«Немудрено, – мысленно усмехнулся Кузнецов. – Такая пичуга».

– У меня так громко стучало сердце, что я не слышала начала разговора. Только фразу про десять процентов. А потом Леня опять как заорет: «Пошли вон!..» И такого матерка пустил! В это время в моей комнате телефон зазвонил – я и вылезла из-под стола. Служба. Те мужики слиняли. Я поговорила, трубку повесила, а Леня в дверях стоит. «Слышала, пигалица? – Это он меня так прозвал. – Вот подонки! Я все думал, что про рэкетиров сказки рассказывают. А они тут как тут! Явились не запылились. Десять процентов им подавай, а то ремней из меня нарежут!»

Она замолчала.

– А дальше что?

– Он в этот вечер пел бесподобно. Наверное, думал, что они где-нибудь в зале. Назло им.

– Больше он вам ничего не рассказывал?

– Я спросила: «Леня, это опасно?» Он нахмурился и сказал: «Такие сволочи и ножом пырнуть могут». Вот и все.

– А что значит «Сурик»? Такое прозвище?

– Не знаю.

– А вы могли бы опознать голоса этих людей?

– Конечно! – не задумываясь ответила Печатникова. – У меня абсолютный слух.

«Что ж ты, пигалица, административной работой занимаешься?» – подумал оперуполномоченный.

Кузнецов быстро написал протокол, дал Печатниковой.

Пока она читала, лейтенант с любопытством рассматривал ее.

Если бы не лицо, ее можно было бы принять за девчонку. Даже скорее за мальчишку: под легким сиреневым платьем не видно было даже намека на грудь. Пигалица так пигалица.

– Складно, – подняв голову от бумаг, сказала она. – Надо подписать?

– Желательно.

Митя-маленький поднялся. Пигалица, как и при встрече, посмотрела на него с нескрываемым восхищением.

– Спасибо, – сказал Кузнецов. – Я вам очень благодарен.

– Не стоит благодарности, милое дитя! – Инна Ивановна протянула ему руку. – Найдете выход?

Капитан чувствовал, как в нем постепенно копится раздражение. История с певцом не поддавалась объяснению. Она могла быть и до смешного простой, если Орешников, большой любитель розыгрышей, решил подшутить над режиссером и сейчас преспокойно загорает где-то на Финском заливе. А может быть, и на юге. Но могла произойти и трагедия: наезд, расправа. Панин никак не мог определить свое личное отношение к этой истории. И это обстоятельство мешало ему вести розыск. Можно ли всерьез отнестись к тому, что сказал Курносов о главном режиссере «Театра Арлекинов»? Начни круто разбираться с Данилкиным, отказывающимся отвечать на вопросы, выскажи ему свои подозрения, а певец тут как тут. Живой и невредимый. Да еще загорелый. Как он, капитан Панин, будет тогда выглядеть?!

Всплывали все новые и новые подробности. Требовали детальной проверки. Вот хотя бы эта кличка «Сурик», о которой рассказала сегодня Печатникова Мите-маленькому. Если так назвали певца, значит, новоявленные рэкетиры с ним когда-то были знакомы. Может, учились в школе или в институте. Но, скорее всего, Печатникова с испугу не все расслышала, и слова «заткнись, Сурик» были адресованы сообщнику. Тогда есть ниточка к рэкетирам. Прозвище не из самых распространенных. Кличка «Сурик» могла происходить и от фамилии Суриков, и от цвета волос. Но к Орешникову это не относилось. Он был шатеном.

Когда Панин записал на листочке откидного календаря имена людей, с которыми предстояло срочно повстречаться, настроение у него окончательно испортилось. Список получился большой. А сегодня к восьми ему предстояло ехать в телецентр смотреть с режиссером Максимовым отснятый материал.

У входа в просмотровый зал толпились люди. Панин понял, что сотрудники телецентра каким-то образом узнали о просмотре. И не ошибся.

– Ну что за контора! – тихо сказал Лев Андреевич. – Всем всегда все известно. – И, скрестив руки на груди, остановился перед собравшимися: – Милые вы мои, у нас сегодня никакого просмотра нет. Товарищ из милиции должен по службе, – он сделал упор на слове «службе», – посмотреть несколько кадров. Только и всего.

– И мы хотим по службе! – капризно сказала затянутая в кожу длинная девица.

– Несколько кадров! – в тон ей пропел кто-то из парней.

Все рассмеялись и стали расходиться. «Кожаная» девица спросила:

– Левушка, а зачем тогда приволокли весь отснятый материал?

Спрашивая, она с головы до ног осмотрела капитана.

– Лена, кончай дурачиться! – недовольно сказал режиссер. – Я же не знаю, какие кадры потребуются.

Девица вздохнула и, одарив Панина улыбкой, удалилась.

«Крутая женщина», – внутренне усмехнулся капитан.

– Ленка наша любит повыставляться, – сказал Максимов с доброй улыбкой. – Но работник прекрасный. Она у меня на двух картинах помрежем была.

В небольшом уютном зале у пульта сидела бледная женщина лет тридцати пяти – сорока.

– Наша лучшая монтажница Светлана Яковлевна, – представил ее Максимов.

Светлана Яковлевна сдержанно кивнула. Лицо у нее было усталое, глаза смотрели безучастно.

– С чего начнем, Лева?

Режиссер посмотрел на капитана.

– У меня просьба одна – посмотреть все, что отсняли. А с чего начинать – решайте сами.

– Часа на три работенка, – сказала монтажница и вздохнула.

– Не вздыхай, мать, – успокоил ее Максимов. – Через час прервемся, сходим кофейку попить.

– Останемся без зала. – Светлана Яковлевна сняла трубку телефона: – Начинаем, Рома. С первой бобины.

В зале погас свет.

Смотреть кадры несмонтированного фильма оказалось занятием утомительным. Бесконечные дубли навевали скуку, и Панин усилием воли заставлял себя внимательно следить за экраном. Кадры были однообразными, и оживляли их только живописная фигура Орешникова, его молодое улыбающееся лицо.

«А как же теперь озвучивать? – подумал Панин. – Если вдруг?..»

Он спросил об этом у режиссера.

– Фонограмма уже готова, и я надеюсь, что Леня все-таки появится, – ответил Максимов. – Ну не убили же его, в конце концов, рядом со съемочной площадкой! Да он бы крикнул в случае опасности.

– Могла сбить машина.

– Какая машина, Александр Сергеевич? Пустынная площадь, никакого транспорта. Да он же у всей съемочной группы на виду был!

– Но за угол дома заехал!

В это время на экране появилась парочка молодых людей, случайно забредших на съемки. Шли они, правда, не с улицы Халтурина, а из скверика перед Зимним дворцом, но капитан решил, что этих людей стоит разыскать и расспросить.

– Светлана Яковлевна, нельзя ли отпечатать несколько кадров с этой молодежью? – попросил он.

– Хорошо, – отозвалась монтажница. И добавила: – Если бы мы работали на монтажном столе, можно было сразу настричь нужных вам кадров.

– Вы не забудете? – забеспокоился Панин.

– Не волнуйтесь, – успокоил Максимов. – Слишком хорошая память – единственный недостаток у Светика. – А потом сказал: – Если Леня в ближайшее время не объявится, придется брать и старые фонограммы. Все песни в картине, кроме одной, старые.

– Эта одна стоит всех остальных, – подала голос монтажница.

– Правильно, Светик, правильно. – Максимов вздохнул. – Песенка эта – Ленькина вершина. У него дома, уверен, есть ее запись. Вот ведь проклятье, не заставь я его этот третий дубль с проездом сделать, все бы обошлось! Первые два дубля он не заезжал за угол. Останавливался на углу Халтурина, разворачивался и ехал на оператора.

Панин попросил отпечатать ему кадры, в которые попала поливальная машина. Поливалка, правда, не выезжала с площади, но разворачивалась так, что шофер мог видеть, что происходит на улице Халтурина. И еще одна деталь заинтересовала капитана: с улицы Халтурина выехал красный «жигуленок».

– Лев Андреевич, вы не обратили внимания на эту автомашину? – спросил он режиссера.

– Нет, я ее даже не заметил.

– Может быть, увеличив, удастся различить номер? Светлана Яковлевна, и этот кадрик не забудьте тоже отдать напечатать.

– Может быть, прервемся минут на пятнадцать? – попросила монтажница. – Мне надо бы позвонить домой.