огда армия Аквилонии вступила на земли Киммерии, то натолкнулась на непроходимые леса. Не было никакой возможности обойти их, чтобы продвинуться дальше вглубь этой страны. Передовым отрядам приходилось прорубать топорами дорогу, зато колонны воинов получили свободный проход, и все гандеры и боссонцы были в пределах видимости друг друга.

Но сейчас Грант шел не по проторенной дороге, а по тропинке едва ли превышающей ширину его плеч. Он обеими руками сжимал копье, готовый в любой момент поразить того, кто может скрываться в гуще деревьев. За ним брел его родственник Валт, тоже вооруженный подобным образом, а чуть позади, шагал боссонец Бенно, держа наготове натянутый лук. Насколько сын Бимура знал — никаких других аквилонцев, кроме него и его товарищей не было в пределах мили, а то и двух.

— Хондрен! — громко выкрикивал он. Хондрен! Ты где? Ты меня слышишь? — потом, более тихо добавил: — Если мы найдем этого вонючего пса, то обязательно следует прочистить ему мозги, чтобы он больше не играл в такие игры ерундой и не заставлял людей заниматься разной ерундой.

— Неужели ты думаешь, что сможешь вбить ему в голову хоть каплю ума? — спросил мимоходом Валт и тут же принялся вторить кузену: — Хондрен! Где ты, паршивая собака?

— Кому — какая разница найдем мы его или нет? — подал голос Бенно и сплюнул под ноги. — Я терпеть не могу этого ублюдка, да и не только я один.

Грант даже пожалел о том, что Бенно не сказал — кто именно. Он сам также не слишком жаловал Хондрена и не знал никого, кто бы относился с симпатией к такой скотине. От Хондрена всегда приходилось ждать только одних неприятностей. Этот урод достал всех в лагере возле Датхила, а уж про саму деревню — и говорить нечего. Гандер думал, что теперь многие вздохнули свободно после того, как Хондрен пропал без вести.

— Видит Митра, мы не занимаемся поисками ради него, — сказал Валт. — Нам просто надо выяснить, что же все-таки с ним случилось. Если киммерийцы пробили ему башку, то следует наказать их, а то они решат, что мы мягкотелые.

— Что касается меня, то я бы еще и приплатил им, если б они его прикончили, — Бенно плюнул вновь.

— Все же, он был хорош в драке, — продолжал Грант (такого признания своих заслуг Хондрен никогда и не слышал). — Однако его нет уже трое суток. И за это время никому не удалось напасть на его след.

— Да, действительно подраться он был не прочь, — согласился Валт, но без явного восторга. — Любил это дело так, что сам всегда искал повода для драки.

— Если он собрался искать драки в этих местах, то просчитался, — хмыкнул Бенно. — Сейчас кто-то наверняка уже обгрызает его кости, — в голосе боссонца сквозило злорадство.

— Кто-то или что-то, — уточнил Валт. — Не советовал бы я варварам лакомиться его плотью.

— Любой, кто съест Хондрена, будет долго болеть впоследствии, — засмеялся Бенно и сделал вид, что блюет.

Еще через час бесплодных шатаний по темному лесу, Гранта перестала заботить судьба Холдрена. Что бы с ним не случилось — больше не волновало гандера.

— Мы никогда не найдем доказательств того, что именно киммерийцы расправились с ним, — сказал он.

— Возможно, придется уничтожить десяток дикарей в деревне, но только ради развлечения, — оскалился Бенно. — И мы должны начать с мерзкого кузнеца. Надеюсь, вы знаете о ком я? Такой здоровенный громила, с взглядом, загоняющим в гроб всякий раз, когда проходишь мимо его дверей. Я не удивлюсь, если это он порешил Хондрена.

— Он почти не ходит в лес, — возразил Грант. — Кузнец обычно занят работой и посылает сына охотиться вместо себя.

— Может, тогда мальчишка убил Хондрена? — предположил его кузен. — Этот парень обещает стать крупнее своего отца, когда вырастет.

— Щенок и сейчас не маленький, — буркнул Грант.

— Но у него даже борода еще не начала расти, — презрительно хмыкнул боссонец. — Правда, окажись он причастным к смерти Хондрена, то пусть демоны растерзают меня, если ублюдок не заслужил своей смерти.

Слова были жестокими, однако и гандер считал примерно так.

Щегол пролетел вдоль тропинки — яркий всплеск красок среди бесконечного, мрачного однообразия киммерийских лесов. У него было пестрое оперенье: черно-белая головка, красная спереди, и желтые разводы на черных крыльях. Три или четыре других, кувыркались в воздухе чуть позади, заполняя лес веселым щебетом. Когда пичуги улетели, вновь воцарилась обычная тишина и серость.

Правда, где-то вдали слышался, еле различимый ухом, плеск воды в ручье. Грант повернул голову в ту сторону и спросил товарищей:

— Ну, что? Пойдем туда? Моя фляга совсем опустела.

Его родич отстегнул от ремня свою баклажку.

— На, отхлебни из моей. Я не хочу тратить время напрасно. Вряд ли, Холдрен обнаружится в том ручье, только если сам он не пошел и не утопился.

— Он не таков, не дождетесь! — хихикнул боссонец. — Чтобы Хондрен сделал вам такой подарок! Слишком много народу поблагодарило бы его за это.

Грант поднес флягу кузена к губам и, запрокинув голову, сделал несколько глотков. Сладкое, крепкое вино из Пуантена приятно освежало горло, и отрываться от него не хотелось.

— Я правильно сделал, заполнив свою флягу только водой, — подмигнул он, вернув, наконец, баклажку Валту.

— Вино является самым полезным для утробы, — глубокомысленно изрек родич.

— Без сомнения, — вставил Бенно. — Оно также лучше, чем вода проскакивает в горло и лучше обволакивает тело.

Вдоволь повеселившись, трое аквилонцев зашагали дальше по дорожке. Ручей же, журчавший на расстоянии полета стрелы от них, если б мог, то обязательно бы усмехнулся. Его тайна так и осталась нераскрытой.

Конан знал, что враги прочесывают лес в поисках пропавшего солдата. Он видел, как группа воинов вошла в лес утром. Сам юноша следил за ними, оставаясь невидимым для захватчиков. Точно также он скрывался ранее от Холдрена. Только сейчас, Конан не собирался проявлять себя. Если аквилонцы заметят его ненароком, то, пожалуй, подумают — не подкрадывался ли он, таким образом, к их исчезнувшему товарищу.

Его прямо подмывало похвастаться тем, что он совершил. Ему хотелось взобраться на крышу дома и объявить об этом всему Датхилу, нет — всей Киммерии. Сдерживать себя оказалось делом трудным, может быть, даже более трудным, чем победить Холдрена. Только мысли о мести аквилонцев жителям деревни, да о том, что сделает с ним еще раньше отец — заставляли его держать свой рот на замке.

Мордек видел, как мается его сын. По прошествии нескольких дней, отец спросил Конана:

— Может, тебе провести некоторое время с Нектаном? Если будешь помогать ему пасти овец, то, в таком случае, тебе придется скрывать свой секрет только от одного человека, а не от всей деревни. Возможно, для тебя так будет легче.

— Хорошо, отец, — начал Конан, который никогда не отказывался помочь пастуху, но тотчас заколебался: — А как же мать? Кто станет заботиться о ней?

— Тебе должно быть известно, что я заботился о твоей матери еще до твоего рождения, — сказал Мордек. — Можешь об этом не волноваться. Конечно, она сейчас огрызается на меня. Но поверь, ее капризы — следствие тяжелой болезни. А так, мы понимаем друг друга достаточно хорошо.

Успокоившись, Конан бросил буханку черного хлеба и кусок копченой баранины в заплечный мешок и побежал к лугам, чтобы присоединиться к Нектану. Пастух ничуть не удивился, завидев его. Только чуть позже мимоходом поинтересовался, знает ли об этом отец.

— Всегда неплохо иметь пару дополнительных рук и глаз, — приговаривал он. — К тому же, сейчас наступает пора окота и грех отказываться от помощи в такое время.

Он не стал использовать юношу при овечьих родах, Конан не разбирался в таких делах, в отличие от самого Нектана. Сына кузнеца всегда поражало, как быстро новорожденные ягнята начинают резвиться на траве возле матери, и как быстро ухитряются попадать в различные неприятности.