— Исчез и исчез! — изрек гетман. — Что же нам теперь, голову пеплом посыпать? Не на поэтах земля держится, а на багинетах

[25]

и пушках. И пришел господь к королю нашему Карлу и сказал: «Я поставил тебя отцом многих народов!» Потому пусть глупцы бегут к царю русскому. И вы можете бежать! До единого!

Тут уж все совсем растерялись. Длинный кос Орлика стал еще острее и теперь казался нацеленной прямо в грудь гетмана пикой. Крман на манер статуи замер посреди комнаты в нелепой позе с разведенными в стороны руками, а Фаддей, пятясь спиной к двери, все же промахнулся и упрямо пытался протаранить спиной стену. При этом Фаддей крестился и что-то лепетал о своей полной невиновности перед богом, гетманом и людьми.

Тут-то и вошел без стука в комнату уже известный нам секретарь короля Гермелин.

— А-а! — сказал он. — Все общество в сборе. Вы, достопочтенный Даниил Крман, пришли просить у гетмана охранную грамоту?

— Да, да! — обрадовался Крман. — Мы надеемся все же попасть на родину. Охранная грамота от имени его милости князя войска казацкого очень нам помогла бы.

— Не дам никакой грамоты без разрешения короля.

— Король уже дал грамоту, — возразил Гермелин. — Вопрос, думаю, ясен. Напишите и вы от своего имени.

— А почем я знаю, кто таков этот Крман? Может, он вовсе не Крман, а Иван. Почему по-русски говорит?

— Я жил в Пряшеве, бывал на Подолии. У меня с детства склонность к языкам.

— Вот видите! — обрадовался Мазепа. — Для чего бы обычному человеку иметь склонность к языкам? У моего стародубского полковника Ивана Скоропадского тоже была склонность к языкам, особенно к русскому. А чем кончилось? Скоропадского вместо меня избрали гетманом. И он времени даром не теряет. Собрал войско поболее, чем у меня когдато было. Перекрыл дорогу в Польшу. Да и здесь нам покоя не дает.

— Думаю, — возразил Гермелин, — на наши гарнизоны нападают не только казаки Скоропадского, но и какие-то другие вооруженные люди, неизвестно кому подчиняющиеся. По пути я обогнал Войнаровского с дамой. Он идет к вам, чтобы рассказать о каких-то новостях. Полагаю, в наше время приятных новостей быть не может.

— Да что у меня, званый обед или бал?

— Войнаровский уже у двери, — сказал Орлик. — Не пускать?

— Черт с ним, пусть заходит!

Сестра Марии Анна Обидовская, вторая дочь Кочубея, последовала вслед за Войнаровским в лагерь шведского короля. И гетман не знал, радоваться этому или нет. Уж слишком Анна была похожа на Мотрю и напоминала гетману грустные и сладостные для него минуты, которые — Мазепа это твердо знал — никогда уже не возвратятся.

— Я с хорошими вестями. Костя Гордиенко вышел с Хортицы и ведет с собой запорожское войско.

— Посмотрим, многих ли приведет.

— Еще в Зенькове захватили слепого старца бандуриста — русского партизана.

— Что же слепой бандурист мог высмотреть?

— А он не смотрел. Он пел песни против вашей милости и призывал казаков борониться от шведов.

— Его захватили?

— Сейчас же.

— Где он?

— Там, — сказал Войнаровский, указывая пальцем в потолок. — Уже на небесах. Наши люди осерчали, раздели его и облили водой. Он так и замерз. Сидит со своей ледяной бандурой на площади возле церкви.

— Узнали, откуда он был и как звали?

— Звали Кириенко. Два месяца назад он был на Сечи. Кто привел его в Зеньков, еще не выяснили…

— Не Скоропадского ли дела?

— В том-то и дело, что не Скоропадского. Может быть, он из тех шаек, что разгуливают сейчас по берегам Днепра да по местным лесам? Они и не от гетмана и не от царя. Пойманные утверждают, что сами от себя. Будто воевать с нами им бог велел.

— Что говорил бандурист, когда его обливали водой?

— Он пел.

— О чем?

— Возмутительные песни. Мне не хотелось бы пересказывать.

— Понятно: меня назвал изменником и вероотступником.

— Вы читаете мысли, ваша милость. А еще…

Тут Войнаровскому пришлось умолкнуть. Более того, он упал на пол и потянул за собой Анну Обидовскую. Дело в том, что замерзшее окно разлетелось вдребезги, а на улице началась стрельба и послышались крики. Гермелин и Орлик бросились к двери, гетман встал с кресла, лишь Крман оставался неподвижным. Из разбитого окна на улицу валили клубы пара, потому нельзя было разглядеть, кто метнул со двора в окно горящий факел. Затем в комнату просунулась голова в меховой шапке, черная перевязь скрывала один глаз человека.

— Вот где ты, проклятый! — крикнул человек. — Получай за Палия!

Человек протянул руку с пистолетом и выстрелил в гетмана. Мазепа охнул, схватился за грудь и упал. Первым опомнился Гермелин. Он тоже выхватил пистолет, добежал до окна и послал пулю вслед убегающему. Стрелял Гермелин отменно. Одноглазый споткнулся, как-то странно надломился и тут же рухнул на снег.

— Гасите факел! — крикнул Гермелин. — Займите оборону у двери!

— Гетман убит!

— Ему не поможешь. Помогайте себе!

Оказалось, что наружная охрана перебита. Гермелин и Орлик стреляли из окна наугад. Войнаровский распахнул дверь и тут же столкнулся с усатым человеком в тулупе, который уже успел занести над его головой саблю.

— Стойте! — закричал Крман. — Нельзя так!

Человек с саблей на секунду замешкался. Этого было достаточно, чтобы «мертвый» гетман подхватился, поднял с полу факел и бросил его в лицо нападающему, а Войнаровский успел выстрелить.

— Вы же только что были убиты! — совсем растерялся Крман. — Вас же застрелили!

— Был убит, а теперь ожил! — рявкнул гетман. — Надо бежать, Фаддей! За мной!

У двери гетман замешкался и пропустил вперед Фаддея. Даже подтолкнул его в спину. Тот выскочил в сени, вскрикнул и упал.

— Зовите шведов! Мы окружены!

Истошно заголосила Анна Обидовская. Она сидела на полу у стены, натянув на голову вышитый полушалок, и орала.

— Молчи, дура! — толкнул ее ногой гетман. — Нишкни, а то сам застрелю. Ходишь здесь со счастливым лицом! О покойном муже надо почаще вспоминать…

Хату обстреливали с двух сторон, но бессистемно. Может быть, нападающие растерялись после гибели одноглазого. Не исключено, что именно он руководил атакой, и теперь некому было скомандовать штурм.

— Живыми нас не возьмут! Только бы хату не подпалили.

Вот тут-то и подоспели шведские драгуны. После короткой, но жаркой перестрелки они отогнали нападающих. Трое драгун были убиты, четверо ранены. Нападающие потеряли четверых, не считая одноглазого.

Мазепа вышел в сени, увидел лежащего там Фаддея.

— Не повезло сверчку, — сказал он, — Войнаровский, возьми у него в кармане мешочек с ефимками. Ему уже не нужны. Где тот, что в меня стрелял?

Его подвели к одноглазому. Тот лежал, уткнувшись лицом в снег. Гетман велел перевернуть убитого, долго всматривался в его лицо. Оно было ему незнакомо. Драгуны оттаскивали в сараи своих погибших товарищей. Орлик добыл где-то деревянную лопату и присыпал снегом следы крови в сенях и у окна.

— Войнаровский, давай сюда ефимки! — крикнул гетман, не считая положил их в карман и вернулся в дом.

Анна перестала кричать и теперь звонко икала. Лицо ее было мокрым и бледным. По щекам потекли румяна. Теперь она никак не походила на свою младшую сестру. Гетман велел увести женщину. Но Анна упиралась — боялась выходить из хаты. Войнаровский и Орлик с трудом подняли ее. Разбитое окно пришлось заделать снятым с убитого драгуна плащом. Теперь свет проникал в комнату лишь через маленькое — величиной с ладонь — окошко над печью.

Гетман снова уселся в кресло, вероятно специально для него принесенное в эту хату, и тут вновь обратил внимание на Крмана.

— А ты что делал, пока мы тут шутили?

— Я? Я… стоял… Смотрел…

— Стоял… Смотрел… Вокруг людей убивают, а ты стоишь и смотришь! Нет пистолета? Почему не стрелял?

— Не знаю… Я не люблю стрелять. Да и не умею. Кроме того, я испугался.