опустевшую душу,
получше пойму, что теперь
навсегда одинока.
Она беспощадней всего,
недоверья отрава.
Но ты не пугайся,
ведь ты же спокоен и честен?
Узнаешь печали и радости собственной славы,
совсем не похожей на славу отверженных песен.
Я даже не буду
из дому теперь отлучаться,
шататься по городу
в поисках света людского.
Я все потеряла -
к чему же за малость цепляться.
Мне не во что верить,
а веры - не выдумать снова.
Мы дачу наймем и украсим
как следует дачу -
плетеною мебелью,
легкой узорчатой тканью.
О нет, ты не бойся.
Я так, как тогда, не заплачу.
Уже невозможно - уже совершилось прощанье...
Все будет прекрасно,
поверь мне, все будет прекрасно,
на радость друзьям и на зависть
семействам соседним.
И ты никогда не узнаешь,
что это - мертво и напрасно...
Таков мой подарок тебе - за измену -
последний!
1949
Ташкентские стихи
К. С.
1
Есть в сердце Средней Азии чертог.
Кто видел, тот забыть его не смог.
Нет, он не стар - как новолунье юн.
В нем воздух полон вечной думой струн,
дыханьем песен, ропотом стихов,
сверканьем в пляске взвихренных шелков,
и если кто не знал, то знай, что он
из легких кружев каменных сплетен.
Таким явился он тебе и мне,
театр в Ташкенте, в золотой стране.
Он был задуман до войны. И вот
война, беда. Но говорит народ:
- Нет, мирных мы не прекратим работ.
Пусть воплотится чудо - и живет.
Уже сражались, доблестью полны,
Узбекистана лучшие сыны,
когда в театр явились их отцы
и, взяв свои волшебные резцы,
и стиснув зубы, и прищурив взор,
на камне стали высекать узор.
Враги свирепо рвутся на восток,
но мастер режет за цветком цветок,
и сколько б сердце ни терзала боль,
и сколько б глаз ни разъедала соль,
ни разу не дрожит его рука,
верна, трудолюбива и жестка:
он знает, что усталые сыны
сюда прийти с победою должны.
Идут сражения. Идут года.
Пылая, исчезают города.
Но сказочный в мерцании зеркал
уже рождается Бухарский зал, -
из легких кружев каменных сплетен,
нежнейшим светом белым напоен.
Да, мастер знал - усталые сыны
сюда прийти с победою должны.
Приди ж и взгляд на нем останови -
единоборстве камня и любви,
знай: никакие силы не согнут
народ, влюбленный в красоту и труд.
Да, это случилось семь лет назад, -
я помню об этом - и рада:
мне в сорок втором на линкоре «Марат»
пришлось побывать с бригадой.
Раскрашен под камень и к стенке прижат,
сетями укрыт, изувечен,
оружия не положивший «Марат», -
таким ты запомнишься вечно.
А личный состав говорил об одном,
как будто б забыв про блокаду:
- Туда! По-балтийски сразиться с врагом,
на улицы Сталинграда!
О чем же еще мы могли говорить
в августе сорок второго?
Что фронта «союзник» не хочет открыть?
Мы знали - теперь не откроет.
Мы слышали отзвук обвалов глухих
оттуда, с приволжских откосов!
О, как мы читали в тот вечер стихи,
солдаты, поэты, матросы.
И вдруг, изумляя и радуя взгляд,
за ужином скудным и странным,
на маленьком блюде - сухой виноград
и даже вино - по стакану.
Мы так наслаждались!
- Скажи, капитан,
такое богатство - откуда?
- А это от шефов. Узбекистан.
Вы правы - похоже на чудо.
Мы в дружбе давнишней - Ташкент
