Повеселившись и пошутив, Первый опять стал серьезным:

– Не так страшен черт, Константин. Подумаешь – и напишешь.

Он сказал, будто точку поставил. И я опять понял: право на умственный паразитизм в руководящих партийных кругах священно.

По моему второстепенному положению с Первым иметь дела приходилось не часто. Потому нетрудно представить, с каким любопытством я шел на совещание в областной комитет родной Коммунистической партии, где Видный Деятель областной современности должен был ставить задачу подготовки достойной встречи Нашему Дорогому гостю из столицы – Никифору Сергеевичу Хрящеву.

В конференц-зале собрались те немногие приглашенные, кому по положению предстояло готовить мероприятие. Как известно, на кухню не приглашают посторонних. Здесь кухня требовала особой закрытости.

Сейчас такие дела именуют «политическими технологиями», в то время подобных слов никто не употреблял, но суть, в конце концов, не в названии, а в существе.

Первый сидел во главе стола, положив руки на красную сафьяновую папку. Над ним за его спиной на стене висел новенький портрет Хрящева, исполненный маслом. Дорогой Никифор Сергеевич, чуть прищурившись, с нескрываемой насмешкой и некоторым здоровым подозрением поглядывал на собравшихся. Выглядел он лет на двадцать моложе своего возраста и казался заразительно бодрым и энергичным.

– Начнем, пожалуй, – сказал Первый. – Все расселись?

Он вынул из руководящей красной папки листок и показал его нам.

– Вот, мне подготовили справку. По ней выходит, что в наши с вами края Большие Люди приезжали редко. Первый раз во тьме веков вроде бы хан Батый проследовал мимо со своей ставкой. Встретили его очень плохо. Невежливо. И потому летописцы Орды случай в скрижали не стали записывать. Но это все предположительно. Батый мог проезжать и в другом месте. Ученые все еще спорят. Зато Петр Первый приезжал – это точно. Корабельный лес в наших краях смотрел. Однако в поездке съел нечто непотребное или выпил чего не так, и его прихватил живот. Помаялся государь коликами и вскорости отбыл. Это все, товарищи. Теперь едет уважаемый Никифор Сергеевич Хрящев. Собственнолично. Такое событие для области имеет цену исторической важности. Оно попадет в анналы рядом с нашими скромными именами. Не должны ли мы потому встретить дорогого Гостя с достоинством? На раскачку времени нет. Пора сразу и готовиться. Поэтому высказывайте свои предложения.

После такого проникновенного призыва Первого секретаря, нашего местного вождя, учителя и вдохновителя, свои соображения стали излагать исполнители.

– Надо, Алексей Георгиевич, точно определить, что и где мы будем показывать гостю, – так глубокомысленно начал свои предложения Второй секретарь, куратор местной индустрии.

Сказал и вопросительно посмотрел на Первого. Ехать дальше по неизвестной дороге без его одобрения и благословения он не хотел.

– Верно мыслишь, – одобрил Первый. – В принципе я с таким подходом согласен. Излагай.

– В первую очередь надо учесть, что особых хозяйственных достижений у области нет, – осторожно, будто ступая на тонкий лед, продолжил Второй. – Конечно, с вашим личным приездом и руководством, Алексей Георгиевич, перелом обозначился и сдвиги неминуемы, но, я думаю, их еще рано демонстрировать товарищу Хрящеву. Поэтому предлагаю сделать упор на идеологию. Мы можем хорошо показать, как в области создается морально-политическое единство трудящихся масс и растет их ликующий подъем вокруг личных указаний Никифора Сергеевича товарища Хрящева…

– А что, товарищи, – сказал Первый. – В таких соображениях есть нечто заманчивое…

Совершенно откровенно на глазах у всех Второй секретарь перекладывал заботы о Госте, а вместе с ними и ответственность за отсутствие хозяйственных успехов, на плечи идеологии, которую в области возглавлял не он, а другой человек.

Хозяйственники сразу поняли мудрость своего шефа. Все, кто представлял маломощную промышленность области и ее далеко не могучее социалистическое сельское хозяйство, заулыбались, обрадовано зашевелились. Пусть за все, что в области недоделано, отдувается идеология – сфера нематериальная, зыбкая, неуловимая.

– Что еще? – спросил Первый и потер лоб, будто стирал тяжелые мысли.

– Надо продумать подготовку трассы для проезда Гостя, заодно и оформление площади. Что будем делать? – это сказал председатель исполкома областного Совета или просто Пред. – Потом надо решить, где отведем Никифору Сергеевичу президенцию.

– Резиденцию, – попытался поправить Первый.

Пред обрадовано согласился:

– Так точно, Алексей Георгиевич, президенцию.

– Вот вы и продумайте, – предложил Первый. – Свои соображения доложите подготовительной комиссии. Надо действовать сугубо демократично, как нас учит партия. А сейчас о делах конкретных. Что вам, Николай Семенович, потребуется для оформления торжеств?

Николай Семенович Коржов, секретарь по идеологии, или просто Идеолог, как его называли все нижестоявшие работники зыбкой сферы призывов и лозунгов, открыл папку. Откашлялся. Он понимал, что если главный удар наносится по его ведомству, то уж кому-то после радостных событий встречи Дорогого столичного Гостя несдобровать. И поэтому старался предугадать возможные осложнения.

– Мы прикинули предварительно, Алексей Георгиевич, наши возможные затраты. Набирается много.

– Конкретнее, прямо по пунктам.

– Портреты товарища Хрящева и его соратников. Тысяча штук, – доложил Идеолог.

– Портреты только ЕГО, – поправил Первый. – И две тысячи. Не надо скупиться. Не теща в гости едет. А всех своих соратников товарищ Хрящев в Москве ежедневно видит. И мы еще не знаем, сколько радости это ему доставляет.

– А он себя лично, между прочим, ежедневно в зеркале видит, когда бреется.

Это с места заметил Колосов – директор машиностроительного завода «Полет», член бюро областного комитета партии.

– Надо символику понимать, Андрей Кириллович, – с трудом сдерживая нервы, парировал Первый. Он не любил язвительности Колосова и говорил с ним раздраженно, поскольку понимал, что поделать со строптивцем ничего не может. – Портреты дорогого Никифора Сергеевича в руках наших людей будут означать, что его имя у них в сердцах. Это важно для консолидации общества вокруг партии…

Другого бы в подобных обстоятельствах Первый убеждать не стал, а махом срезал под корень. С Колосовым подобные штучки не проходили.

Наш Машиностроительный завод был мастерской серьезной, хотя в миру именовался предельно скромно: «почтовый ящик» и для переписки имел трехзначный номер.

Забор, окружавший «почтовый ящик», был глухой и высокий, такой, что даже с крыши автобуса нельзя разглядеть, есть ли за ним жизнь или это просто город отделен от нашей страны глухой стеной. И тянулся этот забор вдоль улицы километра на три в одну сторону, а на сколько в остальные – не измерял, не знаю. Рассказывали, что какая-то деревенская бабка, устав шагать вдоль мертвой стены, спросила встречного:

– И чой-то издесь, сынок, у вас делают?

Тот ответил:

– Завод здесь, бабуся. Почтовый ящик.

– Надо же, – охнула старушка. – Сдурел народ напрочь! Куды им столько яшшиков-то? Все пишуть и пишуть письма… А кому и зачем?

Еще был анекдот, что тетка Параська, проработав на заводе до пенсии, попросила в завкоме подарить ей швейную ножную машину.

– Да ты что? – удивился председатель завкома. – Давно бы уж натаскала по деталям из цеха. А сыновья тебе бы собрали.

– Я таскала, – призналась Параська, – Но машина не выходит. Уже два пулемета собрали. Ручных. Но мне-то машину надо. Ножную. Шить буду…

Честно говоря, даже я точно не знал, что делают в ящике за стеной, но был уверен – не пулеметы. Просто кто-то умный пустил анекдот про тетку Параську, чтобы дураки верили и не интересовались «ящиком» больше чем надо.

Директором «ящика» и был Андрей Кириллович Колосов, трижды Лауреат, дважды Герой Труда, действительный академик и такой же действительный ученый. Он отличался от остальных членов бюро обкома партии самостоятельностью и прямотой суждений.