Возле лужи собираются кошки, они спокойно сидят, вытянув хвосты, а люди куда-то торопятся, и всем свое дело кажется самым важным.

У меня развито стадное чувство. Когда я вижу бегущих людей, я бегу вместе со всеми, даже если мне надо в противоположную сторону.

Однажды мы с Лерой собрались на ее дачу и приехали с этой целью на Савеловский вокзал. Лера пошла за билетами, а я осталась ждать на платформе. В это время со второго пути отправлялся поезд, который редко ходит и далеко везет. Вокруг меня все пришло в движение и устремилось ко второму пути. Люди бежали так, будто это был самый последний поезд в их жизни и вез их не в Дубну, а в долгую счастливую жизнь.

Я услышала в своей душе древний голос и бросилась бежать вместе со всеми, не различая в общем топоте своего собственного. Когда я вскочила в вагон, то испытала облегчение, доходящее до восторга. Потом, конечно, я испытала оторопь и растерянность, но это было уже потом, когда поезд тронулся.

Лера не понимает, как можно вскочить в ненужный тебе поезд. Она до сих пор не понимает, а я до сих пор не могу объяснить.

Я давно миновала свой двор и несколько улиц, когда увидела бегущих людей. Они пронеслись мимо меня, потом остановились - в передних рядах произошла кратковременная борьба. Потом все повернулись и бросились в другую сторону.

Я заглушила в себе древний голос, отошла и попробовала сосредоточиться. Со стороны, как правило, виднее, я все поняла: действие происходит перед театром, массы стреляют билет на утренний спектакль.

Я не люблю стрелять билеты. В этом есть что-то унизительное. Те, у кого заранее припасены билеты, чувствуют необоснованное превосходство и на вопрос, нет ли у него лишнего, могут ответить: «Есть. В баню». Каждому приятно почувствовать превосходство, пусть даже временное и необоснованное. Я это понимаю, но не принимаю. Поэтому просто отхожу в сторону, ни у кого ни о чем не спрашиваю, при этом у меня вид попранной женственности. Такой вид часто бывает у хорошеньких продавщиц, которые собрались завоевывать мир, а попали за прилавок.

Сегодня я тоже отхожу в сторону и смотрю, как ведут себя возле театра. Если бы в кассе были свободные билеты, людям хотелось бы на спектакль гораздо меньше или не хотелось бы совсем.

Ко мне подошла блондинка в белом пальто и таинственно спросила:

- Можно вас на минуточку?

- Можно, - согласилась я и пошла за ней следом. Я не понимала, куда она меня ведет и с какой целью. Может быть, это была блондинка Петрова и ей совестно смотреть мне в лицо?

Блондинка тем временем остановилась и достала из лакированной сумочки билет - голубой, широкий и роскошный.

- Продаете? - догадалась я.

У меня в кармане было семь копеек - ровно на пачку соли.

- Отдаю, - поправила меня блондинка.

- Почему?

- Он мне даром достался.

- А почему мне, а не им? - Я кивнула в сторону дышащей толпы.

- Боюсь, - созналась блондинка. - Растерзают.

Я обрадовалась и не знала, как приличнее: скрыть радость или, наоборот, обнаружить.

- Вам правда не жалко?

- Правда. Я вечером посмотрю в лучшем составе.

- Тогда спасибо, - поблагодарила я, обнаруживая радость одними глазами, как собака.

Мы улыбнулись друг другу и разошлись довольные: я тем, что пойду в театр, а она тем, что не пойдет.

Есть зрители неблагодарные: им что ни покажи - все плохо. Я - благодарный зритель. Мне что ни покажи - все хорошо.

Мои реакции совпадают с реакцией зала, просто они ярче проявлены. Если в зале призадумываются - я плачу, а если улыбаются - хохочу.

Мне все сегодня нравится безоговорочно: пьеса, которая ни про что, артисты, которые изо всех сил стараются играть не хуже основного состава. Может быть, у них в зале знакомые или родственники и они стараются для них.

Мой сосед справа похож на молодого Ива Монтана - тот современный тип внешности, о котором можно сказать: «уродливый красавец» или «красивый урод». Он не особенно удачно задуман природой, но точно и тщательно выполнен: точная форма головы, вытянутая шея, вытянутые пальцы, вытянутая спина. Все вытянуто ровно настолько, насколько положено, ни сантиметра лишнего. Хорошо бы он на мне женился.

Спектакль окончился традиционно. Зло было наказано, а справедливость восторжествовала.

Так должны заканчиваться все спектакли, все книги и все жизни. Необходимая традиционность.

Я не люблю выходить из театра, не люблю антрактов - вообще мне не нравится быть на людях. На людях хорошо себя чувствуют начинающие знаменитости - все на них оглядываются и подталкивают друг друга локтями. А когда ты идешь и тебя никто не замечает, появляется ощущение, что ты необязательна.

- Девушка, извините, пожалуйста... - Кто-то меня все-таки заметил. Я обернулась и увидела Ива Монтана. «Сейчас спросит, где Третьяковская галерея», - догадалась я.

- Где вы взяли ваш билет? - спросил Ив Монтан.

- Мне его подарили.

- Кто?

- Блондинка. - Я хотела добавить «красивая», но передумала.

- Она еще что-нибудь говорила?

- Да. Она сказала, что посмотрит спектакль в лучшем составе.

Что ж, может быть, блондинка не любит уродливых красавцев, а предпочитает красивых красавцев или уродливых уродов. Чистота стиля.

Мы вышли на улицу. Весь июль и первую половину августа шли дожди. А так как природа все уравновешивает, то на вторую половину пришлась вся жара, причитающаяся лету. Было так душно, что плавился асфальт.

- А как отсюда добраться до Третьяковки? - поинтересовался Ив Монтан.

«Наконец-то дождалась», - с удовлетворением думала я.

- Вы приезжий?

Все, кто приезжает в Москву из других городов, сейчас же бегут в Большой театр или в Третьяковскую галерею, даже если это им совершенно неинтересно.

- Приезжий, - сознался Ив Монтан.

- Откуда?

Я думала, он скажет «из Парижа».

- Из Средней Азии, - сказал Ив Монтан.

- А зачем вам Третьяковка? Вы любите живопись?

- Нет. Я хожу смотреть туда одну картину, «Христос в пустыне».

- Крамской, - вспомнила я.

- Наверное. Там Христос сидит на камне, а я перед ним на диванчике. В такой же позе. Посидим вместе час-другой, начинаем думать об одном и том же.

- О чем?

- Так. О себе, о других.

- А о ком вы думаете лучше - о себе или о других?

- Конечно, о себе. Вам в какую сторону?

- Мне все равно, - сказала я. Мне действительно было совершенно безразлично.

Мы смешались с толпой и пошли в непонятном для себя направлении. Может быть, у Ива Монтана тоже было развито стадное чувство.

- Нравится вам Москва?

Этот вопрос обязательно задают иностранцам, а иностранцы обязательно отвечают, что больше всего им понравились простые люди.

- Город - это прежде всего люди, - ответил Ив Монтан. Он держался как иностранец на Центральном телевидении. - Я люблю тех, кто меня любит. В Москве меня не любят. Поэтому мне больше нравится Киев.

- Мещанский город! - высокомерно сказала я.

В Киеве живет моя родственница - настоящая мещанка. Когда я приезжала к ней на каникулы - заставляла меня наряжаться на базар.

- Мещане в свое время умели жить медленно и внимательно, - сказал Ив Монтан. - Сейчас этого не умеют. Все торопятся. А зачем?

- Чтобы успеть на свой поезд. В долгую счастливую жизнь.

- Когда торопишься, быстро устаешь. А чтобы жить долго, надо совсем другое.

- Что же надо?

- Заниматься спортом. Плавать.

- И все? - разочарованно спросила я.

- Вам мало?

- Конечно. Кроме спорта, существуют наука, искусство, политика...

- Спорт - это и наука, и искусство, и политика. В борьбе побеждает сильнейший, в беге быстрейший. Красиво дерутся, красиво бегут. Судят беспристрастные судьи. Выигранное соревнование - это мгновение плюс жизнь.

- А я физкультурную форму всегда забывала, - с сожалением вспомнила я.

- А чем вы занимаетесь? - спросил Ив Монтан.

- Ничем. Я себя не нашла.