Значит, этот подвиг Троцкому был не нужен? Значит, для него более предпочтительным вариантом являлось уничтожение кораблей (на чем настаивали англичане и против чего возражал Щастный)? Или оставление их в Гельсингфорсе, что стало бы подарком для немцев?

Какое-то приемлемое объяснение столь парадоксальным действиям большевистских лидеров, и прежде всего Троцкого, вряд ли может быть найдено без учета каких-то исключительных, таинственных обстоятельств, которые помогли бы исследователю прояснить преследуемые большевистскими лидерами цели.

Читателю впервые предоставляется возможность самому разобраться в перипетиях этого дела, составить собственное мнение о причинах суда над А.М. Щастным.

При изучении обстоятельств ареста и осуждения А.М. Щастного стоит обратить внимания на ряд особенностей.

Первое: А.М. Щастный занимал должность командующего флотом (наморси) всего два месяца. И успел за это короткое время в тяжелейших условиях спасти флот от захвата и уничтожения, сохранив его тем самым для России. А спасение флота, в свою очередь, стало спасением и дела революции. Ведь если бы флот не удалось перевести в Кронштадт, Петроград был бы захвачен немцами. Тем не менее Щастный сразу после этого был арестован! Поход закончился в конце апреля 1918 года, а 27 мая (дата ареста Щастного) Л.Д. Троцкий назвал его «преступником исключительной государственной важности».

Второе: на следующий день после ареста А.М. Щастного был учрежден Ревтрибунал при ВЦИКе[7], состоявший только из членов ВЦИКа, а постановлением наркома юстиции П. Стучки от 16 июня того же года, то есть за три дня до суда, был отменен ранее установленный запрет на применение судом смертной казни. А.М. Щастному был вынесен первый смертный приговор после октября 1917 года.

Третье: нарком по военным и морским делам Л.Д. Троцкий выполнил по этому делу несколько взаимоисключающих процессуальных ролей: как прокурор санкционировал и лично произвел арест Щастного; в качестве следователя допросил его и ряд других лиц; выступил в суде единственным свидетелем обвинения и, по некоторым данным, побывал даже в совещательной комнате.

Четвертое: по ходатайству А.М. Щастного было проведено специальное закрытое заседание, но это не нашло отражения в протоколе судебного заседания. Можно лишь предположить, что в закрытом заседании трибунала А.М. Щастный пытался объяснить суду, на чем конкретно был основан его вывод о том, что немцы «поддерживают Советскую власть».

Имеются и другие факты, которые свидетельствуют, что неослабевающий интерес к трагической судьбе командующего флотом совсем не случаен.

Для одних Щастный был и остается преступником. Для других – героем России. Поэтому разгадка тайны его гибели представляет интерес не только для историков. Обстоятельства этого дела важно знать юристам и политикам. Ведь оно наглядно показывает, почему фундамент учрежденной в 1917 году Советской республики оказался круто замешанным на беззаконии и произволе. Первый смертный приговор был вынесен в этой республике не только А.М. Щастному. Это был приговор самой нарождавшейся системе. Ее создатели вынесли приговор самим себе, поскольку проигнорировали собственное решение об отмене смертной казни, официально закрепленное на II Всероссийском съезде Советов. Наплевательские отношение к законам станет со временем нормой поведения для руководителей страны. В течение семидесяти лет для них высшим законом будет политическая целесообразность.

На сегодняшний день существуют несколько версий о причинах суда над А.М. Щастным. Все их можно свести к двум основным.

1. Версия обвинения: саботирование А.М. Щастным предписаний новой власти, проведение антисоветской агитации, «двойственной политики», направленной на подрыв Советской власти. Из обвинительного заключения следует, что такими действиями А.М. Щастный «подготовлял условия для захвата власти» и спровоцировал мятеж Минной дивизии.

2. Это была расправа за прикосновение А.М. Щастного к тайне большевиков, за его попытку разобраться в политических хитросплетениях вокруг судьбы Балтийского флота. В то же время расстрел командующего можно рассматривать как акт устрашения по отношению к вышедшему из повиновения Балтийскому флоту. А возможно, и как акт оправдания перед спонсорами революции.

В материалах дела можно найти немало данных, которые позволяют подвергнуть сомнению официальную версию обвинения.

Наиболее тяжкое обвинение, включавшее 17 пунктов, состояло в том, что А.М. Щастный якобы стремился к захвату власти. Причем, как утверждал в суде Л.Д. Троцкий, «Щастный повел такую политику, чтобы завладеть властью не только на флоте, но и во всей России».

Это утверждение не соответствует действительности. Помимо героических действий командующего по спасению флота для Советской республики, отсутствие у него намерений захватить власть объективно подтверждается тем, что Щастный от этой самой власти упорно отказывался. Только нравственный долг да настойчивые просьбы моряков не позволили ему уйти из флота в условиях, когда тот находился в тяжелейшем положении. В протоколе судебного заседания зафиксированы слова А.М. Щастного: «К сожалению, в суд не прибыли свидетели, которые могли бы подтвердить, что я все время отказывался от власти». Есть в деле и его официальное прошение об отставке, которое Троцкий отклонил.

Ряд обвинительных пунктов сводился к проведению А.М. Щастным антисоветской агитации. Л.Д. Троцкий заявил в суде, что это «самый важный и главный»[8] обвинительный пункт. Он усмотрел антисоветскую агитацию в том, что все основные вопросы по управлению флотом, в том числе о подготовке его к уничтожению, командующий выносил на рассмотрение Совета комиссаров флота, а также сделал в Совете III съезда моряков Балтфлота «антиправительственный доклад», рисуя состояние флота в крайне мрачных красках.

Парадокс заключается в том, что Л.Д. Троцкий, всегда ратовавший за «насаждение комиссаров в качестве блюстителей высших интересов революции и социализма»[9], в этом случае обвинил А.М. Щастного не в том, что он игнорировал мнение комиссаров, а в том, что он советовался с ними.

Троцкий считал, что Щастный на заседании Высшего военного совета в апреле 1918 года (а затем и в своем докладе на Совете III съезда моряков) «рисовал положение флота в крайне странном виде, называя флот не иначе как “железный лом”». Доклад этот показался Троцкому паническим, и он «усмотрел в этом определенную политику», направленную «к дискредитации центральной власти»[10]. Однако аналогичная констатация содержалась в законах этой самой власти. В частности, в декрете Совнаркома от 29 января 1918 года о роспуске старого флота, гласившем: «Российский флот, как и армия, приведены преступлениями царского и буржуазного режимов и тяжелой войной в состояние великой разрухи». А 20 марта Морским генштабом была издана директива, в которой констатировалось полное боевое бессилие Балтийского флота.

А.М. Щастный, ссылаясь на следствии на упомянутый декрет Совнаркома и учитывая опыт Ледового похода, говорил: «Моральное и материальное состояние Балтийского флота таково, что осуществить в полной мере свои права командующего флотом я не мог по двум причинам:

1) неудовлетворительное состояние корпусов и судовых механизмов, оставшихся без зимнего ремонта;

2) некомплекты на судах личного состава, в большом числе ушедшего с судов флота по декрету 29 января, а также известная деморализация состава, оставшегося на кораблях»[11].

О реальном положении дел на флоте в то время свидетельствуют подшитые в качестве приложений к материалам дела доклады и рапорты военно-морских начальников. Так, начальник Минной дивизии, капитан 1 ранга А.П. Екимов, сообщал командующему: «Милостивый государь Алексей Михайлович, исполняя Ваше желание, позволю себе высказать Вам свое мнение о причинах, побуждающих бывших офицеров флота к массовому уходу в отставку. С первых дней революции создалось совершенно определенное гонение на офицеров, и только невозможность покинуть свои посты, пока шла война, удерживала воспитанное в сознании своего долга перед родиной офицерство на своих постах… В настоящее время на службе остались те из офицеров, которые, сознавая, что присутствуют при агонии флота, настолько тем не менее с ним сжились, что решили дождаться до полной его ликвидации, которая, по-видимому, уже недалеко, т[аким] о[бразом] исполнить свой долг до конца. Трагическое положение этого немногочисленного офицерства, несущего теперь на себе всю тяготу службы, должно быть по заслугам оценено государством и обществом.»[12]