Я здесь один, мятежной думы полн...»
Падшему императору изменило долго служившее счастье, но «злобный обольститель» не сдается и «в безмолвии ночей» дерзновенно мечтает:
«...Страшись, о Галлия! Европа! мщенье, мщенье!
Рыдай - твой бич восстал - и все падет во прах,
Все сгибнет, и тогда, в всеобщем разрушенье,
Царем воссяду на гробах!»
Получив через шесть лет известие о смерти сосланного на остров Святой Елены Наполеона, Пушкин посвятил развенчанному императору новое стихотворение.
* * *
«Пирующие студенты» - стихотворение, в котором Пушкин давал лицейским товарищам острые и яркие характеристики, было написано им после сентябрьского события 1814 года, вошедшего в официальную историю Лицея под именем «Дела № 17» - «О проступке воспитанников Лицея Малиновского, Пушкина и Пущина, о заведении особой книги и внесении в оную имен помянутых воспитанников с означением их вины». В обиходе лицеистов дело это просто называлось историей с гогельмогелем...
Друзья задумали устроить пирушку. Пушкин достал бутылку рома, дядька Фома купил по просьбе трех друзей яиц и сахару, тайком принес в одну из своих комнат кипящий самовар, и лицеисты приготовили гогель-могель. Были и другие участники этой пирушки, но все они, как вспоминал Пущин, «остались за кулисами по делу». Все шло гладко. Было весело, но немного шумно, и надзиратель Фролов, заметив какое-то оживление и беготню, не замедлил донести об этом инспектору Пилецкому. Начались опросы и розыски. Все трое, зачинщики гогель-могеля, явились, объявили, что все это дело их выдумки и что виноваты во всем они одни.
Дело дошло до министра Разумовского, и вскоре конференция вынесла решение:
1. Всем троим стоять две недели на коленях во время утренней и вечерней молитвы.
2. Сместить всех на последние места за столом, где они сидели по поведению.
3. Занести фамилии всех троих, с прописанием виновности и приговора, в черную книгу, которая должна была иметь влияние при выпуске.
Первый пункт был выполнен буквально, и с 21 октября по 5 ноября 1814 года Малиновский, Пущин и Пушкин дважды в день стояли во время молитвы на коленях. Можно представить себе, сколько шуток со стороны лицеистов сыпалось в адрес провинившихся.
Второй пункт был тоже выполнен. Но Пушкин, и без того занимавший в классе предпоследнее, двадцать восьмое, место по поведению, был доволен, когда их начали постепенно передвигать вперед. На этом конце дежурный гувернер раздавал обычную пищу во время обеда и ужина, и Пушкин сразу же отразил свое полное удовлетворение этим в двустишии:
Блажен муж, иже
Сидит к каше ближе.
Третий пункт остался без последствий - дело сдано было в архив.
* * *
В те дни, когда история с гогель-могелем раскрылась, Александр заболел, попал в лазарет и в веселую минуту написал острое и шаловливое послание к товарищам - «Пирующие студенты», - в котором пародировал форму популярного «Певца во стане русских воинов» Жуковского.
Вечером он пригласил товарищей навестить его в лазарете и прослушать только что написанное стихотворение.
Оно было большое. Яркие пушкинские характеристики товарищей часто прерывались смехом и восклицаниями собравшихся. Заканчивалось стихотворение озорным обращением к Кюхельбекеру:
Писатель за свои грехи!
Ты с виду всех трезвее;
Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее.
При этом возгласе, вспоминал почти через полвека Пущин, Кюхельбекер, «растаявши под влиянием поэзии, приходит в совершенное одурение от неожиданной эпиграммы и нашего дикого натиска. Добрая душа был этот Кюхель! Опомнившись, просит он Пушкина еще раз прочесть».
Лирика первых лицейских лет Пушкина многообразна по своему содержанию и жанрам. Здесь и галантно-эротическое послание, и веселая сатирами эпиграммы. Но уже в ранних произведениях своих поэт проявляет большой интерес к русскому народному творчеству. И одновременно с горячим патриотизмом в них ощущается рост вольнолюбивых настроений будущего автора «Вольности» и «Деревни».
Смело и уверенно поднимался лицеист Александр Пушкин на лицейский Парнас.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЦАРСКОЕ СЕЛО
1815-1817
Лицейский Парнас
В те дни в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне.
А. С. Пушкин. «Евгений Онегин»
22 декабря 1814 года в приложении к «Санкт-Петербургским ведомостям» было помещено - и дважды повторено - объявление:
«Императорский Царскосельский лицей имеет честь уведомить, что 4 и 8 числа будущего января месяца, от 10 часов утра до 3 пополудни, имеет быть в оном публичное испытание воспитанников первого приема, по случаю перевода их из младшего в старший возраст».
Испытание происходило в актовом зале Лицея. За покрытым красным сукном большим столом сидел министр А. К. Разумовский с экзаменаторами. В креслах перед столом - приглашенные, именитые лица империи, родственники лицеистов, друзья и знакомые. За ними - двадцать девять лицеистов первого выпуска.
Публичный экзамен по русскому языку охватывал четыре раздела: разные роды слогов и упражнения речи, краткая литература красноречия в России, славянская грамматика, чтение собственных сочинений.
Экзамен этот предполагалось провести еще в октябре, и тогда «добрый Галич», любимый Пушкиным лицейский профессор словесности, долго убеждал своего юного друга написать и прочитать на экзамене стихи, которые тронули бы сердца всех гостей Лицея.
Пушкин не сразу дал согласие - о чем писать? - но прогулка по царскосельскому парку неожиданно подсказала тему.
На виду торжественной Камероновой галереи со скульптурами богов Олимпа, философов древней Эллады и бюстами поэтов и императоров Древнего Рима высилась посреди озера Чесменская колонна - памятник победам россов над Турцией. Дальше - Катульский обелиск с надписью о геройском подвиге в 1770 году двоюродного деда Пушкина, Ивана Абрамовича Ганнибала: «...крепость Наваринская сдалась Бригадиру Ганнибалу. Войск российских было шестьсот человек, кои не спрашивали, многочислен ли неприятель, но где он. В плен турок взято шесть тысяч». Адмиралтейство на берегу озера, Морейская колонна - все это были памятники славы и величия России. И только что отшумела гроза двенадцатого года...
Пушкин решился.
8 января 1815 года в актовом зале Лицея встретились два поэта. Один был очень стар, другой - очень юн. Один уже уходил из жизни, другой стоял на ее пороге.
Звезды, ордена и лента через плечо украшали парадный мундир Державина. На ногах были мягкие плисовые сапоги - у него болели ноги. Ему шел восьмой десяток. Сидя за столом, он не очень прислушивался к тому, что происходило в зале.
Временами Державин поднимал свой угасавший, мутный взор и рассматривал висевшие на стенах большие портреты в старинных резных золотых рамах. То были изображения самодержцев ушедшего века. Он долго смотрел на портрет Екатерины II.