Богданов позвонил Петрову:
- Похоже, что моряки, занимая оборону, атаковали противника.
- Сами ничего не поймем. Но на всякий случай выдели мне одного командира с радиостанцией, чтобы он мог вызвать огонь, - сказал генерал. - Я сейчас заеду за ним.
- Поедет Березин, - решил майор.
И через несколько минут Сергей уже мчался в пикапе генерала на передовой пункт. Ему тоже казалось маловероятным, что моряки сбили противника с занимаемой позиции. «В пехоте, - думал Березнн, - иногда выдают желаемое за действительное». Однако факты опрокинули самые смелые предположения: рота морской пехоты без артиллерийской подготовки выбила врага из траншей и углубилась более чем на километр.
Петров остановился вместе с Березиным на передовом пункте и приказал установить связь с моряками. Через сорок минут перед генералом стоял синеглазый.
- Где рота? - спросил генерал.
- Идет сюда. Завтракать собираемся, - ответил краснофлотец, картинно играя новеньким трофейным автоматом.
- Как это завтракать? А противник? - переспросил генерал.
- Не волнуйся, папаша, мы малость перекусим и снова его погоним, - весело отозвался моряк.
- Это генерал Петров, - одернул моряка Березин, которому не нравилась развязность синеглазого.
Тот смутился.
- Извините, товарищ генерал, - сказал он, - неузнал.
- Где ваш командир? - спросил Петров. - Вызовите его ко мне и передайте мой приказ: немедленно перейти к обороне, отозвать всех назад. Иначе вас перестреляют, как куропаток.
Через час морская пехота заняла свой район.
Сюрприз
Ковда Сергей вошел в блиндаж, там допрашивали пленного.
- Огонь вашей артиллерии ужасен, - говорил плотный черноволосый офицер. - Это ад... Мне довелось быть под ее огнем несколько часов подряд. Нет сил выдержать такое... Если бы огонь продолжался еще час, я бы сошел с ума... За голову майора Богданова назначена денежная премия, - сообщил он, - пятьдесят тысяч лей.
- Слышишь, Богданов? - улыбнулся генерал Петров, сидевший на месте телефониста.
Сергей только сейчас заметил, что Петров прижимал к уху телефонную трубку. Генерал не просто занимал место телефониста; он с кем-то держал связь.
Услышав имя Богданова, пленный оживился.
Когда допрос окончился, Богданов и Иващенко, проводив Петрова, пошли к себе.
- Что пишет Любовь Павловна? - спросил Богданов.
- Спасибо. Хорошего, признаться, мало. Собирается переезжать в Казахстан. Трудно одной с четырьмя... Ну а доченьки растут. - В голосе Иващенко звучали теплота и нежность.
- Разрешите? - в землянку заглянул адъютант. - Чай!
- Вот это дело, - обрадовался Богданов. - Вприкуску? - спросил он у комиссара. - Я тоже. Так вкуснее. Значит, говорите, Яков Данилович, сегодня во втором дивизионе побывали. Что же увидели? Как народ?
- Народ у нас, Николай Васильевич, золотой. Без единого звука переносят все трудности. Герои!
- Да, вы правы, люди у нас золотые, Яков Данилович, и по правде говоря, я порою завидую вам, - сказал Богданов.
- Это почему же?
- Все-таки у вас по сравнению, например, со мной куда больше возможностей бывать с людьми, наблюдать их и изучать, беседовать с ними. Это ведь так обогащает! Нужно очень дорожить этим бесценным даром человеческого общения...
- Прошу прощения, - в землянку вошел Момот.
- Это вы, доктор? Отлично! - увидев его, произнес майор. - Я сегодня заходил к вам, но вы были заняты операцией. А я хотел с вами посоветоваться. У нас возникла мысль: не можете ли вы создать у себя при санчасти лазарет, скажем, на десять - двенадцать коек для легкораненых.
- Госпитали разгружаются, - добавил Иващенко, - раненых эвакуируют в тыл. Я сегодня ездил проведать Ерохина, а его отправили на Кавказ...
- Ясно, - подхватил Момот, - это позволило бы нам сохранить кадры. Но...
- Понимаю вас, доктор, - остановил его майор. - Вы хотите сказать, что наши штаты медицинского персонала не рассчитаны на лазарет, о котором я говорю. Мы уже думали над этим с комиссаром. И пришли к выводу, что особенности обороны города позволяют пойти на это. Ведь, по сути дела, мы вертимся на пятачке. А тылы полка и вовсе находятся на одном месте. Лечение раненых не помешает нашему маневру. А нам, вероятно, придется здесь зимовать.
- Все это верно, - колебался врач, - но раненые часто нуждаются в сложных операциях. В наших условиях и нашими силами мы не сумеем делать их.
- Таких раненых мы будем отправлять в госпиталь, а после операции забирать в лазарет, - сказал комиссар.
- Вот именно, - поддержал его Богданов. - Поймите, доктор, нам хочется сделать все, зависящее от дас, чтобы люди полка не уходили безвозвратно, а имели возможность как можно скорее вернуться в свой полк. Но, разумеется, рисковать здоровьем и жизнью людей мы не имеем права, да и не хотим. Речь идет только о легкораненых.
- Согласен, - сдался Момот.
- Отлично! - улыбнулся майор. - Вот если бы мы могли также просто и быстро решить проблему потерь вообще...
Иващенко молчал. Они уже не один раз обсуждали вдвоем с Богдановым этот вопрос. Но поиски действенных мер, которые помогли бы сократить потери людей, пока не увенчались успехом.
- Чем чаще я над этим думаю, - продолжал Богданов, - тем больше утверждаюсь в мнении, что все сводится к одному и тому же.
- К чему же? - спросил врач.
- К дисциплине. Да, это не ново. Но только дисциплина способна помочь нам сохранить людей. Максимально снизить потери, А для того чтобы решить эту задачу, нам следует чаще бывать на огневых позициях, в боевых порядках и в подразделениях, контролировать их...
Момот и Иващенко ушли в половине второго, а около двух часов приехал начальник штаба полка капитан Макаров.
- Есть новости, - войдя, доложил 01Н.
Богданов предложил ему сесть на земляное ложе, служившее днем стулом и кроватью ночью, а сам углубился в карту.
Он внимательно изучал множество только что нанесенных синих линий, кружков и значков.
- Пять новых батарей, - подсчитал Богданов. - Верно, Михаил Оеменович?
- Да, - подтвердил капитан, - часть обнаруженных вчера звуковой разведкой - сегодня подтверждена оптическими засечками.
- Вижу, - сказал майор.
Когда командир полка и начальник штаба закончили работу и вышли из блиндажа, уже светало. Воздух был удивительно чист и прозрачен. Позади наблюдательных пунктов четко вырисовывались большие заводские трубы.
Богданов медленно шел, вдыхая свежий воздух. Спать не хотелось. Около окопа, ще было укрыто орудие он остановился.
- А в гражданскую был пулеметчиком, - донеслись до него чьи-то слова. Богданов прислушался. Говорили двое. Один голос принадлежал Березину. Второй, густой, спокойный, был ему незнаком.
- Значит, и в гражданскую пулеметчиком были? - спросил Березин.
- Так точно! В этих местах, правда, не приходилось воевать, хотя родом недалеко отсюда.
«Гордин», - вспомнил Богданов фамилию обладателя густого баритона.
- Жаль мне Одессу, - продолжал Гордин. - Родной, можно сказать, город. Четверть века на судостроительном отработал. Каково было оставлять? Понимаете, как подошел фашист к окраинам, будто кто-то холодными руками сердце сжал...
Увидев командира полка, оба вытянулись.
Где-то далеко ухнул орудийный выстрел. Через .несколько секунд над их головой прошуршал снаряд, а спустя еще немного времени он разорвался далеко позади наблюдательных пунктов.
- Ориентир два, влево один сорок, - батарея противника! - громко доложил Гасанов. - Отсчет правого - двадцать восемь шестьдесят.
- Снова ты? - произнес Сергей, нанося отсчеты на карту. Это была обнаруженная жми еще вчера батарея 150-миллиметрового калибра.
- Что-то поздно сегодня. Нервишки подводят, наверное, - сказал Гордин.
Сергей тоже стал замечать, что гитлеровцы начали изменять своему принципу, или, как его назвал Морщаков, неписаному закону: «Взошло солнце - война, а зашло - конец войне, отдых».
