— Укрепить вторую и третью пару. Восьмую, девятую и десятую заменить. Потом обшить крепью сделанную проходку.

— Есть.

— Ну, за работу, ребята!

Адам только кивнул и стал медленно прикреплять на спину что-то вроде жестяного ранца; теперь он натягивает на голову резиновую морду с длинным слоновьим хоботом — кислородная маска, понял Станда, и сердце у него забилось; значит, тут действительно есть рудничные газы! Адам уже прикрепил снаряжение ремнями к телу; резиновая морда и слоновий хобот придают длинному худому человеческому телу довольно-таки странный вид — ей-богу, только людей пугать. Настоящее привидение! Из-под маски послышались какие-то булькающие звуки — должно быть, Адам что-то сказал, но ничего нельзя разобрать; он проверяет еще раз какие-то краники жестяного прибора и лезет на четвереньках под обрушенную кровлю, втягивая за собой длиннющие ноги.

— Так, Фалта, надеть маску, — торопит Андрес.

— Мне не нужно, — огрызается Пепек. — Я в ней работать не стану.

Запальщик быстро оборачивается — вот сейчас заорет на Пепека, — испугался Станда. Нет, ничего, не заорал.

— Вот как, — сказал он веско. — Опытный забойщик надел бы.

И он повернулся и пошел в крейцкопф к крепильщику, который вместе с Матулой, запрокинув голову, рассматривают крепь и о чем-то советуются.

Пепек нагнулся за маской.

— Тоже мне ловкач, — проворчал он недовольно, — попробуй-ка сам в ней поработать! И не услышишь, если кровля затрещит… Я и так не задохнусь, — гневно бубнит Пепек, натягивая противогаз. — Дьявол, резиной так и смердит!

Пепек становится похож на жука с толстым хоботком и огромными глазами. Из-под маски еще некоторое время слышится придушенное бульканье — по-видимому, Пепек все еще бранится; но вот он пополз на коленях под продавленную кровлю.

Тут из глубины донесся дребезжащий грохот. Этот звук уже знаком Станде — заработал пневматический отбойный молоток. Значит, Адам рубает целик! Слава богу! Теперь, стало быть, по-настоящему делается проходка к троим заживо погребенным!

Пепек, извиваясь, исчез между стойками и подбойками. Дед Суханек серьезно, почти священнодействуя, надевает противогаз.

— Мне тоже надеть? — нерешительно спрашивает Станда.

— Нет, не надо, ты останешься здесь. Ты в нем и дышать-то не сумеешь.

Дед Суханек необыкновенно забавен со своим слоновьим хоботом над мшистой порослью на тощей груди; а Станда разочарован — почему же только ему не нужна маска? Может, он первый сумел бы пролезть к тем троим… И он присаживается на корточки, чтобы хоть одним глазком глянуть, что делается там, внутри завала, но видит лишь, как Пепек пробирается вперед в клубах угольной пыли, которую гонит сюда вентилятор, и она вздымается так, что першит в горле…

Дед Суханек настойчиво хлопает Станду по плечу, покачивая резиновым хоботом: нельзя, Станда, нельзя!

— В чем дело? — недоумевает Станда, а дед показывает пальцем вниз. Ага, газы. Станда до слез закашлялся от угольной пыли; в ее клубах почти уже ничего не видно, одни лишь выпуклые глаза жука и болтающийся хоботок дедовой маски. Внутри с грохотам скребет лопатой Пепек, и — хлоп! — из завала вылетают камни и уголь.

Как далеко швыряет Пепек — изумляется Станда, но тут из тучи пыли выскакивает Андрес.

— Живо за лопату, — подгоняет он, — нагружайте вагонетку! И пошевеливайтесь, понятно? Все убрать с дороги!

Дед Суханек кивает резиновой мордой — ну вот, и тебе дело нашлось, Станда; и, ослепленный пылью, Станда в внезапном приливе усердия, кашляя, принимается кидать лопатой уголь и каменья в вагонетку.

Когда он вернулся с пустой вагонеткой, дед Суханек уже сменил Адама; Адам бессильно прислонился к стойке, снял маску и ладонью стирает с лица и глаз такой обильный пот, что каплет с пальцев; Пепек срывает маску и сплевывает. Он разделся донага, оставил на себе лишь опорки; угольная пыль, смешанная с потом, стекает струйками, прилипает к мокрому телу, от Пепека чуть ли не валит пар.

— Пришлось прикрыть краны, — брюзгливо обращается он к Андресу. — Пыль. — Пепек отхаркивается. — Ей-богу, сегодня мне здесь что-то не нравится!

Андрес пожимает плечами и пинает ногой разбросанные куски породы и угля.

— Слушайте, — сухо говорит он Станде — такая работа никуда не годится; так любая команда сумеет. Пол должен быть чистый, как в бальном зале.

«Ничего себе бал, — думает Станда, — от угольной пыли мы все почернели, словно вороны». Ему трудно дышать, болит голова, хочется прислониться к чему-нибудь и вздохнуть поглубже, но не удается; и темно тут, лампочки еле мигают трепетными покрасневшими огоньками. Но — хочешь чистоты — ладно! И Станда хватает лопату и, пошатываясь, грузит породу. Слышно, как у крейцкопфа бьет Мартинек по подлапке, в глубине завала грохочет и дребезжит отбойный молоток, которым орудует дед Суханек. Пепек сплюнул еще раз, выругался как следует — вероятно, про запас — и снова надел маску. Адам серьезно, сосредоточенно возится с кислородным аппаратом, очевидно, там что-то неладно.

В это время оттуда, где работал крепильщик, послышался треск, что-то хряснуло и тяжело шлепнулось, будто сверху свалился мешок с мукой. Андрес вздрогнул.

— Что такое? — бросил он встревоженно и кинулся туда; Адам только взглянул, Пепек приподнял резиновую морду, прислушался, выругался и полез в дыру. Станда бросил лопату и с бьющимся сердцем побежал вслед за Андресом. Что-нибудь случилось?

Конечно, случилось, но не бог весть что; лишь Мартинек сидит на земле среди раскиданных камней и удивленно моргает; возле него присел Андрес и светит лампой ему на темя; над ними, пыхтя, чешет затылок каменщик Матула.

— А, черт, — отдуваясь, сказал Мартинек, — я только собрался вот тут стойку сменить, а на меня вон что свалилось! — И вдруг он просиял счастливой улыбкой. — А здоровая куча, ребята! — добавил он удовлетворенно.

— Встать можешь? — беспокоится Андрес.

— Еще бы, — отвечает крепильщик, поднимаясь на ноги. — Дай только опамятоваться.

— Голова кружится?

— Немножко есть.

— А не тошнит?

— Нисколечко. — Крепильщик уже стоит, почтительно разглядывая провисшую балку. — Смотри, силища-то какая!

Запальщик обращается к Матуле.

— Вас тоже ударило?

— Ага, — буркнул колосс и почесал всклокоченную голову.

— Тогда немножко передохните, ребята, — заботливо сказал запальщик и обернулся к Станде: — А вы что глазеете? Марш грузить!

Крепильщик Мартинек медленно подходит к своему пиджаку и достает баночку и что-то завернутое в бумагу.

— Мне в таком случае надо перекусить, — говорит он с довольным видом.

Адам уже снова в маске, он дружески кивает Мартинеку слоновьим хоботом.

— Ты уверен, что тебе ничего не сделалось? — торопливо спрашивает Станда, хватаясь за лопату.

— Пустяки!

Молодой гигант устроился поудобнее на земле у крейцкопфа, поставил перед собой лампочку и, развернув коричневую бумагу, с аппетитом посмотрел на толстый ломоть хлеба с салом.

— Ты из-за меня не задерживайся!

Станда торопливо грузит уголь в пустую вагонетку, временами поглядывая на приятеля; тот сидит, свесив голову над нетронутым ломтем хлеба, и морщит лоб.

Станда перестал грузить.

— Тебе нехорошо, Енда?

— Сало воняет, — брезгливо говорит крепильщик и тщательно завертывает хлеб в бумагу. — Я не стану его есть.

Станда снова взялся за лопату, и Матула, пыхтя, застучал по скобе.

Из завала возвращается дед Суханек и стаскивает маску.

— Господи Иисусе, ребята! — вздыхает он и трет высохшими ручками лицо. — Ну и работа! Ну и работа!

Теперь очередь Адама идти в обрушенный штрек; Пепек гремит там лопатой и раз за разом выбрасывает вырубленную породу, так что Станда не успевает складывать ее в вагонетку. «Пепек замечательный, — думает Станда, — как он здорово действует лопатой в тучах пыли, черный и блестящий, точно вытесанный из гранита… чертушка этакий… циклоп прямо какой-то». И изнемогающий Станда с удвоенной силой налегает на лопату.