– Гришка, ешь твою в барабан!

И рука с раскрытой лапой навстречу – лови, жми, радуйся, выражай свои добрые чувства.

Новик, однако, не расцвел улыбкой, не забурлил от счастья. Он просто сжался, будто воздушный шарик, который сдулся. Руку протянул стеснительно или растерянно, черт его знает.

Неприятно стало Мишину, разговора не получилось. Он отмахнулся, бросил пальцы под козырек и двинулся без оглядки дальше. На сердце стало гадко, будто в морду плюнули.

Вернулся в батальон, за стаканчиком беленькой, привезенной из столицы державы, пожаловался с горечью Духову. Тот стонов мишинской души не принял.

– Жопа, – сказал он с обнаженной, как всегда, откровенностью. – Он хоть один шел?

– Один.

– Все равно – жопа.

– С чего вдруг?

– Мог его макнуть мордой в грязь.

– Не понял. – Мишин и в самом деле не мог просечь, в чем его промах.

– Новик в ГРУ работает. Где-то за рубежами кантуется.

– И что?

– А то, что он, возможно, в миру уже не Новик, а какой-нибудь господин Перпетуев. И светиться ему совсем ни к чему. Говорят, что разведчика часто губят не умные враги, а глупые друзья. Ты бы его для начала спросил, как куда пройти. Узнал бы он тебя первый, тогда и толкуй…

Короче, урок пошел впрок. Узнавать Галеба Мишин не поспешил. И, должно быть, правильно сделал.

– Мишин, черт тебя подери! – Из-за угла склада появился Крюков. – Опусти автомат. Это наш человек – Салах эт Дин… Офицер иранской спецслужбы.

Сказав, он подошел к двери склада и начал возиться с замком. Салах эт Дин уколол Мишина локтем в бок. Шепнул по-русски:

– Ты меня не знаешь. Понял? Никогда не видел. – И тут же задал вопрос: – Давно знаешь Гольдмана?

– Кого? – Мишин не понял, о ком речь.

– Своего командира.

– Он Крюков.

– Имей в виду, с ним ухо надо держать востро. Он скользкий. Я потом тебе расскажу. Понял? Да, еще, я русского не знаю… И вообще…

О чем хотел предупредить Акбаров, Мишин так и не понял, но переспрашивать времени не было.

– Сюда, – позвал их Крюков.

Салах слегка подтолкнул Мишина в спину.

– Come on. Пошли.

– О чем болтали? – В голосе Крюкова сквозило подозрение.

– О чем с ним поговоришь, если он по-нашему ни бум-бум.

Крюков успокоился.

Внутрь хранилища вошли Демин и Лукин.

Ангар был большой, гулкий. Посередине пустого пространства стояли два металлических зеленых контейнера с большими красными крестами в белых кругах на бортах.

– Медикаменты?

Удивление Демина было искренним.

– Ага, – отозвался Крюков с озабоченностью. Он уже искал инструмент, которым можно было открыть запор. – Для хирургов, которых здесь готовили.

– Но… Красный Крест…

Демин за свою суетную карьеру не раз встречал жулье, которое вершило темные дела, прикрываясь корочками фальшивых документов – паспортов, удостоверений, военных и партийных билетов. Но ему почему-то казалось, что символы международных гуманитарных организаций застрахованы от подделок и незаконного использования.

Крюков нашел в углу нечто, напоминавшее лом, сунул его в проволочную закрутку запора.

– Найди краски, я тебе нарисую и Красный Полумесяц, и даже Красный Щит Давида.

Лукина, который помогал командиру вскрывать «консерву», заинтересовали последние слова.

– Не понял. Насчет Щита Давида.

Крюков поднатужился, нажал на рычаг, и проволочное кольцо со звоном лопнуло. Отдуваясь, ответил:

– Это безбожники не видят в Красном Кресте религиозного символа. А вот мусульмане в нем разглядели знак христианства и признавать отказались. Пришлось для них учреждать Красный Полумесяц. В Иране свои вкусы. Там своя пиктограмма – Красный Лев и Солнце. В Израиле избрали для себя шестиконечную звезду, но не в государственном голубом цвете, а в красном. Это называется Красным Щитом Давида.

– Короче, Красный Великан.

Теперь удивился Крюков.

– Что,что?

– Служил у меня матросик. Он родом из Забайкалья. Из Даурской степи. Там у них поселок в десятка два домов. И название – Красный Великан…

Они потрошили контейнер и разговаривали о пустяках. Профессионалы умеют отвлекаться от переживаний и снимать напряжение беседами на нейтральные, далекие от своего главного дела темы. Дверь контейера со скрипом открылась. Внутри просторного вместилища – влезай внутрь и ходи во весь рост – в наглухо закрепленных кассетах-держателях вертикально стояли толстые объемистые тела ракет голубого цвета.

– Они, – сказал Крюков и вошел в контейнер. Он откинул щеколду пластмассового черного ящика, прикрепленного к полу. Отбросил белые прокладки из пенопласта и вынул серебристый конус размерами с пивную бутылку. Протянул Лукину. – Держи, только осторожно. Это то, что нам нужно.

Лукин принял груз и быстро определил, что тот не так и тяжел, как показалось поначалу. Второй взрыватель Крюков передал Демину. Потом взял еще два.

– Выносите. – Он повернулся к Мишину. – Твой выход, Сергей. Минируй.

– «Принудиловку» или на «живца»?

«Принудиловка» предусматривала подрыв мины по команде со стороны. На «живца» ставилась мина-ловушка, которая должна сработать, когда в хранилище войдут его хозяева и попытаются определить ущерб, который нанесли им незваные гости.

– Не усложняй. Надо по-быстрому уходить. Скоро утро.

Мишин вошел в контейнер. Достал из сумки три кубика пластицита. Один прикрепил к ракете внизу у твердотопливного ускорителя. К двум другим ракетам приладил взрывчатку у так называемой оживальной части корпуса в месте, где обечайка – цилиндр – перетекает в форму заостренного карандаша. Затем установил радиовзрыватели, отряхнул руки, оглядел критическим взглядом дело своих рук. Вышел из контейнера.

– Командир, готово.

– Уходим!

Быстрым шагом, по привычке слегка пригибаясь, они двинулись к домику комсостава базы.

– Я зайду справа, – сообщил Мишин свое решение Демину. – Ты пока наблюдай. В случае чего – прикроешь.

Он скользнул по земле ужом и исчез за кустами, росшими у дороги.

Пробираясь вдоль стены барака, Мишин не мог видеть часового. Но он его учуял. В воздухе плавал легкий запах табачного дыма. Часовой курил. Мишин пополз в ту сторону, откуда шел запах. Он прощупывал пальцами почву и осторожно убирал с пути сухие веточки и камешки, потом откладывал их в сторону, чтобы ничто не хрустнуло, не заскрипело при очередном рывке вперед. Запах табака сделался сильнее. Мишин стал передвигаться еще осторожнее.

Наконец он увидел караульного. Тот, как оказалось, совмещал несовместимое – службу и удовольствие. Солдат уселся на невысокий порожек перед дверью и взахлеб дымил. Временами огонек сигареты освещал его лицо с острым носом. Подобная беспечность не прощается. Будь солдат подчиненным Мишина, он бы устроил тому строгую выволочку. Но на войне противника за подобные промахи ждет более страшная кара.

Правая рука плотно сжала рукоятку ножа. Клинок выскользнул из ножен абсолютно беззвучно…

Дорога в дом была открыта.

Осторожно приоткрыв дверь, Мишин скользнул внутрь помещения. Сразу напряженной спиной ощутил близость опасности. Он метнулся к противоположной стене коридора и прижался к ней. Замер, вслушиваясь в тишину. В конце коридора послышался слабый шорох. Кто-то оттуда крался к выходу.

Мишин влип в стену. Глаза уже привыкли к темноте, и в слабом свете, который падал в окно с улицы, он заметил неясную тень. Она медленно перемещалась. Мишин перехватил автомат в левую руку. Правой вынул из ножен клинок.

Все шло нормально. Он даже успокоился, опять погрузившись в возбуждающую стихию опасности.

И вдруг его пронизал нервный импульс, подавая сигнал опасности. Откуда она исходила? От двери, через которую он ворвался в коридор? Нет, позади было тихо. Внезапная догадка заставила его вздрогнуть. Черт возьми! Ночной прицел!

Оказавшись на светлом фоне стены, противник выдал себя. Он держал у плеча оружие, тень которого горбилась оптикой. Мишин резко присел, потом упал на бок, стараясь закатиться за угол, но тут заработал чужой автомат.