— О ней.

— И я тоже.

— Так они и будут стоять до весны?

— Наверное. Сейчас их и похоронить некому. Мужики из сел разбежались. Да и бабы с детьми уходят.

— К царю Петру?

Василий подбросил в огонь валявшийся рядом сук. Но он был совсем промерзший, покрытый льдом и чуть было не загасил маленький костер.

— Нет, бегут не к царю Петру. Бегут в леса, и действуют без команды, без генералов и полковников. У шведов за последние дни угнали больше тысячи коней.

— Ты хмур. Тебе грустно?

— Не весело.

— Я могу помочь?

— Не знаю… Наверное, можешь.

— Тогда скажи, о чем ты думал сейчас? О замерзших крестьянах?

— И о них тоже. О разном. О нас с тобой. О других людях. Кто выживет в этой страшной войне? Что останется после нее на земле? Пепелища и заброшенные нивы?

— Города отстроят, а нивы можно засеять.

— Да, конечно. А погибших не вернешь. И тех, что сегодня замерзли, и тех, кто сейчас еще жив, но кто не доживет до конца войны. И еще я думаю, какими смешными были наши беседы в твоем фольварке. Можно убить Мазепу, можно оставить его в живых — от этого мало что изменится. Когда начинается народная война, ни Карл, ни тем более гетман уже ничего поделать не могут. Все решит сам народ.

— Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Конечно, наша партия — всего лишь кучка людей. Но мы не сидели сложа руки. Иван все же увел с Сечи казаков. Мы раньше других узнали о планах Мазепы и еще сумели сделать что-то полезное. Может быть, убедим Августа выступить на помощь Синявскому. Это отвлечет часть сил шведов… Но ты опять задумался. О чем?

— Уже не о войне, — сказал Василий. — Уже о другом. О бедном Фаддее, который остался у гетмана. Ведь это я его зазвал туда. А еще — о тебе и о себе.

На рассвете они выбрались из лесу, нашли хутор, где панну Марию ждали трое вооруженных провожатых, которые должны были ехать с нею до самого Львова. А Василию надо было мчать на восток, к реке Псел, где его ждали Иван Одноглазый с товарищами.

— Помни: ты должен выжить!

— Я выживу, Мария!

И тронул коня. Оглянется или нет? Василий не оглянулся. Но если бы панна Мария знала, что чувствует Василий, то, наверное, расплакалась. Больше всего на свете он хотел повернуть коня и вернуться к ней.

Кто следующий?

Орлик доложил Мазепе, что его уже дважды спрашивает находящийся при свите короля некто Даниил Крман, который хочет получить от гетмана какой-то совет. Мазепа был не в духе: — Он в свите короля? Пусть с королем и советуется. Причин для плохого настроения у гетмана было предостаточно. Украинские города один за другим отказывались впускать шведов. Зато слали гонцов за помощью к русским. Карлу не удалось взять Смелу и Веприк. Более того, стоило шведам покинуть Ромны и перевести главную квартиру в Гадяч, казаки Скоропадского тут же захватили Ромны. А маленькое местечко Зеньков, где не было ни одного русского солдата, оказало такое яростное сопротивление, что понадобилось несколько полков, дабы заставить жителей открыть ворота. К тому же у казаков, верных новому гетману Скоропадскому, вошло в привычку красть шведских генералов и адъютантов короля. Так исчезли Линрот, Канифер и другие известные всей армии военачальники. Был вчера вечером человек, а утром уже нет. Где он? Не ответишь же королю, что украли казаки! И приходилось придумывать истории о сражениях со специально отряженными полками русского царя… Но Мазепа отлично понимал, чем пахнет дело: народной войной против шведов. И с нетерпением ждал ответа из русской ставки. Согласятся ли простить его? На каких условиях? Может быть, царь сделает широкий жест — примет покаявшегося грешника и разрешит ему проживание в каком-нибудь из отдаленных русских городов? В том, что оставаться ему на Украине уже нельзя, Мазепа не сомневался — наверняка найдутся люди, которые не простят ему измены…

Окольными путями, через третьих лиц, дошло наконец до Мазепы предложение канцлера графа Головкина, чтобы гетман подтвердил все свои намерения «выкрасть главную особу» письменно. «Подлавливают! — решил Мазепа. — Хватит с меня писем! Пусть безопасность моей особы гарантирует не только Петр, но и другие государи. И тоже письменно!»

Мазепа понимал, что никто таких гарантий ему не даст ни сейчас, ни в будущем. Да и не только ему, но и самому королю шведскому хорошо бы отсюда убраться подобру-поздорову.

— Какой Крман? Где он? В сенях? Пусть там и сидит. Ему холодно? Незачем было ехать сюда, жил бы у себя дома.

Но тут дверь приоткрылась, и в комнату осторожно вошел крупный, полный мужчина, одетый в непонятный костюм, состоявший из суконного плаща, шляпы и женского серого пухового платка, накинутого на плечи поверх одежды.

— Извините, — сказал мужчина. — Мне совершенно необходимо с вами поговорить с глазу на глаз. Я Крман.

— Орлик, постой за дверью. Да караульных проверь: не заснули ли?

— Уверяю вас, предосторожности излишни, — продолжил Крман. — Я с самыми лучшими и открытыми намерениями. Мне надо узнать, где сейчас находившийся при вас юноша по имени Василий.

— Это я и сам хотел бы знать. Он поехал повидать невесту, да боюсь я, что этой невестой оказался кто-нибудь из русских генералов.

— Не может быть! — прошептал Крман. — Извините, я сяду. Мне плохо. У меня кружится голова.

— У меня тоже кружится. Зачем вам Василий?

— Мне он очень нужен.

— Ищите то ли у Меншикова, то ли у самого царя.

— Но он честный человек. Он не мог убежать!

— Интересно, почему это не мог? Полковник Апостол мог, полковник Галаган с тысячей казаков мог, генеральный судья Чуйкович мог и генеральный есаул Максимович тоже мог. А Зеленский, Кожуховский, Андрияш, Покотило, Гамалия, Невинчанный. Лизогуб, Григорович, Сулима тоже не дети, а как-никак полковники и все сбежали от меня к царю. Так почему же не мог бежать туда и обычный хлопец?

Гетман перечислял имена и звания беглецов не без некоторой гордости, что особенно удивило Крмана.

— Сейчас такие времена, что ни за кого нельзя поручиться! — продолжал гетман. — Я не удивлюсь, если и вы завтра убежите, прихватив с собой моего генерального писаря Орлика и первого министра короля графа Пипера. И останемся мы вдвоем с королем супротив всего русского войска. То-то будет весело! Но с нами бог, а потому мы и в этом случае победим!

Крман и вовсе перестал понимать, шутит гетман или говорит всерьез.

— Я очень надеялся на встречу с вами, — пробормотал он. — У меня нет никакой другой возможности что-либо узнать о Василии.

— Да зачем он вам?

— В некотором роде он мой родственник.

— В каком роде и какой родственник? — оживился гетман. — Дедушка?

— Не надо так шутить.

— Орлик! Зови сюда нашего маляра. Да поживей! Выходит, вы своего родственника приставили ко мне, зная, что он партизан русского царя? Что же вы сначала без спросу сели перед лицом моей гетманской особы, а теперь без спросу вскакиваете? А, вот и Фаддей. Посмотри, хлопче, тебе знаком этот человек? Да гляди получше. Что качаешь головой? Никогда не видел его? Ведь это родственник твоего беглого приятеля Василия…

— Присягаю вам, ваша милость, что Василий не был моим приятелем. Не казните!

— Вот уже и отрекся от друга.

— Я не хотел.

— Где он?

— Не знаю.

— А этого человека, который стоит перед тобой, ты тоже не знаешь?

— Впервые увидел здесь, в шведском лагере.

— Врешь! Это ведь родственник твоего Василия.

— Клянусь, ваша милость, что ранее никогда не видел этого человека.

Крман всегда был медлителен, даже когда речь шла о нем самом. Сейчас он собрался наконец с силами, вышел на середину комнаты, сложил руки на животе и попросил внимания. Обращаясь к гетману, он сказал, что явился по очень ответственному делу и не понимает, зачем выяснять вещи, которые он, Крман, и не собирается скрывать. Да, Василий его племянник. Правда, до войны виделись они лишь единожды. Теперь случайно встретились в шведском лагере. И вдруг он исчез.