— Какие вы хорошие, — растроганно бормочет Станда. — Садись вот сюда!
— А можно? — Крепильщик осторожно опускается на стул. — Красиво тут у тебя!
— Гляди! — показывает ему Станда перевязанную руку.
— Ого! — почтительно произнес крепильщик. — Наш главный врач делал? Сразу видать — у него золотые руки. Тебе повезло, дружище.
— Хороший доктор?
— Еще бы! А при родах… У нас он мальчишку принимал. Такая, брат, у него сноровка, даром что ручки короткие и пошуметь любит…
Станда улыбнулся и понюхал бинты.
— «Тут чем-то воняет», — помнишь?
— Помню, — весело улыбнулся крепильщик. — Мне вонь слышалась, даже когда мы на-гора поднимались.
— А как вообще было в нашей смене? — живо интересуется Станда. — Что делали? Больше ничего не случилось?
— Ничего. Мы крепь поправляли… Да, Матулу чуть не убило. Камнем, ну просто на волосок. Матуле везет, он даже не испугался. Ты знаешь, тот ходок опять завалился.
— А доберутся туда?
— Не знаю. Адам считает, что да. Но уж если кто туда и пробьется, так это будет первая команда. Сам знаешь, Андрес так легко не отступится. А мы что ж, мы без всяких, если только можно будет…
— Как Пепек?
— Ну, Пепек! Пепек ругается, однако свое дело делает. Дед Суханек, понятно, столько не наработает, зато болтовни хоть отбавляй: обойдется, мол, он помнит истории похуже и всякое такое. Так и выходит — всякому свое.
— А Адам как?
— Да чуть ли не за ноги пришлось его тащить, славно рака из норы.
— …А стучат они еще… те трое?
— …Вчера их больше не слыхать было. Ясно, коли у них такие же газы, как на нашей стороне, тогда дело плохо, братец…
— И все-таки к ним будут пробиваться!
— Само собой. Хоть похоронить их, пока мясо на костях держится. Не могут их там оставить. — Крепильщик Мартинек спокойно смотрит в окно. — Сегодня, надо полагать, увидим…
Некоторое время стоит тишина.
— Да, — начал Станда, чтобы переменить разговор, — а что господин Хансен?
— Ничего. Ходил и все ждал, не взорвется ли где снова.
— Вы с него глаз не спускайте, ребята, — серьезно сказал Станда.
— Понятное дело. Да, — вдруг спохватился крепильщик, ощупывая карманы. — Было тут кое-что в газете — я тебе принес…
Станда так и вспыхнул.
— Я знаю, — пролепетал он с несчастным видом. — И кто им сообщил такие глупости! Сделай милость, не будем об этом… Скажи, Мария опять ждала Адама?
— Ждала. — При этих словах крепильщик помрачнел. — А он опять пришел к нам в трактир. Не по душе мне это, ей-богу! У нее такие заплаканные глаза были, — обвел крепильщик толстым пальцем вокруг глаз, — а этот баран безмозглый как будто и не видит. Не станем же мы говорить — иди, мол, спать к жене. Сказать по совести, я буду рад-радехонек, когда увижу Адама не в этом Хансовом штреке, а где-нибудь в другом месте.
— Почему?
— Так. Такой уж у Адама характер несчастный, понимаешь?
Мартинек помолчал; он сидел на стуле выпрямившись и даже не решался прислониться к спинке, он положил тяжелые кулаки на колени, и его голубые глаза блуждали по больничной палате.
— Красота-то какая в этой больнице, — восхищенно вздохнул он.
— Значит, вы опять в трактире собирались? — нетерпеливо спросил Станда. — Всей командой?
Крепильщик просиял.
— Ну, да… Андрес, мы, Адам, словом, все. Тебя только не хватало.
— А господин Хансен?
— И он был, как в тот раз.
— О чем же вы говорили?
— Да просто так. Пепек, конечно, насмехался… а Суханек, тот все больше про свои молодые годы болтал. Андрес о войне рассказывал. И видывал же он виды, голубчик! В Сербии побывал и в Галиции — даже не верится: этакий замухрышка, а чего только не перенес. Очень хорошо мы поговорили, и Ханс тоже.
— Что он говорил?
— Ничего, слушал только, иной раз — ну совсем будто все понимает, в глазах так и играло, и смеялся… Сам знаешь, когда Пепек заведется…
— И вы пели?
— Спрашиваешь!
— И Адам тоже?
— Тоже.
— И господин Хансен?
— Тоже. Он нам какие-то шведские песенки пел…
— Красивые?
— Красивые, только он, похоже, фальшивил малость, понимаешь. Пепек принес с собой гармонику, так мы и плясали…
— Все? И Адам? — как зачарованный, расспрашивал Станда.
— Тоже пробовал, — мягко сказал Мартинек, как бы извиняя Адама.
— И господин Хансен тоже?
— Нет, он только глядел и хлопал нам.
— А были там девушки?
— Выдумаешь тоже, — с целомудренным видом возразил крепильщик. — Какие-то две шлюхи заявились было с улицы, как гвалт услышали, но мы их выставили! Все было только для команды, дружище. Никто из посторонних в зал войти не посмел. Ты бы поглядел, когда Матула плясал! Знаешь, Пепек очень хорошо на гармонике играет… — Мартинек улыбался сонными глазами. — Ну и здорово было, жалко ты не видел. Но мы о тебе вспоминали…
Станда никак не мог насладиться этим рассказом.
— А когда вы разошлись по домам?
— Часа в два, — скромно признался крепильщик. — Понимаешь ли, этому Пепеку взбрело еще в голову помериться силами. Так что мы вроде как борьбу устроили…
— И кто же всех сильней?
— Матула, — честно признался Мартинек. — Однако и с Пепеком я изрядно попотел. Ты не поверишь, до чего увертлив этот парень. А Матула свалил стойку с оркестрионом впридачу. Сдается мне, — удрученно добавил он, — что за все это Хансу платить придется.
— Почему?
— Видишь ли, он вроде как за судью был. Ну, и когда случилось это побоище — там еще какой-то буфет у пал, — Ханс Малеку на себя показал, что он-де заплатит. Очень он забавный, этот Ханс, — признательно сообщил Мартинек. — А знаешь, и у Адама силы немало! Черт его подери, как схватит своими ручищами, — только берегись! Он как ремень обвивается. Со мной так вертелся…
— А Андрес что?
— Ну, он — легкий вес; а с Пепеком, помнится, по земле катался. Как раз в то время, когда патруль пришел.
— Какой патруль?
— Ну, полиция, — постепенно признавался Мартинек. — Все из-за галдежа, понятно? Они подумали, что у нас драка, что ли; один фараон был знаком с Андресом еще по армии; ну, кое-как уладили. А мне не хотелось впутываться, я взял да и ушел домой с Адамом. Понимаешь, не горазд я на такие дела, — добавил он сдержанно, с видом благовоспитанного мальчика. — Зато с Адамом мы очень хорошо поговорили.
— О чем?
— Да так, вообще. О жизни… и о смерти, — несколько неопределенно припоминал Мартинек. — У него, брат, все очень складно продумано. Умереть, говорит, это все равно что — я и сказать не сумею, как он говорил; но я подумал, что не мешало бы тебе его послушать. У тебя на то образование есть.
— Откуда ты знаешь, что у меня образование?
— Да это сразу видать.
— А как ты думаешь, Енда, — нерешительно заговорил Станда, — заканчивать мне образование?
Крепильщик улыбнулся, считая, очевидно, что вопрос и так ясен.
— Конечно.
— Почему?
— Ну, какой из тебя шахтер. Балку руками хватаешь. Сразу видать, не на своем ты месте. Как герой — может быть, но как шахтер — нет. Где уж тебе!.. Ну, а с рукой-то как?
— Останусь калекой, — произнес Станда со спокойным достоинством. — Плакали мои пальцы.
— А не суй куда не надо, — проворчал крепильщик, нахмурившись. — Ну, не бойся, тебя куда-нибудь пристроят. Пока одна рука есть, работать можно. Но в шахту ты уж не вернешься, дружок, с этим покончено. Все равно ты как откатчик немногого стоил.
Станда спокойно, ласково глядит на своего товарища Мартинека — жесток ты, друг мой, ох как жесток; но и жизнь жестока.
— Я поступлю в контору, Енда.
— Ну, само собой. А куда же еще!
— И буду учиться на инженера. Потом стану работать в шахте… хотя бы и с одной рукой.
— Распоряжаться — и одной руки хватит, — спокойно говорит крепильщик. — А вот уголь рубать одной рукой нельзя. Что ж, учись!
Станда спустил ноги с постели.
— Мартинек, за что ты на меня злишься?
— Я не злюсь. Но раз ты теперь учиться станешь, так какие разговоры, верно?.. А мы вчера говорили об этом, — сказал он неожиданно, — и тоже так рассудили. Что тебе доучиться надо. И от имени команды Андреса послали в дирекцию, а ему там ответили: знаем мы уже, это тот Пулпан, который самый первый вызвался. Не знаю только, кто им это сказал. Может, Ханс.
