- Прекрати клоуна из себя строить.
- Ты без окрика, знатный Камаев. Ты шибко серьезный, а я шибко
несерьезный, ты шибко правильный, а я шибко вольный. Все для тебя важно, а
для меня смехотворно. Равновесие!
- Сын, неужели ты из-за Томки? Одно дело чувство, другое - труд. Одно,
может, на месяц, в крайности на годы, труд - на всю жизнь.
- Я едва через порог, ты не вгляделся, что мне по нутру, и сразу
предписывать. С меня армии довольно.
- Круши, Славка, уставников.
- Если в чем пережал - давай не сердись, сын. Мы должны блюсти народную
мораль, а не какую-нибудь шалопутно-европейскую.
- Во, откровенность! - вставил Леонид. - Шито-крыто не по мне.
Противоречия не позволяют уныривать от правды. Ты давил на Славку,
заслуженный Камаев. Он мне говорил: не по духу ему тиранство. И как ты еще,
Славка?... В тебе кто просыпается под нажимом?
- Дядя Лень...
- В ём просыпается тираноборец.
- Ерник ты, ерник, Ленька. Ну так что, сын? Переоформим тебя из копрового
в доменный?
- Ты что? Меня за ничевоку сочтут. Я бегал с ним, унижался, устроил. Блажи
в меру, - запротестовал Леонид.
- Сынок... А ты, Леня, сейчас шаляй-валяй относишься к его будущему. Ты
утихни. Сынок, ты нам с матерью очень трудно дался. Ты не помнишь всего, по
малым своим летам не мог запомнить. В природе человеческой забывать, не
ценить великую заботу, еще и обостряться за то, что она была. О родительской
заботе нечего и говорить. Она воспринимается как положенная, с привкусом
господствования: дань русских, что ли, князей татаро-монголам, оброк крестьян
помещикам... Леонид, помолчи. Получать с ясновельможной благосклонностью.
Получать, не делая попытки оценить, каким усилием и страданием дались
«дань» и «оброк». Получать не без пренебрежения.
- Во, люблю умственный анализ! Что водится, об этом надо заключать. Я
редко встречал благодарных людей, детей - тем паче.
- Не о благодарности я. Это раньше, когда на старости лет родители
попадали в закономерную экономическую зависимость от детей, о
благодарности пеклись.
- Прославленный Камаев, я про душевную благодарность... Скажи проще:
угрохали себя Славке в удовольствие. Вы думали вывести на орбиту новое
солнце. Пусть светит на всю страну, а то и на весь земной шар? Что получилось?
Ничего Славке не надо, лишь бы женихаться...
- Дядя Лень, утрируешь! - обиделся Славка.
- Не утрирует, сынок. Мы мечтали...
- Не все достигают, чего ты достиг. Хочу приносить рядовую пользу, как
большинство солдат, рабочих, крестьян.
- Он не думал, Славка, что все, что они тебе дали материально и духовно,
что оно целиком замкнется на бабе.
- Грубо, дядь Лень.
- Ну, на чем еще замкнулось, сынок? Назови стремления.
- «Стремления», «мечтал»? А ты, папа, мечтал о работе на домнах? Нет.
Случайно пристроился. Дядь Лень, у тебя-то какое стремление?
- Я твердо стою в рабочем звании. Мечтал сделаться газовырубщиком.
Сделался. Правда, незадача получилась, да истинной вины за мной нет. Служу
верой и правдой черной металлургии. И занятие голубями считаю красивым.
Мы, городские человеки, оторвались от своей матери - от природы.
Возгордились, презираем, почти все извели у ней. Голуби - тонкое звенышко
между нами и природой, и я его сохраняю. Без нас, чуадиков вроде меня, люди
давно бы с голой землей остались, дохли бы миллионами от собственной спеси,
от атома, от ядов да газов. Чистой бы воды даже б не было в горных ручьях,
щеглы бы не запузыривали в лесу. . Не серчай на меня, депутат Камаев, но на
домнах я бы ни за какие деньги не стал работать. Вы же грабите природу. Ради
чугуна вы миллионы тонн серы - в воздух, в газ переводите, в отвалы спускаете.
Вы одних гранатов видимо-невидимо в шлак перевели. Всех женщин на шарике
можно было бы гранатовыми браслетами и ожерельями обеспечить, а вы - в
шлак. Ты меня, Славка, не подшибешь ни ногой, ни мозгой. Я придуриваюсь,
ерничаю, хохмлю, но я твердо определил цель. Ты вот думаешь: коль я хохмач,
то не задаюсь строгими вопросами, не делаю себе переоценку. Хохмач, шкодник,
но живу по закону совести: чисто живу. Нехорошее рядом происходит -
вмешаюсь. Где нарушение закона и свободы, не могу быть там посторонним.
- Дядь Лень, я сглупил.
- Сынок, дело не в «сглупил». Чтобы оценить, каков человек, надо его
осознать. Дядя Леня, сколько ты его знаешь, интересуется всем живым. Да что
интересуется - любит, охраняет. Помнишь, тебя маленького удивило, как он рой
пчел поймал. Мы идем к нему в сад, а он по ведру стучит, приманивал рой.
Помнишь, ты гусеницу хотел раздавить? Он хвать тебя за руку: «Не знаешь, для
чего она в жизни, не трожь». Извини, мы удалились от корня. Общее здесь в
одном: каждого человека обязательно обдумай, чтоб увидеть последствия твоих
отношений с ним. Себя анализируй, задавай себе вопросы. Какое, к примеру,
чувство тобой владеет? Может, за всем - только плотское наваждение? Ты-то
думаешь: «Любовь!» А что такое любовь? Взять родник - вода, океан - тоже,
стоки с коксохима, с фенолами, со смолой, с цианистым калием - опять вода.
Под оболочкой этой любви разные качества чувств - от низменных до самых,
почитай, ангельских, разнебесных.
- Ты усек, Славик, плоть имеет силу похлеще атомной. И еще: постельные
игры - не самое главное. Чуть схлынет первая молодость, сразу и обозначается -
духовное первей всего.
- Дядь Лень, слушая тебя, я вдруг догадался, почему католические
священники страшно влиятельные. Их проповедям телесного воздержания
верят, потому что они хранят обет безбрачия. «Духовное», «плотское»... Да я на
общем фоне, дядь Лень, святой дух. Ты интересуешься зависимостью яблони от
какого-нибудь паука, а мне любопытна зависимость тела и духа, их разобщение
и совместимость...
Над тем, о чем он говорил, Вячеслав задумывался лишь вскользь, но
старался изменить впечатление отца и Леонида и, чем больше вкручивал им
мозги, тем сильней страшился собственной безотчетности. Действительно, ни
на чем не фокусировались его чувства и раздумья с таким притягательным
постоянством, как на женщинах, и особенно на Тамаре. Грезы о Тамаре,
неотступные, сладострастные, как мнилось Вячеславу, испепеляли его: в них он
свивался с Тамарой, летел где-то среди голубой невесомости, овеваемый жаром.
И не нужно было ничего, кроме грез, а теперь не нужно никого, кроме Тамары.
Она, и только она! К отцу, матери, брату, сестрам он привязан, а без Тамары
немыслимо существование. Возвратись она к мужу - он не станет жить.
К Вячеславу, бродившему по комнате, присоединился Леонид.
- Че ты там кумекаешь? Небось у тебя на чердаке полное затмение надежд?
Не будет крушения мира. Сейчас Тамара действует на тебя, как магнитная
аномалия на компас. Не пытайся выбрать направление. Повращаются твои
чувства туда-сюда, и уравновесятся, и укажут, глядишь, не в сторону Эфиопии, а
за Полярный круг, в сторону какого-нибудь Канина Носа. И влюбишься ты в
эскимосочку или эвеночку, а то и в нерпочку. Утихомирит север холодом да
вечной мерзлотой твою молодецкую пылкость.
Вячеслав посмотрел на лицо Леонида, детски-лукавое от невинной хитрецы,
и улыбнулся, а мгновением позже чуть не заплакал.
8
Он пошел проводить Леонида.
Камаев шагал по залу, обдумывая разговор с Вячеславом. Вместо доводов,
высказанных в споре, придумывал новые, точные, разящие доказательства,
произносил их про себя. Потом спохватывался: сам с собой копья ломает. Через
минуту-другую вновь подправлял для пущей убедительности то, что говорил
сыну, и опять спохватывался, но успокоиться не мог и мысленно продолжал
