– Королева трюфелей и рахат-лукума спешит к домашнему очагу, – высокопарно начинает Имс, галантно распахивая перед Индрой дверь.

Индра приобретает подозрительный вид и оглядывает Имса с головы до ног.

– Мне повернуться? – интересуется Имс.

– Можешь не утруждаться, – пожимает плечами Индра, – я и так вижу, что ты нарядился, как павлин.

– Фу.

Индра кивает своим мыслям.

– Точно, опять намылился шляться до утра неизвестно где, – заявляет она.

Спиральки на ее голове согласно трепыхаются.

– Почему это – шляться? – протестует Имс. – У меня свидание! И вовсе не неизвестно где, а в «Савое».

– Я так и поняла, что ты опять подцепил какого-нибудь безмозглого туриста, – Индра насмешливо и снисходительно улыбается, как улыбается собственному мужу, когда тот толкает вдохновенные речи о здоровом образе жизни.

Имс пожимает плечами – мол, ну что делать, вот тут ты меня поймала. За Индрой захлопывается дверь, а Имс вальяжно, своей характерной походкой вразвалочку, проходит квартал, выходит на оживленную улицу и тут же сворачивает в узкий проход между домами – в Момбасе таких полным-полно. Если знать, куда и как идти, можно добраться до пункта назначения одними дворами, подворотнями и проулками, вовсе не выходя на улицы.

Не проходит и десяти минут, как он поднимается к собственной квартире по грязной лестнице для прислуги. На узкой лестничной клетке его дожидается черный пластиковый мешок, в которых обычно выносят всякий мусор. Из мешка Имс вынимает бесформенный полотняный пиджак и дурацкую шляпу, в каких по городу рассекают безмозглые туристы.

На улицу выходит совсем другой человек. У него неспешная и слегка неуверенная походка человека, незнакомого с местностью, шляпа и солнечные очки на пол-лица, дешевый фотоаппарат-мыльница на шее и телефон с GPRS в руке. Человек таращится по сторонам, как и положено нормальному туристу, но, одолев несколько перекрестков, снова пропадает в очередном проулке.

Момбаса, слава богу, не Нью-Йорк и никогда им не станет, и здесь нет бессчетных камер на всех углах и столбах, но Имс – сторонник приватности. Особенно в тех случаях, когда у него важное свидание. И кому, как не ему, знать, что стоит внести хотя бы малейшие изменения во внешность, поменять манеру движений и обзавестись одной-двумя яркими деталями, как тебя не признает даже родная мать.

Проходя мимо какой-то лавки, Имс с гордостью бросает взгляд в витрину: там теперь вместо его обычного полувульгарного вида слегка разбогатевшего прощелыги отражается типичный англичанин среднего класса откуда-нибудь из пригородов Ливерпуля, начитавшийся в детстве приключенческих книжек про сокровища царицы Савской и наконец отважившийся на экзотическое путешествие чуть дальше спокойной, буржуазной Барселоны.

Имс уже в который раз сам себе выносит похвалу: уж очень правильно в свое время был выбран и разработан каждодневный образ. Стоит сбросить его, как ненужную шкуру, и – вуаля! – ты практически невидимка. Ты – уже не ты. Вместо тебя кто-то другой, и каждый раз это наполняет его восторгом.

У настоящей свободы так много граней.

Как пить дать – пройди он сейчас мимо Индры, она не узнала бы его ни за что, даже если бы он толкнул ее локтем.

Интересно, узнал бы его Артур? На этот вопрос ответа у Имса почему-то нет.

О нет, он вовсе не наврал Индре. У него действительно свидание.

Вернее, два. И одно, вот забавно, действительно в «Савое». Вот только перед этим у Имса назначено другое, короткое, но тоже очень важное.

Глава 5

Странным образом задворки ночных клубов похожи друг на друга, как овечка Долли на своих клонов. Вот она, глобализация мира в действии: неважно, в Нью-Йорке ты или в Гамбурге, или где-нибудь в Токио, или же вот как сейчас – в африканской Момбасе, перед тобой все равно предстает не очень чистый заасфальтированный пятачок с подозрительными пятнами, с неизбежной композицией из нескольких мусорных баков, и обязательно пропитанный целым коктейлем запахов, включающим ароматы сгнившей пищи, бензина, рвоты, мочи и дешевого, размокшего в лужах табака.

Хотя нет, поправляет себя Имс – надо же быть объективным – на задворках нью-йоркских клубов мусорные баки поновее, а табак все же на порядок дороже. Что, правда, ничуть не мешает вонять ему так же омерзительно, как и повсюду.

Ах да! И еще ящики! Без ящиков никуда. Где-то пластиковые, где-то – из занозистых неровных дощатых пластинок, но это обязательный элемент декора. Момбаса и здесь не исключение, перед Имсом целый ассортимент, выбирай – не хочу. Не то чтобы он был против. Брезгливость для Имса, особенно когда он в деле, недопустима. Он деловито составляет целые и полусломанные ящики один на другой, и за этой баррикадой как раз и находит себе место. Двор просматривается отсюда целиком и полностью, а вот Имса можно разглядеть, только если искать целенаправленно.

В своеобразный и широкий набор умений, которыми Имс обогатился за свою богатую на события жизнь, входит и такой ценный навык, как способность слиться с любой обстановкой. Раствориться в толпе, стать незаметным на фоне людей проще, и Имс только что блестяще это проделал на улицах, кружным путем добираясь до цели. Но и тут, между кляксами упавшей на Момбасу темноты и пятнами тусклого рыжеватого света от дешевого фонаря над служебным входом, спрятаться легче легкого. Имс передвигает ящики, сдвигает в сторону один из мусорных баков, и удобно устраивается в скоплении теней. Потом, подумав, подтягивает к себе один из ящиков, почище, и усаживается: а кто сказал, что в засаде нельзя сидеть с удобством?

Ему плевать на чистоту поверхности, все равно срок надетым на него тряпкам уже почти вышел. Он не отказывает себе и в сигаретах, только просовывает окурки аккуратно между планок решетки уличного слива. Время идет, и с каждой минутой Имс растворяется и растворяется в окружающем пространстве. Фонарь мигает, тени вздрагивают, и вот на задворках клуба уже нет ничего, кроме них.

Если кто-то придет рыться в мусоре, а это очень вряд ли, то на завалах можно будет заметить только позабытый кем-то поношенный пиджак, а под ним – ворох тряпья и мусора. Время идет, ночь сменяет вечер, дверь иногда открывается и захлопывается с металлическим лязгом. Сначала то и дело мелькают служащие, швыряют наружу лишнюю тару и один раз даже, сволочи, чтоб им от дизентерии передохнуть, чуть не попадают Имсу прямо по голове.

Ну что ж, засада – дело такое, может и по башке прилететь, философски думает Имс.

И все же он проигрывает в уме анонимный звонок в санэпидемическую службу. Через пару минут его размышления из мстительных превращаются в насквозь деловые – а что, это стало бы отличной вишенкой на торте. Чем больше суматохи, тем лучше. Это стоит использовать.

Спустя еще час сотрудников индустрии дешевых развлечений сменяют потребители этих самых развлечений. Их меньше, они появляются группами по двое-трое, и ни одна голова не поворачивается в ту сторону, где Имс растворился в бардаке. Взгляды скользят мимо, неспособные видеть – да и что там разглядывать, в этой несвежей темноте? А после того, как в нескольких футах от места засады Имса минут десять не может проблеваться какая-то худосочная девица, вероятность раскрытия сводится к нулю.

Или даже к отрицательным показателям.

Так что Имс спокойно дожидается Джомо. И, в общем-то, даже в относительном комфорте – это если вспомнить многие другие места, в которых ему пришлось посидеть, полежать и даже повисеть, выжидая нужный момент. Никакие опасения его не тревожат – во-первых, он точно знает, что Джомо появится в клубе, а значит, рано или поздно выйдет отлить на задний двор. Почему нельзя проделать это в туалете, Имсу невдомек, да он и не особенно интересуется, хотя в глубине души подозревает, что с точки зрения гигиены задний двор однозначно дает фору туалету. Особенно когда веселье в разгаре.