— Почему вы так решили? — спросил Карл.

— Мне самому с Мазепой видеться не приходилось, — ответил Август. — Я лишь настаивал перед Петром, чтобы он помог подавить восстание казаков Семена Палия и Самуся на моих землях, что Мазепа по царскому приказанию и выполнил. Но в королевских архивах в Варшаве есть документы, касающиеся некоего монаха Соломона. Он приходил с письмом от Мазепы к моему предшественнику Яну Собесскому. Гетман предлагал вместе со всеми казаками перейти в подданство польского короля.

— За чем же тогда дело стало?

— Кажется, о Соломоне узнал московский посланник Волков, Пришлось выдать его русским. Те провели следствие и отправили к Мазепе в Батурин. Там его и казнили.

— Значит, Мазепа пользуется доверием русского царя?

— Мне представляется, что это именно так.

— Возможно, русский царь вообще чрезвычайно доверчив, — сказал Карл. — Видимо, у него не так уж много умных советников, иначе он в свое время не бросился бы под Нарву с таким малым количеством приторгованных у нас же пушек. И воеводы его никуда не годятся. С восемью тысячами отборного войска я разметал тридцатитысячную армию Петра. Но тогда мне было всего лишь восемнадцать лет. И я тоже, как подобает в таком возрасте, был чрезмерно впечатлителен. Сейчас я бы решил эту задачу не с восемью, а с четырьмя тысячами настоящих солдат. Счастливо оставаться!

Прозвучало это как пожелание счастливо стоять на месте и ждать дальнейших событий, вершителем которых и режиссером будет он, Карл…

У графини Кассель Августу сказали, что она занемогла и теперь спит. В другое время Август ни с чем не посчитался бы и вошел в покои графини, но сейчас он чувствовал себя чуть ли не наказанным мальчишкой.

Он вдруг вспомнил «прелестное письмо» — листовку, распространяемую в Польше сторонниками Карла. В ней его. Августа, называли бессовестным авантюристом, кое-как взобравшимся на престол в Варшаве. Безымянный автор листовки уверял, что Август плюхнется с престола прямо в болото, распугав всемирный лягушатник. Именно слова о всемирном лягушатнике больше всего и обидели Августа. Как такое могло прийти на ум даже склонным к крайностям полякам? Август распорядился в свое время отыскать автора листовки и строго наказать. Но тут его самого наказал шведский король. И очень строго. А теперь помчал наказывать царя Петра. И то, что графиня Кассель отказалась принять разжалованного короля, битого полководца и неудачливого дипломата, представилось сейчас Августу знамением. Он возвратился во дворец. И, как вы уже знаете, послал за своим любимым шутом.

Иосиф действительно был человеком очень веселого нрава. В старости он и умер в Варшаве от смеха — не выдержало сердце. Но в ту пору Фрейлих был еще не только жив, но и вполне здоров. Получив вызов курфюрста, он тут же оделся в один из подаренных костюмов (дома он одевался как все смертные, вполне прилично, и никогда не смеялся) и отправился ко двору.

— Тоска, Иосиф! — сказал ему курфюрст.

— Пять минут, и мы ее изгоним! — отвечал Фрейлих.

— Как? Чем? Что бы ты сейчас ни сделал, как бы меня ни смешил, я все равно не забуду спокойные, равнодушные глаза счастливого шведа.

— Равнодушные глаза бывают только у рыб! Радуйтесь, ваше величество, что вы из другого теста и вам не чужды все земные радости!

— Только то и остается… А на самом деле, если быть честным, то надо признать, что у шведа есть все, что и у меня. И сверх того — право считаться бессмертным. Боюсь, что он и вправду великий полководец.

— Великий полководец? — переспросил Фрейлих. — А нужны ли полководцы вообще?

— Как это? — удивился Август. — Ведь без них никогда не обходилось. Кто-то должен водить в бой войска.

— Так-то оно так, — согласился Фрейлих. — Но да будет мне позволено рассказать к случаю одну притчу. Некий полководец выхвалял в присутствии своего государя чины военные, а статские хулил и лаял. «Молчи, — сказал ему государь, — и знай, что ежели бы статские хорошо отправляли свои должности, то мы вовсе бы не имели нужды в военных людях».

— На что ты намекаешь, Иосиф?

— Ах, ваше высочество, у Карла есть далеко не все, чем обладаете вы. У него нет, к примеру, фарфора. А у вас он уже почти в кармане!

— Верно! — вскричал вдруг Август. — Не направиться ли нам к Беттигеру? Он шалун и шутник, но чем-то мне приятен. Седлай своего коня!

Это было уморительное зрелище: курфюрст и шут скакали рядом по улицам потрясенного Дрездена. Степенные горожане глядели им вслед, качали головами. Надо же было в такие сложные времена получить в правители шута! Тем временем шут-правитель и шут по должности добрались до замка, где в качестве пленника находился Иоганн Фридрих Беттигер.

Курфюрста и Фрейлиха встретил начальник караула. Он принял лошадей, помог Августу спрыгнуть на землю.

— Что он делает? — спросил Август.

Начальник караула понял, что речь идет о Беттигере, но почему-то медлил с ответом.

— Наверное, пьет?

— Немного, — признался начальник караула. — Часа два назад начал.

— Он обязан работать, а не развлекаться.

— Он всю ночь действительно работал. Говорит, будто что-то изобрел. Потому и потребовал вина.

В небольшом, но со вкусом убранном зале незадачливый изобретатель полулежал в креслах и орал:

Даже сам наш господь бог

Сделать золото не смог!

И если богу дать вино,

Он не сумеет все равно!

Август широкими шагами подошел к алхимику, схватил за ворот и приподнял над креслом.

— Я тебе покажу вино! Пьешь и горланишь в момент, когда гибнут родина и монарх! Тебе все равно!

— Нет! — закричал Беттигер. — Мне совсем не все равно, а как раз наоборот! В момент, когда гибнут родина и монарх, я открыл секрет фарфора.

— Знаем мы твой фарфор! Он коричневого цвета!

— Белого! Белее снега. Вот посмотрите!

Фрейлих бросился вперед, чуть было не толкнул курфюрста, и выхватил из рук алхимика маленькую чашку. Сначала Фрейлих поднес чашку к близоруким глазам, долго рассматривал ее, а потом принялся хохотать. Он смеялся долго и самозабвенно. Даже сел на пол, чтобы было удобнее смеяться, а может быть, для того, чтобы не выронить драгоценную чашку.

— Вправду белая! Не очень, конечно! Скорее — желтенькая… Но это уже что-то!

Теперь пришел черед удивляться Августу. Да, это уже была не так называемая коричневая яшма, которую Беттигеру удалось получить года три назад. Но новая чашка была если и не белой, то все же бледно-розовой.

— Вина! — воскликнул Август. — Это уже больше чем полдела. У нас будет свой фарфор. А он не дешевле золота! Пусть я проиграл десять сражений, но я выиграю одиннадцатое. Фарфоровое! Я стану самым богатым человеком в мире. И скуплю всех — и Петра, и Карла, и даже папу римского. И приторгую себе наконец даже бессмертие.

Вскоре курфюрст, Фрейлих и Беттигер были пьяны. Шатаясь и роняя стулья, они пели:

Даже сам наш господь бог

Сделать золото не смог!

Караульные гвардейцы у входа в дом четко несли службу и делали вид, что не слышат разгульной песни…

Смерть Кочубея

Бывшего генерального судью Василия Леонтьевича Кочубея и полковника Искру везли из Смоленска в Киев по берегу Днепра. Их охранял стольник Иван Вельяминов-Зернов со взводом солдат, хотя было совершенно неясно, как могут убежать двое измученных допросами и кнутами, а теперь еще и закованных в кандалы людей. На привалах Кочубей сидя спал, опустив голову на грудь. Искра, напротив, был весел, гремя кандалами, подходил к берегу, смотрел на воду.

— Но-но! — кричал стольник. — Назад! Знаем вас — прыгнешь.

— Зачем же мне прыгать? Я хочу еще в Киеве побывать, на гетмана Ивана Степановича Мазепу поглядеть. Знатный человек. Жаль, стар уже, скоро помрет…