А для меня ты - юность и тревога,

Международный, вечная мечта.

Моей тягчайшей зрелости дорога

и старости грядущей красота.

Здесь на моих глазах росли массивы

Большого Ленинграда.

Он мужал,

воистину большой, совсем красивый,

уже огни по окнам зажигал!

А мы в ряды сажали тополя,

люд комсомольский,

дерзкий и голодный.

Как хорошела пустырей земля!

Как плечи расправлял Международный!

Он воплощал все зримей нашу веру...

И вдруг, с размаху, сорок первый год, -

и каждый дом уже не дом, а дот,

и - фронт Международный в сорок первом.

И снова мы пришли сюда... Иная

была работа: мы здесь рыли рвы

и трепетали за судьбу Москвы,

о собственных терзаньях забывая.

...Но этот свист, ночной сирены стоны

и воздух, пойманный горящим ртом...

Как хрупки ленинградские колонны!

Мы до сих пор не ведали о том.

...В ту зиму по фронтам меня носило, -

по улицам, где не видать ни зги.

Но мне фонарь дала «Электросила»,

а на «Победе» сшили сапоги.

(Фонарь - пожалуй, громко, так, фонарик:

в моей ладони умещался весь.

Жужжал, как мирною весной комарик,

но лучик слал - всей тьме наперевес.)

А в госпиталях, где стихи читала

я с горсткою поэтов и чтецов,

овацией безмолвной нам бывало

по малой дольке хлеба от бойцов...

О, да не будет встреч подобных снова!

Но пусть на нашей певческой земле

да будет хлеб - как Творчество и Слово,

и Слово наше - как в блокаду хлеб.

Я вновь и вновь твоей святой гордыне

кладу торжественный земной поклон,

не превзойденный в подвиге доныне

и видный миру с четырех сторон.

.. .. .. .. .. .. .

Пришла Победа...

И ее солдат,

ее Правофланговый - Ленинград,

он возрождает свой Международный

трудом всеобщим,

тяжким,

благородным.

И на земле ничейной... да, ничья!

Ни зверья и ни птичья, не моя,

и не полынная, и не ржаная,

и все-таки моя - одна, родная;

там, где во младости сажали тополя,

земля - из дикой ржавчины земля, -

там, где мы недостроили когда-то,

где, умирая, корчились солдаты,

где почва топкая от слез вдовиц,

где, что ни шаг, то Славе падать ниц, -

здесь, где пришлось весь мрак и свет

изведать,

среди руин, траншеи закидав,

здесь мы закладывали Парк Победы

во имя горького ее труда.

Все было сызнова, и вновь на пустыре,

и все на той же розовой заре,

на юношеской,

зябкой и дрожащей;

и вновь из пепла вставшие дома,

и взлеты вдохновенья и ума,

и новых рощ младенческие чащи...

Семнадцать лет над миром протекло

с поры закладки, с памятного года.

Наш Парк шумит могуче и светло -

Победою рожденная природа.

Приходят старцы под его листву -

те, что в тридцатых были молодыми,

и матери с младенцами своими

доверчиво садятся на траву

и кормят грудью их...

И семя тополей -

летучий пух-им покрывает груди...

И веет ветер зреющих полей,

и тихо, молча торжествуют люди...

И я доныне верить не устала

и буду верить - с белой головой, -

что этой жесткой светлой мостовой

под грозный марш «Интернационала»

сойдемся мы на Праздник мировой.

Мы вспомним все: блокаду, мрак и беды,

за мир и радость трудные бои, -

и вечером над нами Парк Победы

расправит ветви мощные свои...

1956-1963

«Я иду по местам боев...»

Я иду по местам боев.

Я по улице нашей иду.

Здесь оставлено сердце мое

в том свирепо-великом году.

Здесь мы жили тогда с тобой.

Был наш дом не домом, а дотом,

окна комнаты угловой -

амбразурами пулеметам.