Я рассмеялся. Он что, так шутит? Или у меня уже начались галлюцинации? Я поднялся с диванчика и пошёл.
– Эй-эй, ты куда? – Николай схватил меня за рукав.
– В туалет, – грубовато отозвался я. – Здесь есть?
– Да. Вон та дверь.
Я отправился в указанном направлении. Меня пошатывало. Мысли в голове плавали ватными комками. Рыбаков – хороший человек, думал я. Он сразу сказал, что протей может меня убить. А Пелеас – нет. Он юлил бы до последнего. Вот что значит честь. Или генерал просто боится потерять лучшего на Первом Небе срединника?
Дверь захлопнулась за моей спиной. Я не видел сияющего водопада, заполняющего шахту, но чувствовал его присутствие затылком.
Струна мигнула. Белое сияние сменилось алым, порождая новые ассоциации.
Я помню этот зал. В замке Грааля когда-то происходила мистерия; жар печей, картуши на стенах. Свечи. Кресла, занятые стариками-рыцарями.
Кажется я перебрал. Слишком долго смотрел на струну. Ох, ерунда какая…
– Андрей.
– Да, господин Анфортас?
Кафель за спиной. Сверкающие белизной писсуары. Пять лиц в зеркале: мятежник, монахиня, прячущий лицо отшельник, медитатор, демон. Сделав свои дела, я нетвёрдой походкой направился к выходу.
«Протей ничего мне не сделает, – билось в висках. – Он обещал. Я помню».
За дверью глухо звучали голоса. О чём-то упрашивал рунарха Рыбаков, а тот отказывался это сделать. Вот вступил растерянный баритон Николая Джоновича. Джемитин ответил чуть ли не ругательством.
Я отошёл от двери. О чём они могут спорить? Слов рунарха я не разбирал, но строй фразы не оставлял сомнений: «Моё время не полно» – вот что он говорил. Я прислонился виском к холодной поверхности зеркала.
Что же делать? Сумеречное состояние, в котором я находился, понемногу рассеивалось. Но выйти наружу я всё ещё не мог. Там пульсировал опасный свет. Там оставался рунарх, которому я не доверял.
Раз, два, три, четыре…
Я досчитал до ста. Отражение в зеркале глядело испуганными глазами, но это было моё отражение. Лица из предсказания исчезли. Послышалось жужжание: из стенной ниши вылез сентибот-уборщик и принялся надраивать полы. Надо было решаться.
Я повернул ручку двери. Мембрана протаяла, и в уборную ворвался рассеянный бело-синий свет. На пол легла длинная тень. Чья это тень, я сообразил слишком поздно. Рунарх шагнул внутрь и быстрым движением руки зарастил дверь.
– Ученик Андрей, – сказал он. – Важно, очень важно! Ты – в ключевой точке.
Я попятился. Лицо чужака казалось мне дружелюбным. Он не выглядел ни иномирянским шпионом, которых я искал в общежитии, ни безумным монстром из стереатральных постановок. В волосах и бакенбардах рунарха застыли кристаллики инея. Меховая симбионка делала его похожим на Санта-Клауса.
– Уйдите, – сипло сказал я. – Я буду кричать.
– Зачем? – удивился рунарх. – Со слухом у меня всё хорошо. Да и дикция у тебя на уровне.
Сентибот деловито обнюхал ботинки рунарха и выпустил облако ваксы. Зашуршали щётки; робот-уборщик принялся за работу. Он не воспринимал харона врагом. Я же не мог себе этого позволить. За то время, что дверь оставалась открытой, я разглядел лежащего на полу человека. Визионера или капитана.
– Я вызову охрану. Вас немедленно схватят.
– И очень жаль. Добрая беседа необходима нам. Доверие к собеседнику – лучший выбор.
Джемитин уселся на пол, поджав под себя ноги. Иней на его волосах таял, превращаясь в капельки влаги.
– Твоё исчезновение некстати, ученик Андрей. Очень, да. Холодно как…
Видимо, это была кодовая фраза. Симбионка пискнула и принялась расти. Её седая шерстка удлинилась; рукава волнами набегали на руки; подол толчками полз к голым коленям рунарха. Джемитин хлопнул себя по плечу. Под его ладонью вспух уродливый нарост, голый, словно лишайная кожа. Нарост набух, а потом лопнул сразу в двух местах. Края верхней раны раздвинулись, и оттуда вылез глаз в сетке кровяных прожилок. Нижняя превратилась в рот чудовища.
– Эй, доходец! – скрипнула симбионка. – Лупай ушами мой хорей, гнилой поц. Ну?
– Что, простите? – растерялся я. Симбионка сменила тон:
– Многоуважаемая, высокоучтивая монада Андрей! Соблаговолите внимать моим речам, ибо сие судьбоносно и сиятельно весьма. Для многих и многих.
– Не понимаю! – в отчаянии развёл я руками. – Что вы говорите?
– Ответ удовлетворительный. Во избежание развития взаимонедопонимания следует провести мероприятия по охвату сферы обмена информацией.
– Образчик твоей словесности, – проворчал рунарх. – Вариантов много, три оси вербальной структуры ясны, а где искомая точка?
Тут до меня дошло. Уродец пытался подстроиться под мой стиль речи. Он анализировал мой словарь и структуру фраз. Мне следовало ему помочь и сказать несколько слов.
– Что с генералом? – спросил я.
– Он жив, – откликнулся уродец. – Его спутник – тоже. Душа Джемитин исказил ход времени и создал парадокс. Я опечален, ученик Андрей: он умрёт, как умирают хароны. У нас мало времени. Говори!
Словно в подтверждение его слов, под потолком щёлкнул обогреватель. По ногам потянуло холодом: мембрана не могла сдержать стужу с той стороны.
– Что вы с ними сделали?
– Моя жизнь – облако времени. Моя смерть в раннем – это парадокс. Энергоёмкий парадокс. Он важен.
– Ты был в Лоноте, – заговорил уродец. – Видел утерянное Морское Око. Скажи, где оно? Кто ещё о нем знает?
– Да не скажу я вам ничего! – заорал я. – Убирайтесь, сволочи. Это наша станция! Мы вам войну объявим!
Не помню, что я там ещё кричал. Наверное, глупости разные. Но уж очень меня всё это разозлило.
– Человек душа господин Андрей, – вновь начал уродец. – Это важно. Мы на грани войны, твой и мой народ. Ты встречал рунархов во дворце Короля-Рыбака? Это предатели. Расскажи о них.
Джемитин неуклюже поднялся. Дрожал он не от холода: на горле его белел свежий рубец. Края раны разошлись, но кровь не текла: симбионка остановила кровотечение.
– Что с ним?
– Он мёртв. Чтобы мы могли поговорить.
До меня наконец дошло. Вернее, не дошло, а я видел такую штуку в одном фильме о рунархах. «Мастера времени» называется. Харон убил себя в будущем. Вернее, убьёт. Вернее… В общем, не знаю. Поскольку он размазан по сорока минутам, возник парадокс. Джемитин одновременно существует и не существует. Разум человека не может его выдержать, поэтому Рыбаков и Николай Джонович потеряли сознание. А я – нет. Потому что на струну смотрел.
От этих мыслей у меня заныли зубы. Понятно, почему так холодно. Парадокс забирает уйму энергии.
– Идём, – звал уродец. – Ты нужен Тевайзу. Ты должен остановить предателей в Лоноте. Это касается и вас, людей! Где зеркало?
Надо тянуть время: скоро Джемитин доберётся до точки, когда убил себя. Парадокс исчерпает себя. Сколько осталось? Десять минут? Пятнадцать?
– Подождите, – я отступил к умывальникам. – Вы мне ничего не объяснили. Быть может, я и сам соглашусь помочь?
– Нет времени. Джемитин скоро умрёт. Надень меня!
Симбионка лопнула по шву и потекла ко мне. Я попятился. Упала симбионка неудачно. Полы её закрыли единственный глаз на голове уродца. Струя живого меха извивалась на полу, пытаясь нащупать мои ноги, а я всё пятился и пятился, словно в кошмарном сне, когда опасность близко, а бежать сил нет. Голый рунарх стоял, покачиваясь, в метре от двери, преграждая мне путь. Силы покидали его; шрам в бурых пятнах крови тянулся от горла к рёбрам.
И вот тут я психанул. У выхода живой мертвец топчется, а на полу – тварь из ужастика. Хочет на меня залезть и это… паразитировать. Отчаянно заорав, я полез на умывальник, едва не разбив голову о сушилку.
– Вернис-сь! Вернис-сь, уч-шеник Андрей!
Спас меня робот-уборщик: обнаружив, что ботинки исчезли, он на миг растерялся, а затем яростно атаковал симбионку. Пластиковый цилиндр сентибота окутался сеткой молний. Комната наполнилась треском электричества. Запахло палёным. Уродец отчаянно закричал.
