шел несколько быстрее, развивая до восьми узлов. Несмотря на встречный пассат, уже
через одиннадцать дней, 8 сентября 1895 года, пароход вошел в лагуну Папеэте и, как все
коммерческие суда, причалил к деревянной пристани в восточной части залива153.
В отличие от 1891 года, Гоген, сойдя на берег, не привлек ничьего внимания. Его уже
знали, и местные европейцы вынесли ему свой приговор. Но будь даже Гоген совсем
новым лицом, им бы все равно пренебрегли, потому что предыдущее судно доставило
другого, гораздо более примечательного француза, которого все жаждали встретить и
видеть почетным гостем на своих приемах. Это был экс-губернатор Исидор Шессе;
снабженный громким титулом «генерального комиссара», он прибыл на Таити с особым
поручением154. Уже тем, что Шессе взял на себя это поручение, он заслужил роскошный
титул, ибо дело было чрезвычайно трудным. От него требовалось ни много ни мало, чтобы
он быстро и не прибегая к насилию решил задачу, с которой не справились многие
губернаторы, в том числе пронырливый Лакаскад, а именно - убедил жителей
подветренных островов архипелага Общества и, в частности, Раиатеа, лежащего в 120
милях к северо-западу от Таити, признать власть Франции. Поощряемые английскими
миссионерами-диссидентами, туземцы уже несколько десятилетий упрямо поднимали
британский флаг и пели «Боже, храни королеву», хотя правительство Великобритании
давно сторговалось с французами и отказалось от всех притязаний на этот остров в обмен
на уступки в других частях Южных морей. К сожалению, при этом забыли спросить
островитян, а их отречение англичан ничуть бы не обескуражило. Это еще ничего, но в
1892 году, когда на Таити ввели пошлины на импорт, предприимчивые англосаксонские
купцы превратили Раиатеа в своего рода вольный порт, что повлекло за собой большой
ущерб для французских дельцов в Папеэте. Все еще не желая прибегать к оружию,
правительство Франции предприняло последнюю попытку решить дело миром и послало
Шессе, который пятнадцать лет назад, когда был губернатором Таити, проявил немалое
дипломатическое искусство, уговорив короля Помаре V отказаться от власти в обмен на
изрядную пенсию; кстати, она и помогла королю в рекордно короткий срок упиться до
смерти. Гоген прибыл всего месяцем позже генерального комиссара, когда торжественные
приемы в честь Шессе были в разгаре, причем поселенцы и правительственные
чиновники всячески старались перещеголять друг друга.
Гоген давно убедился, сколь низкого мнения жители Папеэте о художниках, и то, что
ему не шлют приглашений на приемы, его ничуть не удивляло и не огорчало. Но было
другое, что не могло не встревожить и не опечалить: на каждом шагу встречались новые
признаки цивилизации или деградации, в зависимости от того, с какой точки зрения
смотреть, европейской или таитянской. Особенно бросались в глаза большие
электрические угольные лампы, которые после захода солнца озаряли призрачным желтым
светом танцевальную площадку, «мясной рынок» и многие улицы, превращая всех
прохожих в китайцев. А самой шумной новинкой была огромная карусель; ловкий делец
установил ее перед пустующим королевским дворцом. Один современник, гораздо менее
Гогена восприимчивый к уродству, писал о ней:
«Эта штука, с ее паровой машиной и деревянными конями в яблоках, затмевающими
своей неестественностью всех прерафаэлитов, сама по себе выглядит достаточно
удручающе. Но посмотрите на людей. Торговые шхуны доставили их сюда с самых глухих
и уединенных островов. Представьте себе гордость мамаши с какого-нибудь захудалого
кораллового островка, которая год копила, чтобы привезти дочерей для «отделки» в эту
карликовую столицу, средоточие легкомыслия. Бедняжки, какое странное представление
они получат о цивилизации! Вот стайка робких смуглянок, стоя на зеленой лужайке, с
вожделением таращится на карусель. Хотите потешиться - купите несколько билетов и
раздайте этим простушкам. Деревянные кони совсем ручные, они не кусают и не
брыкаются. Если девушки прибыли с маленького островка, они не то что коня, вообще не
видели животного крупнее свиньи. Ничего, пускайте машину. Поехали - под дребезжащие
звуки «Мадам Анго», под свист и сопение паровых труб. О ужас! Одна из прелестниц
оказалась настолько неблагоразумной, что соскочила на ходу, и покатился по траве клубок
коричневых конечностей и черных волос. Две другие судорожно цепляются за коней, лица
- как мел. Четвертая, самая юная, плачет и зовет маму. Но вот машина остановилась, и их
ссаживают, довольных и потрясенных. Забавы фарани не менее ужасны, чем их пороки»155.
Еще более нелепо и неуместно выглядели многочисленные велосипедисты. Среди них
преобладали одетые по-спортивному французы, но и таитянки с развевающимися
платьями и волосами носились по ухабам и рытвинам. На газонах вокруг резиденции
губернатора правительственные чиновники увлеченно занимались другим модным
спортом, более подобающим джентльменам, а именно - лаун-теннисом, который ввел на
острове энергичный начальник Управления внутренних дел Гюстав Галле. В искусстве и
культуре тоже произошел сдвиг, об этом говорило и регулярно печатаемое в
четырехполосном еженедельнике «Мессажер де Таити» объявление:
«ИЗЯЩНЫЕ ИСКУССТВА В КАЖДЫЙ ДОМ!
Нам доставляет удовольствие настоящим предложить нашим читателям четыре
превосходных олеографии знаменитых картин Ж.-М. Милле: «Анжелюс», «Сбор
колосьев», «Сеятель» и «Молодая пастушка», которые так превосходно изображают
сельскую жизнь на фоне, дышащем здоровой и свежей поэзией.
Каждый помнит долгие странствия «Анжелюса» - сперва в Америку, где за него было
предложено целое состояние, потом обратно во Францию, когда картину выкупили за 700
тысяч франков. И, конечно, каждый захочет получить настоящую факсимильную
репродукцию этой и трех других картин, которые, хотя и менее известны, вполне
заслуживают чести стоять с ней рядом.
Копии сами по себе являются произведениями искусства и где угодно привлекут
внимание. Их высота 42 сантиметра, ширина 52 сантиметра, и, чтобы получить их по
почте, достаточно уплатить вперед три франка за одну картину, пять франков за две или
девять за все четыре».
Судя по тому, что объявление не сходило со страниц еженедельника, дело было
выгодным; другими словами, в области удовлетворения потребностей горожан в духовной
пище у Гогена появился опасный конкурент. Где вы найдете дурака, который отдаст сотни
франков за картину какого-то мазилы, если можно получить превосходные репродукции
знаменитых шедевров по три франка штука?
Сытый по горло всеми этими «достижениями» цивилизации, Гоген воспользовался
неожиданно представившимся случаем на время бежать из Папеэте. Оказалось, что новый
губернатор Таити, Папино, знал его друга Даниеля де Монфреда: они были из одного
департамента - Восточные Пиренеи во Франции. И губернатор Папино предложил Гогену
принять участие в задуманном Шессе походе на подветренные острова архипелага
Общества. Целью похода предусмотрительно избрали не Раиа-теа, а соседние острова
Хуахине и Бора Бора, жители которых гораздо приветливее относились к французам. Гоген
тотчас согласился. Вместе с Шессе, Папино и пятью-шестью правительственными
служащими он 26 сентября поднялся на борт военного корабля «Об». А так как французы
захватили с собой вдоволь красного вина и от правительниц упомянутых островов
потребовали только, чтобы те расписались на каких-то непонятных бумагах, их приняли
очень радушно. «Четыре дня и четыре ночи мы болтали, горланили, пели, настроение
бесподобное, праздничное, словно мы попали в Китеру», - сообщал Гоген Молару в
