— У них там другие задачи, — сказал, смеясь, Мала­хов, которого даже отсидка на временной гауптвахте не привела к соблюдению субординации или должному сми­рению перед начальством. И протянул руку к газете.

— Ну хотя бы передовицу мне оставьте! — умоляюще сказал политрук.

Но его не слушали, и газета мгновенно разошлась на клочки. Вместе с передовицей.

— Кто еще не сдал мне до наступления заявление о приеме в партию? — угрюмо спросил политрук, переби­рая свои бумаги.

Бойцы переглядывались. Вроде все передали. Даже те, кто шел под трибунал.

— Есть вопрос, — неожиданно сказал Степан Каморин.

— Да, я вас слушаю, товарищ старший сержант! — Политрук близоруко сощурился, чтобы видеть выраже­ние его лица.

— Верно, что как до границы дойдем, так и все, ко­нец войне? А то разное говорят.

— Я-то думал, вы, Каморин, меня совсем о другом спросите, — огорченно сказал политрук. — Ну это я не знаю, товарищи! Никто приказа об остановке нашего наступления на границе не читал, но почему-то об этом говорят уже как о свершившемся факте! Кстати, товарищ Каморин, вашего заявления о вступлении в партию я тоже до сих пор не видел.

— А мое заявление видели? — выкрикнул Малахов.

— Ваше заявление, товарищ Малахов, находится у меня, но есть мнение партбюро, что с вашим вступлени­ем, учитывая ваше сложное прошлое, не следует торопиться, — сказал политрук. — Коммунисты, которые со­бирались дать вам рекомендации, сегодня говорят: по­смотрим, как он поведет себя в бою...

— Это я на них посмотрю, — с обидой сказал Мала­хов. — Я-то заговоренный. Только я думаю, как бы по­том поздно не было.

— Это как? — не понял политрук.

— А так. Сегодня ночью в разведку боем идем. А по­том наступление... Может, рекомендации не у кого брать будет...

— А ты не каркай! — повернулся к нему Степан. — Тут товарищи твои на смерть собираются! А ты что им гово­ришь?

— К тебе, Степа, это не относится... — стушевался Малахов.

— Не Степа, а товарищ старший сержант! — попра­вил его Степан.

— Итак, я вас слушаю, старший сержант Каморин, — упрямо сказал после паузы политрук. — Почему вы не желаете вступать в партию?

— Каждый раз одно и то же... — Степан вздохнул. — Объяснял уже. Верующий я! И крест никогда не сниму. С ним и помру. С крестом ведь не примете?

— Прекрасно знаете, что нет, — веско сказал полит­рук. — И что это несовместимо! Не понимаю. Вы храб­рый, сознательный боец, а мировоззрение у вас, извини­те, как у неграмотной старухи!

— Уж какое есть... — Степан развел руками. — И Ста­лину верю, и в Бога.

— Что ж твой Бог, в натуре, видит, что на свете де­лается, и никаких мер не принимает? — не удержался Малахов. — Товарищ старший сержант, — быстро до­бавил он.

— Может, он нас наказывает за прегрешения... — ска­зал Степан.

— Все, потом, после наступления, обо всем обязатель­но поговорим, — заторопился политрук.

— Если будет с кем говорить, — уже вполголоса, не удержавшись, снова сказал Малахов. Остальные угрюмо молчали.

2

На передовой уже начинало темнеть, и Степан по­смотрел на свои трофейные часы.

— Ну все, — сказал он, обратившись к Малахову, — твое время вышло. Мотай в расположение. Не забыл, тебе велено идти напарником к младшему сержанту Позднеевой? Вот и дуй к ней.

— А вы?

— Наше дело такое... — Степан усмехнулся. — Сей­час атаку изображать будем. А пока тут посидим послу­шаем, чем немец дышит.

— А как же я? — обиделся Малахов.

— Соплив еще! — сурово сказал Степан. — И шуму от тебя. А тут будет разведка боем, будем навлекать на себя огонь противника. А до того тишина должна быть, при­чем полная...

— Тебе, Коля, уже было приказано: поступаешь в рас­поряжение Ольги, — сказал старшина Безухов. — Ей на­парник нужен. Задание понятно?

— Я тоже разведчик, — гнул свое Малахов. — Сейчас она не в секрете, чего ей там ночью делать? А вечером она к себе близко не подпускает, — обиженно добавил он.

— То тебя за уши от нее не оттащишь, — хмыкнул Петр. — А то не заставишь... Не поймешь. Все, иди, сказа­но. Договорись с ней о взаимодействии и о сигнализации.

— Ваня... — вполголоса сказал Степан, когда изоби­женный Малахов наконец ушел. — Я сейчас только вспомнил... То есть я чего хочу сказать. Не смейтесь, мужики, но сдается мне, что вон там, у той высотки, мой отец похоронен.

Все удивленно переглянулись.

— А чего тут смешного-то? — не понял Михаил.

— Ведь здешнее местечко называется Заболотье, вер­но? Значит, где-то здесь он и погиб в германскую. Одно­сельчанин наш Данила Макарович Махотин вернулся с той войны и нам рассказывал. Мол, похоронен мой батя в братской могиле возле местечка Заболотье. Ну и от него верст двадцать на запад.. .А сама братская могила должна быть возле небольшой горки, где дубы растут. Может, это здесь? На этой высоте? Я раньше и думать не думал, и гадать не гадал, чтоб могилу отца увидеть. Спасибо, но­вая германская подоспела...

Они помолчали. Взлетела зеленая ракета. И тут же затрещали пулеметы. Безухов взглянул на часы:

— Пора... Пошли, мужики.

И они поползли, растворившись в сумерках. Тишина и ночная тьма, прерываемая отдельными вспышками ос­ветительных ракет и редкими очередями, были взорваны бешеной стрельбой. Огненные трассы очередей, яркие вспышки разрывов вырывали из кромешной тьмы напря­женные лица разведчиков — Малютина, Безухова и дру­гих, то фиксирующих огневые точки противника, то бро­сающих гранаты в его траншеи и рывками, а также ко­роткими перебежками меняющих позиции от одной во­ронки к другой, уже за передним краем вражеской обо­роны.

— Плохи дела, товарищ лейтенант, — сказал Безухов, когда они вдвоем оказались в одной дымящейся от раз­рыва немецкой мины воронке. — Немцы нас ждали.

— Надо отходить, чтобы избежать потерь, — согласил­ся Малютин. — Кое-что мы засекли... Передайте по цепи, Иван Семенович: сначала отлеживаемся, пока все не стихнет, а потом по моему сигналу все вместе отходим.

К утру стрельба и взрывы затихли, и только отдель­ные сполохи скоротечного боя да запоздалые автоматные трассы сопровождали разведчиков, спускавшихся по од­ному в наши ходы сообщения.

Старшина Безухов сполз в окоп последним. Оглядел­ся. Вроде все на месте.

— Лейтенант здесь?

— Я здесь, — тихо отозвался Малютин, лежавший на дне укрытия на спине. — Наши все целы?

— Все на месте, — кивнул Безухов. — Может, отдох­нете, товарищ лейтенант?

— Хорошо бы. Только сначала я нанесу на карту до­бытые данные об огневых точках противника. Поможете мне?

Разведчики переглянулись.

— Давно хотели вас спросить... Вы сами из каких мест будете, товарищ лейтенант? — спросил Михаил.

— Я из Брянска, — неохотно ответил Малютин. — Закончил там школу. Потом пехотное училище два года... Началась война — попал на ускоренные командирские курсы. Мои родители — учителя. Мама преподавала не­мецкий язык, отец — математику. Погибли вместе с млад­шей сестрой, шестиклассницей, на третий день, как я ушел на фронт... Бомба попала прямо в наш дом... Ну что вас еще интересует?

— Все, вопросов больше нет! — прервал Безухов от­крывшего было рот Михаила.

* * *

Полковник Егоров вместе с майором Иноземцевым уже второй раз за прошедшие сутки склонились над штаб­ными картами. Больше часа они молча вносили данные по огневым точкам противника, доставленные лейтенан­том Малютиным, а также замеряли расстояния. Кители были сначала расстегнуты, потом сняты, вид у обоих был безмерно усталый. На столе рядом с картами остывал недопитый чай. Время от времени они возобновляли не­громкий разговор, не отрывая глаз от разложенных карт.

— И все равно нет полной ясности, — сказал нако­нец, выпрямившись, Иноземцев. — Похоже, противник был настороже. Был готов к разведке боем и чего-то та­кого от нас ждал. И наш Малютин так и не добрался до высоты восемьдесят девять... Поэтому я считаю этот рейд в тыл противника лишь частично удавшимся. Похоже, попозже придется его повторить... Нет, лучше взять на­конец «языка»! Не поднимая лишнего шума. И чего бы это ни стоило!