Меч Персея с ужасной силой вонзился в песок, не причинив Ауриане никакого вреда.

— А-а-ах! — выдохнула хором многотысячная толпа.

Ауриана пошла вперед с неукротимой энергией. Кипевший в ней гнев не уменьшил быстроту и точность ее ударов. Персей отступал, ошеломленный натиском соперницы. Его движения стали неуверенными. Он никак не мог оправиться от шока, вызванного преображением почти побежденного врага. Перед ним была яростная львица, готовая в любой момент его растерзать. Что вселилось в нее? Откуда в ней этот боевой дух?

Наставник Персея наблюдал за поединком, пораженный до такой степени, что стоял, разинув рот и не в силах пошевелиться. Так бывает на скачках, когда лошади срываются в галоп. Казалось, Ауриана не сражается, а исполняет какой-то танец с мечом. Невозможно было разобрать, куда она наносит удары. Ее оружие разило, словно молния. Эрато следовал за гладиаторами в десяти шагах и одобрительно кивал. Его ученица не давала Персею опомниться, и одна атака следовала за другой. Она держалась на близком расстоянии от него, а длинный меч Персея был малоэффективен для ближнего боя. Так продолжалось довольно долго, и сам Персей уже начал привыкать к этой манере боя, но вдруг Ауриана сделала шаг назад, тут же последовал выпад, и ее меч вонзился в тело Персея чуть ниже ключицы, нанеся ему рану шириной в ладонь.

Теперь и ее меч обагрился кровью, при виде которой публика обезумела. Напор Аурианы не ослабевал. Персей постоянно запаздывал на пол-удара. Если он готовился к выпаду, Ауриана проводила косой удар сверху вниз, если он пытался нанести перекрестный удар, она гасила его в самом зародыше. Поединок напоминал ожесточенный спор, в котором один человек кричит, принуждая другого слушать его. Персей начал отступать маленькими неуверенными шажками, беспорядочно махая перед собой мечом. Ему оставалось лишь убегать и увертываться от ударов.

Многие зрители, сами того не замечая, встали на ноги. Они были свидетелями того, чего просто не должно было случиться. Ярость и вдохновение, с которыми сражалась Ауриана, по-особому увлекли их и держали в напряжении, словно зов военной трубы или упряжка колесницы, захватившая лидерство на последнем круге. То, что она сейчас делала, импонировало им и их глубоко запрятанному желанию избавиться от боли и тьмы. Они переживали, сочувствовали ей, ликовали в экстазе при каждом ее удачном ударе. Она помогала этим людям забыть об их собственном страдании и унижениях, мстила за их слезы и несчастья. Это были те же самые зрители, которые несколько мгновений назад презирали ее и желали ей смерти. Впрочем, на их симпатии нельзя было положиться. Они напоминали флюгер. Их руки, которые только что метали гнилую репу, были сжаты в кулаки. Глотки, за минуту до этого изрыгавшие: «Натравите на нее собак!», теперь орали: «Так его Ауриния! Убей его! Наша дорогая! Ты наша сестра!» Крики быстро набирали силу и вскоре слились в мятежный рев одобрения и восторга.

Это подействовало на Ауриану возбуждающе, придало ей новые силы. Сознание того, что ее поведение, ее движения управляют эмоциями огромной толпы, опьяняло отважную женщину. Казалось, что мощь каждого удара становится сильнее от бурных криков зрителей. Ауриана мчалась вперед на волнах аплодисментов. Какое-то время ею владела иллюзия всевластия над миром. В этом чувстве не было места иронии, которая заключалась в том, что здесь, в логове ее заклятого врага Ауриана наконец-то ощутила себя в безопасности, и это ощущение было триумфальным.

Домициан глядел на это с явным неудовольствием. Каждый новый всплеск эмоций зрителей по поводу успеха Аурианы приводил его во все большее уныние. Этой дикарке, очевидно, помогали злые духи севера. Она была сорняком, заразой, страшной чужестранной чумой, по недосмотру завезенной домой с войны и проявившейся тогда, когда он, Домициан, уже успокоился и хотел мирно почивать на лаврах, купаясь в лучах славы.

«Ты предсказала мою смерть, не так ли? А я предскажу твою и вырву тебя с корнем из нашей среды».

Волна любви и радости, охватившая Марка Юлиана, схлынула сразу же, как только он увидел лицо Домициана, на котором читалась смертельная, непримиримая ненависть. Его глаза излучали животную злобу, такое состояние Императора предвещало крутую расправу с тем, кто его вызвал.

Домициан жестом руки подозвал к себе телохранителя и отдал ему приказ. До слуха Марка Юлиана донеслось лишь имя Антей, и этого было достаточно, чтобы понять намерение выставить этого бойца с сетью против Аурианы сразу же после окончания этого поединка. Марку Юлиану стало ясно, что Домициан будет выставлять против нее все новых и новых гладиаторов пока она не погибнет от ран или не рухнет на песок, вконец обессилев, что равносильно смерти. Еще до открытия Игр у Марка Юлиана возникали опасения, что Домициан может избрать именно такой путь, желая покончить с Аурианой чужими руками. На этот случай уже был готов план действий. Похоже, события принимают именно такой оборот.

Марк Юлиан незаметно подал сигнал одному из своих слуг, стоявшему в глубине императорской ложи. Он подошел к Марку, и тот положил на его плечо руку.

— Начинаем! Другого выхода теперь нет. Поднимись туда и по пути ни с кем не разговаривай. Торопись!

В реве зрителей эти слова никем не были услышаны. Слуга незаметно выскользнул из ложи. Все были слишком поглощены драмой, разыгравшейся внизу, чтобы обратить на него хоть какое-то внимание.

Ауриана и Персей находились в центре арены. Эрато следовал за ними по пятам, словно собака, и делал знаки, чтобы его подопечная умерила свой пыл. Он был серьезно обеспокоен ее раной. Возможно, меч Персея задел ее легкое или проник в полость живота. Ауриане следовало поберечь свои силы и быстрее закончить поединок. Кроме того, следовало думать о том, чтобы не раскрыть всех своих карт раньше времени, оставив всех в неведении насчет истинных пределов своего мастерства.

Но вот Персей поскользнулся и со всего размаха упал на спину. Невольники, убиравшие арену между утренними и дневными представлениями, не потрудились убрать внутренности носорога, чей живот распорол опытный гладиатор. Все эти потроха были лишь слегка присыпаны песком. Над Колизеем раздался яростный вой. Было впечатление, что тысячи волков завыли одновременно. Персею пришел-таки конец. Никого не интересовало, случайно это произошло или нет. После начала поединка никакие случайности не принимались в расчет. Здесь допускалось все и не было места жалости.

— Ага, попался! — злобно гоготали зрители.

Они вовсе не ожидали от Аурианы, что она будет испрашивать их санкции на убийство Персея, ведь сам он сразу же бросился на нее в такой же ситуации.

— Ауриния — победительница! — раздавалось с мест, где сидели плебеи.

Женщины с верхнего яруса воздавали хвалу Юноне, которая защищала в беде слабый пол. Они бросали сверху шелковые платочки, которые медленно, словно бабочки, опускались на арену, где разыгрывалась кровавая драма.

Однако Ауриана остановилась и опустила меч. В чаше Колизея раздался мощный вздох разочарования, исторгнутый тысячами глоток ее поклонников. Вместо подбадривающего рева теперь были слышны лишь разрозненные недоумевающие восклицания.

Ауриана сделала шаг назад и остановилась, не совершая никаких угрожающих движений. Она давала Персею возможность встать и продолжить бой. Ее грудь бурно вздымалась, она жадно ловила ртом воздух. Ее щеки были пепельно-серыми от потери крови. Мокрый от пота локон выбился из узла на затылке и упал на лицо.

— Ауриана, не делай этого! — заорал Эрато и яростно замотал головой.

Благородство здесь могли проявлять только дураки. Оно всегда было безответным. Вдоль всех дорог, ведущих в город, можно было видеть множество могил тех, что позволяли выжить другим лишь затем, чтобы эти другие прикончили их несколькими минутами спустя.

В каморке для гладиаторов, где находилась Суния, послышались неодобрительные голоса.

— У нее меньше мозгов, чем у пустоголового зайца! Она отказалась от победы!