— Потому что, потому что… мы с ним поссорились. — Штепан стискивает кулаки и зубы. — Выгнал меня из дому, пес эдакий!

Бигл слегка разочарован.

— Смотрите, Манья, вы, значит, признаетесь, что поссорились с Гордубалом?

Штепан злобно усмехается.

— Это всякий знает.

— И вы хотели ему отомстить?

Штепан фыркает.

— Повстречайся он мне… не знаю, что бы я ему сделал!

Бигл с минуту размышляет. Штепана голыми руками не возьмешь.

— Где вы провели эту ночь? — режет он напрямик.

— Дома был, здесь. Спал.

— Это мы еще проверим. Свидетели есть?

— Есть. Михаль, Дьюла, старик мой, их спросите.

— Вы меня не учите, кого спрашивать, — накидывается на него Бигл. — Вчера днем вы говорили с Гордубаловой. О чем?

— Не говорил я с ней, — заявляет Штепан твердо и категорически. — И не видел даже.

— Лжете! Она сама призналась, что ходила на свидание с вами. И вы спрашивали ее, когда приходить за вещами.

— Я ее десять дней не видел, — настаивает Штепан. — Как ушел от них, так и не был в Кривой. И хозяйку не видел.

Бигл свирепеет.

— Погодите, я вас научу говорить правду! Идемте, покажите, где вы ночевали сегодня.

Штепан, пожав плечами, ведет Бигла в избу. Гельнай стучит в окошко.

— Эй, старик, подите-ка сюда.

Старик Манья выходит, опасливо помаргивая.

— Сделайте милость, скажите, что случилось?

Гельнай машет рукой.

— Да Гордубала этой ночью избили, досталось ему палкой по морде. Слушайте, папаша, это не Штепан ли постарался?

Старик качает головой.

— Вот уж нет, с вашего позволения. Штепан не мог, Штепан дома был, спал. Эй, Михаль, поди-ка сюда. Скажи, где был Штепан этой ночью?

Михаль сначала молчит, потом говорит не спеша:

— Где же ему быть? Спал наверху, со мной и с Дьюлой.

— Так, так, — кивает головой Гельнай. — Я так и думал. А Гордубала не любили в деревне? Разбогател, приехал из Америки и даже соседей не угостил.

Старый Манья поднимает руку.

— Ох, и разбогател. На шее носил мешочек с долларами.

— Вы видели?

Ну, конечно, старый Манья видел, ведь Гордубал приезжал к нему покупать усадьбу и деньги показывал. Больше семисот долларов, изволите ли видеть. А в деревне — что верно, то верно — его не любили. У гордого человека нет друзей.

Гельнай серьезно кивает.

— Что это у вас дверь вся исколота, Манья?

— От шила это. Шило сюда втыкаем, которым плетем корзины. Круглый год тут торчит.

— Покажите-ка, какое оно, — интересуется Гельнай. — Первый раз слышу, что корзины делают шилом.

— Прутья вот этак сплетают. — Манья чертит рукой в воздухе. — Еще вчера здесь было шило, — сердится он. — Куда оно запропастилось, а, Михаль?

— А ну его, — равнодушно отмахивается Гельнай. — Другой раз буду здесь, погляжу. А вот жижа у вас течет на дорогу, это не годится, Манья. Дорога казенная.

— Прошу прощения, как будем навозить поле, все вывезем…

— Надо, чтобы была настоящая яма, цементная. Небось денег не хватает в хозяйстве?

— Ох, не хватает! — усмехается старик. — Амбар надо ставить новый. Михаль — глупый парень. Штепан куда толковей, вот бы кому быть хозяином.

С поля едет Дьюла, в телеге у него охапка сена, но шуму столько, словно гром везет.

— Подойди-ка сюда, парень, — по-отечески зовет его Гельнай. — Допрошу и тебя для порядка. Где был Штепан сегодня ночью?

Дьюла, разинув рот, вопросительно глядит на старика и на Михаля. Но никто и бровью не ведет.

— Здесь был, — ворчит Дьюла, — со мной и с Михалем спал на чердаке.

— Молодец! — хвалит Гельнай. — А что, хотел бы ты поступить в кавалерию?

Подросток блеснул зубами.

— Еще бы!

Бигл выходит из избы, тихонько ругаясь.

— Подите сюда, Гельнай. Штепана я хватил немного по морде и запер в избе.

— Этого не полагается, — замечает Гельнай. — Неприкосновенность личности и всякое такое.

Бигл непочтительно ухмыляется.

— Плевать мне на неприкосновенность личности! Хуже то, что я ничего не нашел. А как вы?

— Алиби, хоть убей, Карел. Всю ночь дрых на сеновале, как примерный мальчик.

— Врут! — восклицает Бигл.

— Ясно, что врут. Это у них в крови, друг мой.

— На суде заговорят, — злится Бигл.

— Плохо вы их знаете. Откажутся давать показания или будут ложно присягать. Как ни в чем не бывало. В деревне, Карлуша, это нечто вроде народного обычая.

— Так что же нам делать? — хмурится Бигл. — Арестовать нам сейчас Штепана, как вы думаете, Гельнай, а? Можно головой ручаться, что это он…

Гельнай кивнул головой.

— Ясно. Только смотрите, Бигл…

Он не докончил. Где-то слабо звякнуло стекло.

— Стой! — ревет Бигл и бросается за угол дома. Гельнай, не торопясь, следует за ним. На земле барахтаются два человека, в конце концов Бигл оказывается сверху.

— Давайте, я его подержу, Карел, — предлагает Гельнай.

Бигл поднимается и тащит за собой Штепана, выворачивая ему руку.

— Пошевеливайся! — хрипит он. — Вставай! Я тебе покажу, как от меня бегать!

Штепан, тяжело дыша, морщится от боли.

— Пустите, — хрипло бормочет он. — Я только хотел в Кривую… за вещами.

Дьюла кидается между ними.

— Пустите его, — кричит он. — А то я…

Гельнай берет Дьюлу за плечо.

— Легче, легче, малыш! А вы, Михаль, не вмешивайтесь не в свое дело. Штепан Манья, вы арестованы именем закона. Ну, иди, дурень, иди.

Штепана Манью везут в город. Уже не на коне он, не скачет с гордо поднятой головой, и все же люди останавливаются поглядеть. По бокам его — полицейские, с ружьями между колен. Не сдвинута у Штепана шапка на затылок, не смотрит он на долину — там вон река, там пасутся кони, виднеется болото за камышом… Молча сидит Штепан, уперся взглядом в рыжий затылок возницы.

Гельнай расстегивает мундир и заводит со Штепаном дружескую беседу. О Гордубале ни слова, все о хозяйстве, о доме в Рыбарах, о лошадях. Штепан сперва дичится, потом увлекается разговором.

Да, да, хорош был жеребчик. Зря его продал хозяин, бог весть кому и зачем. Восемь тысяч можно было бы за него взять, продать на конный завод, а перед тем пустить его на ту черную кобылу. Эх, сударь, хотел бы я поглядеть на них… У Маньи загораются глаза. Такого коня продал хозяин — грех, да и только! Мерина надо было продать или кобылу, вот что. А не жеребца… — Штепан искренне взволнован.

«С арестованными говорить не полагается, разве что вполне официально!» — огорченно думает Бигл.

— Вот вез бы нас тот жеребец, — говорит Штепан точно про себя, — я сам бы взял вожжи… То-то бы прокатились, эх!

— Смотрите, Гельнай, — сказал вечером Бигл, — это кто- то из своих. Окно выдавлено изнутри, чтобы похоже было на взлом. Через дверь в избу не попасть, дверь была на засове. Значит, убийца был в доме уже с вечера…

— Не был, — возразил Гельнай. — Гафия мне сказала, что дядя Штепан вечером к ним не приходил.

— Хорошо. Значит, ночью его впустил кто-нибудь из домашних. Опять же выходит, что убийца не мог быть посторонним человеком. Штепан здесь пять лет в батраках жил. Вся деревня знает, что все это время у него была любовная связь с хозяйкой.

— Погодите. Во-первых, всего только четыре года. Первый раз это случилось на сеновале. Потом она ходила к нему каждую ночь в конюшню. Я, Карел, все это разузнал у Гафии.

— Ваша Гафия что-то многовато знает, — усмехнулся Бигл.

— Да, все деревенские дети такие…

— Теперь дальше: Гордубалова беременна, разумеется, от Штепана. Гордубал ведь приехал из Америки только в июле. Она знала, что все это откроется. Гордубал ни с кем не собирался делить жену.

Гельнай отрицательно покачал головой.

— Едва ли, Бигл. Гордубал ночевал в хлеву, а она — на чердаке или в клети. Я узнал это от соседки.

— А к батраку она все равно ходила.

— Как сказать, — задумчиво произнес Гельнай. — Гафия думает, что не ходила. Правда, последнее время Полана отлучалась из дому. Соседка видела, как она шла куда-то за деревню.