После этого помолвленный (slubeńc — «слубеньц»), за ним помолвленная (slubenca — «слубеньца») и присутствовавшие садились за стол и начиналось угощение. Во время обеда отец невесты публично сообщал, что он дает дочери в приданое (pomoc — «помоц»), а его будущий зять говорил, как он распорядится им. После обеда жених со своими спутниками уходил домой. В некоторых местах, однако, сохранялся обычай, согласно которому помолвленные проводили ночь вместе.{229}
После помолвки невеста и жених все больше отходили от общества своих холостых сверстников. В знак того, что они помолвлены, менялись даже отдельные элементы костюма. Так, невеста уже не имела права носить красные ленты. Девушка готовила приданое и подарки жениху и его родне. В Нижней Лужице невеста, согласно старому обычаю, дарила жениху сшитую ею вручную полотняную рубаху, а также черный шелковый галстук, белый носовой платок, иногда еще белый жилет. Жених дарил невесте чулки, туфли, платок, чепцы, ленты, передник. Он одаривал также родителей невесты.
В Шлайфе брачащиеся после помолвки отправлялись на ярмарку (gromadu kupowač — «громаду куповач») покупать различные подарки, благодаря чему их помолвка приобретала широкую известность.
Подарки невеста передавала жениху за день до венчания через его братьев или сестер, чтобы он надел их в день свадьбы. Этот взаимный обмен подарками Э. Шнеевайс рассматривает как брачный залог, как знак новой связи.{230}
В три предшествовавших свадьбе воскресенья в церкви было оглашение (верхнелужиц. — připowedanje, «пржиповеданье», нижнелужиц. — zapowédanje, «заповеданье») и жених назывался česny młódy hólc («чесны млоды гольц»), невеста — česna młóda holca («чесна млода голца»), knežna («кнежна»), если о них нельзя было сказать ничего плохого. В воскресенье второго оглашения жених с невестой должны были идти в церковь к причастию и одновременно к так называемому экзамену невесты. Священник должен был убедиться в том, что обрученные знакомы с обязанностями, которые налагает на них брак. При первом и последнем оглашении они не должны были находиться в церкви.{231}
В лужицких землях, входящих в состав Пруссии, священникам запрещалось венчать молодых серболужичан, если они не знали немецкого языка.{232}
За неделю до свадьбы в Нижней Лужице и за одну или за две-три недели в Верхней Лужице приглашали гостей. У верхних лужичан гостей, число которых варьировало от 70 до 150 человек и даже до 400 человек, приглашал на свадьбу (na kwas prošenje) дружба (брашка), а в Нижней Лужице гостей приглашали два холостых друга жениха, которых называли towariš («товариш») или podružba («подружба»), один из них назывался «большой», «старший», другой — «малый». В Шпреевальде брачащиеся приглашали гостей сами. В Еншвальде гостей из своей деревни приглашали родители жениха и невесты, а из других селений — подружба.{233}
Отличительными знаками дружбы в Верхней Лужице была трость (braškov kij — «брашков кий»), украшенная лентами, треуголка (в конце XIX в. — цилиндр), также украшенная лентами, и зеленый или красный платок в левом кармашке. В первой половине XIX в. дружба на шляпе носил прикрепленный веночек из искусственных цветов с красными шелковыми лентами, полученный им от невесты. В Нижней Лужице если гостей ехали приглашать верхом (у богатых — на вороных конях), то поверх черного платья дружбы от правого плеча к левому бедру повязывали шарф из белого (кое-где синего) тика. Шарф завязывали узлом, в котором укреплялся меч. Если же приглашавшие шли пешком, то дружба шел с камышовой тростью с большим белым набалдашником, его цилиндр был украшен бело-красными лентами. Когда дружба входил в дом к приглашаемым (среди них в первую очередь были крестные родители), он после приветствия трижды ударял мечом или тростью об пол и лишь затем обращался к ним, предварительно высказав в их адрес комплименты, со следующей речью: «Мы оба посланы сюда почтенным женихом и почтенной невестой и их родителями. Они просят Вас быть их гостями на свадьбе и прибыть в дом уважаемого жениха (уважаемой невесты) в будущую субботу в восемь часов на маленькую трапезу. После все отправимся мы, приглашенные гости жениха, в дом невесты. Там нас поприветствуют и мы выпьем по стаканчику пива. Оттуда мы пойдем в Божий дом к венчанию. Затем отправимся в дом невесты на большой обед. Там мы будем есть и пить и веселиться, но при этом не забудем и любимого бога. Если даже нам там ничего не подадут, то мы все же получим там кусок хлеба и солонку, за это мы также будем благодарны любимому богу. Дайте нам теперь ответ, который мы передадим тем, кто нас послал».{234} Приглашая, прежде также говорили о том, сколько дней будет длиться свадьба. Во многих местностях текст приглашения в конце XIX в. был короче. М. Ренч{235} в словах о хлебе и соли видит проявление показной скромности (как и в приглашении немцев «на ложку супа») и характерной в то же время общеславянской черты встречать гостей хлебом-солью. Интересно отметить, что хлеб и соль играли определенную роль и к свадебной обрядности северных немцев, например в Брауншвейге.
По словам Э. Шнеевайса,{236} у лужичан не было вечера, аналогичного немецкому польтерабенду (вечеринки накануне свадьбы), он был заимствован у немцев в конце XIX в. Однако у них были, по всей видимости, соответствующие обычаи: вечером перед свадьбой подруги невесты пели под ее окнами светские и духовные песни, за что их угощали пирогами, пивом и водкой. Парни же стреляли, шумели и били горшки о дверь дома невесты, что преследовало апотропеические цели. Считали также, что, чем больше черепков, тем больше будет в браке счастья.
За три дня до свадьбы начиналась подготовка к свадебному пиру: забивали скот, пекли хлеба и пироги (ведь, по обычаю, каждому гостю надо было дать с собой по пирогу). Невеста и жених не должны были присутствовать при забое скота и есть до свадьбы его мясо, иначе в их хозяйстве плохо будет водиться скот. Приглашенные на свадьбу за два дня до нее посылали в дом, где будет свадьба, молоко, масло, творог, сыр. Прежде всего об этом заботились крестные матери: они посылали по пять фунтов масла, сбитого в виде фигурок петуха, наседки или ягненка.
В конце XIX в., кроме съестных припасов, в подарок приносили и предметы домашней утвари. У лужичан-католиков служанки или слуги несли крынку (křinka — «кржинка»), набитую маслом, отчего и устраиваемая пирушка для принесших масло служанок называлась křinčki — «кржинчки». У протестантов кржинчки не устраивали, у них угощали на дворе во время свадьбы детей, прислугу и нищих пирогами с пивом.{237}
В день свадьбы гости жениха собирались в его доме, гости невесты — в доме ее родителей. Свадебным торжеством руководил брашка, у нижних лужичан — побратрж, самое главное лицо свадебного торжества после жениха (novoženja — «новоженья») и невесты (njewjesta — «ньевьеста»). Прежде это был обычно друг жениха, к концу XIX в. в Верхней Лужице им чаще стал профессионал, хорошо знавший обычаи и обладавший красноречием и остроумием.
В качестве подружек невесты (družka — дружка) у евангелистов Верхней Лужицы были две девушки (родственницы жениха), у католиков — шесть (три — из родни жениха, три — из родни невесты). При больших богатых свадьбах их число было неограниченно. В Нижней Лужице наряду с дружкой действовали еще pśidružka, towariška, swaška — «псидружка», «товаришка», «свашка» (родственницы невесты). Мужские им аналогии — дружба, pśidružba — псидружба (также называемый други дружба, подружба, товарищ), swat (сват), в Шлайфе — дружба и два zagólcy («заголцы»).
