— Да, я действительно рискую своей жизнью куда больше, чем Катя, а вот чувство к ней, признаться, стало мне мешать... Откровенно говоря, в последнее время я все больше стал бояться смерти.

— Вы? — удивилась она. — Боитесь смерти?

— Да. Не знаю, как иначе это объяснить, но мне те­перь все больше хочется выжить, чтобы снова ее увидеть, Катю. Особенно я боюсь погибнуть до конца войны, не увидеть ее в мирной жизни. Я ведь никогда не видел ее в обычном платье...

Она молчала, удивленно глядя на него.

— Ну а пока, младший сержант Позднеева, как ваш на данный момент непосредственный командир, я вре­менно отстраняю вас от выполнения задания, — продол­жил он уже другим тоном. — Вы свободны. Идите и от­дыхайте. Постарайтесь выспаться. Со своим заданием вы пока не справляетесь. Оно действительно очень трудное. И вам все время что-то или кто-то мешает. Да, стреляете вы замечательно. Но вам явно не хватает боевого опыта. Поэтому нужно сосредоточиться и прийти в себя. Даю вам на это день. Нет, пожалуй, два. А сейчас идите.

Она медлила. Подошла к нему вплотную, не сводя с него глаз.

— Уходите, Оля, прошу вас! — Он смутился.

— И не подумаю исполнять ваш приказ, товарищ лей­тенант, — тихо сказала она. — Можете на меня жаловать­ся. Завтра же утром я продолжу свою охоту за этим не­мецким асом. И никто мне в этом не помешает. Ваши ре­бята обещали, что к утру подготовят новую позицию. Только мне теперь понадобится напарник. Одной труд­но... И чтобы не было разговоров, подберите его сами.

— Николай Малахов подойдет? — спросил он после паузы.

— Коля?.. Пожалуй... Да, именно его я хотела у вас попросить, раз уж вы нас сватаете... Приму его из ваших рук, — усмехнулась она и вышла из блиндажа не огляды­ваясь.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

В штабе полка Иноземцев, расхаживая по кабинету, говорил, втолковывал капитану Шульгину, который си­дел перед ним на табурете:

— Итак, скоро сюда поступит пополнение, предназ­наченное в том числе для усиления разведроты лейтенанта Малютина. Но в бой их сразу не пошлешь. А обстрелян­ных бойцов у нас в полку мало. Вернее сказать, их все меньше и меньше. Так вот, хочу сразу предупредить: мне понадобится ваша клиентура. Те, что сидят у вас под зам­ком в ожидании трибунала.

— Малютин разве уже командир роты? — удивился Шульгин. — Он оформлен?

— Да-да. — Иноземцев поморщился. — А для вас до­статочно моего приказа. И будет время, вас с приказом ознакомят. Так вот, дополнительно проверять этих лю­дей, что сидят у вас, больше нет ни времени, ни сил, да и не стоит. Вы меня поняли? Всем им будет дано особое задание. Теперь конкретно, по списку — кто у вас там под арестом?

— Например, рядовой Малахов из взвода Иноземце­ва. Только сегодня мы его взяли.

— А что он опять натворил? — опешив, остановился Иноземцев. — Это что, из-за фуражки полковника Его­рова?

— А как вы объясните тот факт, что он остался цел и невредим? — сощурился Шульгин. — Хотя фашистский снайпер до этого ни разу не промахивался.

Иноземцев хмыкнул, нетерпеливо взглянул на часы.

— Я-то думал, — будто про себя пробормотал он.

— Поймите, Сергей Павлович! — горячо заговорил капитан Шульгин, подавшись к нему через стол. — За­чем он вдруг вылез из окопа под пули на бруствер? Хотел продемонстрировать, какой он герой? Или точно знал все наперед и потому не боялся, что его убьют? Я слышал его легенду: дескать, он заговоренный какой-то цыганкой. Но мы же с вами не верим в эти невежественные суеве­рия! Я думаю, он прекрасно знал, что ничем не рискует! И если еще вспомнить, каким образом и почему он сюда попал... Все же видели: он не просто стоял на бруствере, а одновременно подавал сигналы, размахивая руками и ногами, привлекая внимание, давал понять, что офице­ры из штаба дивизии и корпуса уже здесь! А делал вид, что пляшет!

— Ну да, работа у тебя такая. — Иноземцев после дол­гой паузы, в течение которой с интересом разглядывал особиста, непринужденно перешел на «ты». — Всех нас во всем подозревать. Тут поневоле свихнешься...

— Вы что себе позволяете, товарищ майор! — вско­чил Шульгин.

— Вот сколько тебя знаю, Анатолий Владимирович, так ты мне ни разу ни на один вопрос не ответил. — Ино­земцев наклонился к нему. — Спускает тебе начальство плановое задание по поимке шпионов и диверсантов, или ты инициативу снизу проявляешь? И что тебе будет, если этот план не выполнишь?

— Это все, что вы можете сказать? А по существу?

— А по существу, ты немедленно отпустишь Малахо­ва. Сейчас же, — тихо и твердо сказал Иноземцев. — Пока никто не знает и если не хочешь, чтобы весь полк завтра же поднял тебя на смех. И еще. Ты сегодня же отдашь мне на время наступления всех тех обстрелянных солдат, что сидят у тебя под замком. Дай им возможность искупить свою вину!

— Вы прекрасно знаете, Сергей Павлович, кто может отдавать мне подобные приказы, — сухо ответил Шульгин.

— А мне плевать! — непреклонно сказал Инозем­цев. — Я людей на верную смерть посылаю ради конеч­ной победы. И кем я при этом должен пожертвовать? Нормальными солдатами, теми, кто честно воевал и ни в чем не провинился? Мне с ними до Берлина идти или с твоими клиентами?

— А разве... — Шульгин приоткрыл рот. — Разве вой­на не закончится здесь, на границе?

Иноземцев рассмеялся, покрутил головой.

— Я думал, капитан, ты лучше меня осведомлен в та­ких делах... Значит, кто еще из подследственных у тебя есть? Кроме рядового Малахова и водителя штабной ма­шины ефрейтора Краснова? Сколько всего человек?

— Одиннадцать...

— Давай всех. С твоим начальством я договорюсь.

— Всех? — не поверил своим ушам Шульгин.

— Да, сегодня же передашь их Малютину, — устало сказал Иноземцев. — Для пополнения. Вопросы есть?

— Но их дела уже отправлены в трибунал, Сергей Пав­лович. И я боюсь...

— А ты не бойся! — Иноземцев поднял на него гла­за. — Надо будет, я за все отвечу.

— Но вы даже не представляете, кто там находится! Есть двое дезертиров, трое бывших штрафбатовцев, они напились и устроили дебош, избили дежурного по части. Это же расстрельная статья!

Иноземцев непреклонно кивнул:

— К Малютину всех. Потом, когда все закончится, оформишь приговором трибунала... Не мне тебя учить, как это делается. 

— Но там есть насильник, изнасиловал несовершен­нолетнюю из соседней деревни, потом ее убил. Этот тем более под расстрел.

— Скажешь ему, что Родина, мол, дает ему, уроду, пос­леднюю возможность смыть кровью свой позор. Ты по­нял меня? Потом напишешь на меня рапорт, потом... Если время найдешь. Все, свободен. И не задавай лишних воп­росов. Позови там нашего политрука... Этому тоже при­дется объяснять, что да почему да зачем. Значит, так надо! Поймешь ты когда-нибудь, что мои приказы в моем пол­ку не обсуждаются?

И через полчаса начался политчас в роте лейтенанта Малютина. Политрук, сухощавый, пожилой, явно заси­девшийся в звании старшего лейтенанта, читал солдатам выдержки из центральной газеты. На политчасе кроме известных персонажей, включая уже освобожденного из-под стражи Малахова, присутствовали и другие лица — те, по ком плакали штрафной батальон или тюрьма.

— Товарищи! Фашистский зверь использует передыш­ку, чтобы зализать раны, но скоро он почувствует на себе всю мощь карающего меча Красной Армии, который об­рушится на его голову! Народ смотрит на вас, товарищи! Еще один напор, еще один, последний удар — и враг бу­дет повержен, товарищи!

Солдаты слушали без особого воодушевления, толь­ко вожделенно смотрели на газету, которая после окон­чания политинформации по заведенной традиции долж­на была пойти на самокрутки.

— Вопросы есть? — спросил политрук.

— Вы газету с собой заберете или как? — вежливо спросил Прохор Полунин. — Лучше нам оставьте... для углубленного изучения.

— Но мне еще выступать в других подразделениях, — попробовал было возразить политрук.