шхуна (вернее, запоздавшая февральская), придя девятнадцатого числа, не привезла ни

писем, ни денег от его парижского агента.

Несколько дней спустя Гоген в письме Полю Серюзье - единственному, кроме Метте,

от кого он получил весточку с мартовской почтой, - поделился своими горестями: «Твое

письмо прибыло как раз в такую тяжелую минуту в жизни человека, когда нужно

принимать решение, хотя знаешь, что все равно, как ни решай, будет неудача. Короче

говоря, я сижу на мели, и все из-за вероломства Мориса. Остается только возвращаться

домой. Но как это сделать без денег? К тому же я хочу остаться, мое дело не завершено,

работа только-только начата, и я чувствую, что способен создать хорошие вещи. Да,

подвел меня Морис. Если бы он в самом деле отправил мне два заказных письма, как он

уверяет, я их непременно получил бы. (Все твои письма дошли.) И будь у меня еще

пятьсот франков (как раз те пятьсот, которые мне должен Морис), я бы перебился. У меня

есть договоренность, в мае я должен написать женский портрет за 2500 франков, но, к

сожалению, на эту договоренность я не могу твердо положиться. Буду делать все, даже

невозможное, чтобы продержаться до мая. Если тогда и впрямь доведется писать этот

портрет - уж я сделаю что-нибудь лестное в духе Бонна - и мне заплатят, я потом, наверно,

смогу получить еще один-два заказа и снова стать вольным человеком».

Как это ни парадоксально, главным положительным результатом вынужденных

поездок в город было то, что Гоген углубил свои крайне недостаточные познания о

таитянской культуре. Причем весьма прозаическим способом: он наконец-то открыл для

себя два широко известных этнологических труда. Один было не трудно найти, он вошел в

изданный в начале марта официальный ежегодник 1892 года, продаваемый за небольшую

цену в государственной типографии. Это была перепечатка статьи страниц на пятьдесят

под названием «Таитянское общество ко времени прибытия европейцев», впервые

опубликованной в 1855 году. Автор, французский военный моряк Эдмон де Бови, отбывая

в сороковых годах службу в новой колонии, расспросил многих старых вождей и местных

историков. Материал был в общем-то заслуживающий доверия, но, как это видно по

малому объему статьи, очень уж жидкий. Второй труд (его было гораздо труднее отыскать)

Гоген взял почитать у адвоката Гупиля, который доказал свое расположение к художнику,

купив его роскошное ружье. Речь идет о вышедшем еще в 1837 году известном всем

исследователям Южных морей двухтомнике с поэтическим названием «Путешествие на

острова Великого океана». Написал эту книгу французский коммерсант, впоследствии

консул, Жак Антуан Муренхут, фамилия которого говорит о фламандском происхождении.

Этот автор тоже попытался реконструировать картины прошлого, опираясь на беседы со

стариками, но он опрашивал их лет за пятнадцать до Бови. Литературным образцом

Муренхута был Шатобриан, о котором очень метко сказано, что он обладал «могучей

фантазией и блестящим стилем и соединял страстное красноречие с красочными

описаниями среды». Эта характеристика вполне подходит и к Муренхуту. Гоген был

настолько захвачен эпическим повествованием, что принял на веру все реконструкции и

толкования Муренхута, хотя среди них есть много ошибочных.

Любопытно в этой связи отметить, что Гоген без труда мог бы найти у местных

французов другие, более основательные этнологические труды, написанные по-английски.

Например, «Полинезийские исследования» Вильяма Эллиса, миссионера, который жил на

Таити в 1816-1822 годах. Не говоря уже о знаменитых записках капитана Кука, с

непревзойденной точностью и тщательностью описавшего таитянский быт и нравы еще

более ранней поры. Видимо, от этих книг Гогена отпугнуло недостаточное знание

английского79. Удивительнее другое: как он упустил из виду, что и в его время на Таити еще

были старики и старухи, которые знали немало мифов и преданий, песен и легенд. Самая

ученая среди них - семидесятилетняя Арии Таимаи Салмон, мать королевы Марау, жила в

соседней области Папара, у своего сына, вождя Тати, всего в девяти километрах от

Матаиеа.

Впрочем, недостаток предприимчивости Гогена можно объяснить. Арии Таимаи была

замужем за англичанином, поэтому она и все ее дети были ярко выраженными

англофилами. Роберт Луис Стивенсон и Генри Адамс были очень радушно приняты

семьей Салмон, и оба записали многие рассказы Арии Таимаи80. Другое дело неизвестный

нищий французишко, вроде Гогена, уже он-то вряд ли мог рассчитывать, что Арии Таимаи

пригласит его послушать исторические предания, тем более что он поселился у Тетуануи,

который был главным соперником и противником Тати Салмон и в политике и в делах.

В трудах Бови и Муренхута, как и можно было ожидать, Гогена особенно увлекла

глава о давно исчезнувшем обществе ариои. Члены этого общества, наверно, лучше и

полнее, чем кто-либо когда-либо на свете, осуществили идеал свободной любви. Все

мужчины и женщины, входившие в этот союз, имели неограниченное право на половые

связи друг с другом. Несмотря на свободную мораль, общество представляло собой

организацию с такими же строгими правилами, как какой-нибудь религиозный орден;

собственно, оно и было таким орденом. Ариои считали себя апостолами бога Ора и

старались всякими средствами распространять его учение. Самыми остроумными из этих

средств бесспорно были танцы нагишом и демонстрация сексуальной техники, которые

неизменно привлекали на их душеспасительные сборища множество народу.

Сами ариои рассказывали, что их общество было учреждено богом Оро, когда

знаменитая красавица Ваираумати заманила его на землю. Этот эпизод и лег в основу

первой картины, написанной Гогеном после того, как он познакомился с пикантной

таитянской религией. Картина изображает обнаженную Ваираумати - она восседает на

ложе, устланном мягкими тканями. а на низком столике у ее ног лежат свежие плоды.

Видимо, художник был не совсем доволен своим произведением, потому что он написал

еще одну картину на ту же тему. Первую он назвал попросту - «Ваираумати теи оа»

(вернее было бы «Ваираумати те и’оа»), что означает - «Ее зовут Ваираумати». Второе,

гораздо более удачное полотно, получило название «Те аа но ареоис» (Гоген повторил

грубые орфографические ошибки Муренхута и «с» для обозначения множественного

числа), то есть «Корень ариои». Корень, о котором идет речь, - завязь кокосового ореха в

левой руке Ваираумати. Очевидно, корень или завязь символизирует сына, рожденного

красавицей Ваираумати от Оро.

Но делать Ваираумати родоначальницей общества ариои совсем неверно, потому что,

согласно легенде, Оро сам лично избрал первого ариои - вождя с острова Раиатеа, после

чего незамедлительно вернулся в свою небесную обитель81. По прихоти судьбы, которая, наверно, вызвала бы улыбку Гогена, первая картина в конечном счете очутилась в Музее

изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве, тогда как вторая уже много лет

украшает бар одного американского мультимиллионера.

В конце апреля, когда пришла очередная почтовая шхуна, Гоген был грубо оторван от

упоительного таитянского прошлого и из мира прекрасной мечты возвращен в печальную

действительность. Среди писем, врученных ему кучером, и на этот раз не было денежных

переводов. Поэтому он снова сел в трясучий дилижанс и поехал в Папеэте. Капитан Арно

еще не завершил своего дальнего плавания, и Гоген опять обратился к богатому и

влиятельному адвокату Огюсту Гупилю. Но тот мог только предложить ему временную

должность.. . сторожа мебельного склада. Мебель принадлежала одному китайскому