Конечно, положение бывших офицеров в Красном флоте, особенно в 1918 г. могло быть очень тяжелым. Будущий адмирал советского флота И. С. Исаков вспоминал о своих раздумьях весной 1920 г.: «А потом, в каюте, я думал: почему мне должны верить больше, чем [Р.] Семченко (мичман, пытавшийся перебежать к белым. – К. Н.)? Что я не из дворян? Что участник Ледового похода и боев с англичанами на Балтике? Этого мало. Это не гарантия политической лояльности на всю жизнь. И еще, – значит, я расплачиваюсь не только за себя, но и за семченков. А сколько их? И где они маскируются? Получается, бывшее офицерство – вроде каиновой печати»[219]. Р. Семченко принадлежал ко второму выпуску ОГК, он учился вместе с Ф. Ф. Раскольниковым и И. С. Исаковым[220]. Некоторые бывшие офицеры прибегали к самоубийству. Так, 9 ноября 1918 г. в Москве бывший капитан 2 ранга Б. В. Муромцев явился для регистрации в Наркомат по морским делам и прямо в помещении наркомата застрелился[221]. Некоторые видные большевики высказывали мысли о том, что при строительстве новых вооруженных сил офицеры принесут не пользу, а вред. Так, при обсуждении «Декларации прав солдата», тех ее пунктов, где шла речь о выборности командного состава, «И. Л. Дзевялтовский предупредил “о возможности безработников”. На что Н. И. Подвойский, в частности, заметил: “пусть разбегутся офицеры”»[222].
Впрочем, и в те дни раздавались иные голоса. Так, большевик-подпольщик, солдат царской армии Н. И. Муралов, назначенный 3 ноября 1917 г. комиссаром Московского военного округа с правами командования, издал приказ № 3 о выборах командного состава во всех воинских частях. «В приказе содержалось обращение к солдатам при выборах не забывать “о тех офицерах, которые всегда были с вами и за вас”, а также о тех, кто не шел вместе с солдатами, но и не был “в стане… врагов” – они могут быть полезными “своими военно-техническими знаниями”»[223].
Впрочем, быт офицеров был довольно тяжелым, особенно по сравнению с привычными для них жизненными стандартами. Особая комиссия обследовала состояние Балтийского флота в начале осени 1918 г. и обнаружила очень плохую связь начальника морских сил моря с МГШ. Комиссия «конфиденциально» докладывала начальнику Уставного отделения МГШ В. В. Яковлеву: «Морской Генеральный штаб не имел и не имеет яркого представления о жизни Балтийского флота… Комиссия констатирует со стороны командного состава боязнь открыто заявлять о существующих обвинениях, предъявляемых ему на каждом шагу… Пример хотя бы в большом числе случаев наряда командного состава на черные работы и ни об одном из этих случаев не было доведено до сведения ни МГШ, ни – поэтому – высшей власти»[224]. При разборе дела всплыли жалобы, которые подавались ранее на явные нарушения прав комсостава, но при этом указывалось на невозможность сообщить о них «по причинам именно формального характера»[225]. Таким образом, уже в конце 1918 г. наряд командного состава (то есть бывших офицеров) на грязные работы считался в центре чем-то ненормальным, хотя на местах и практиковался.
Сами офицеры могли провоцировать недоверие к себе со стороны матросов тем, что не стремились принимать участие в боевых действиях против своих товарищей, выбравших белую сторону гражданского конфликта. Наиболее естественной формой избегания участия в боях было стремление занять посты в штабах. Об этом с возмущением писал, например, старший писарь Астрахано-Каспийской военной флотилии коммунист М. К. Журавлев в июле 1919 г. (орфография и пунктуация подлинника сохранены): «Наблюдаю у себя в штабе флотилии, которому подчинены все силы оперирующие на водах, как реки Волги так и берегов Каспийского моря следующее: начиная с Начальника штаба и кончая последним Помощником Начальника Распорядительной Части Штаба все офицеры бывшей старой армии при том Полит[ический]ком[иссар] Штаба Армейский кажется офицер, скажите Товарищи есть ли здесь хотя один человек рабочего класса? – нет. Знает ли хотя один человек коммунист их политику, их намерения и чем они дышут? – нет. Да, ведь у них над дверями красуется надпись без доклада не входить. Контролирует ли их действия Тов. пролетариат, согласно заявления Тов. Ленина? – не знаю, но кажется что нет. Зачем это офицерство засело в Штаб и на те должности которыя могли бы выполнять наши Тов. коммунисты, наши кровные моряки? Неужели не найдется у нас Тов. матроса который мог бы занять должность Комиссара Штаба и который контролировал бы их? Неужели не найдется опытных канцеляристов, которые все как говорится зубы проели на канцелярии и могли бы свободно дать сто очков вперед любому крокодилу, занять должность Начальника Распорядительной Части, его Помощника и флаг-секретарей? – сколько угодно. Даже приведу факт. Был Помощником Начальника Распорядительной части тов. Ярославцев, он сменен и удален со Штаба, а на его месте дали офицера, между тем как Тов. Ярославцев безусловно мог бы исполнять должность не только Помощника но даже самого Начальника Распорядительной Части, а тот же офицер если он cтoронник трудового народа пусть управляет боевым судном, а не сидит в тылу, а также и остальных можно я думаю разместить на соответствующий должности. Но, к сожалению если оставить одного двух трех бывших офицеров при Штабе то им будет скучно, и по всему видно, видно не хотиться им иметь дело с тружениками рабочими, им, так и снится своя семья, свой кружок, который они теперь уже сорганизовали в Штабе, и, теперь смело могут делиться своими убеждениями не имея помехи со стороны нашего брата»[226]. Справедливости ради надо заметить, что все же на мостиках боевых кораблей, особенно специальной постройки, стояли, в основном, офицеры, хотя бы и военного времени[227]. Впрочем, желание отсидеться в штабах было характерно не только для Красной армии и флота, но и для белых. Об этом писали в своих мемуарах почти все видные деятели контрреволюционных сил, не исключая и самого А. И. Деникина[228].
Существенными были бытовые трудности во время Гражданской войны. Осенью – зимой 1919–1920 гг. в памятной записке МГШ отмечалось, что служащие Морского Генерального штаба желают идти в строевые учреждения комиссариата, потому что в строю выше продовольственный паек и лучше вещевое довольствие, выше жалованье. Отмечалось, что в Москве служащие бо́льшую часть своей энергии тратят на поддержание своего существования, так как в помещении штаба полностью отсутствуют дрова, температура ниже ноля. В составе служащих МГШ «едва 30 % моряков». Даже в штабе коморси (командующего всеми морскими, озерными и речными силами Республики) выплачивается усиленный оклад, а в МГШ – «основной», значительно меньший. Авторы записки считали необходимым срочно уравнять паек, вещевое довольствие и жалованье служащих МГШ, строевых частей флота и штаба командующего морскими силами (коморси), а также обеспечить штаб дровами[229]. По мнению комиссара МГШ, «работают все сотрудники штаба, как низшие, так и высшие, вяло из-за плохого питания, холодного помещения и плохого поведения “высших инстанций”», например, начальников штаба командующего морскими силами (Б. С. Радзиевский. – К. Н.) и канцелярии Морского комиссариата (А. П. Яблонский. – К. Н.), привилегированного положения начальников отделов, «с которых не всегда требуют в полной мере трудовой дисциплины… Все служащие, как командного, так и некомандного состава живут в ужасных антигигиенических жилищных условиях, скученность, холод и болезни – это одна из главных причин вялости в работе»[230]. Копии этого письма были направлены члену РВС Д. И. Курскому, наркому внутренних дел Ф. Э. Дзержинскому и председателю ОО ВЧК.
