Рустам заказал еще кофе и с довольным видом развалился в кресле. Он принялся рассказывать Мустафе о том, как адвокат Блюменталь помог ему остаться во Франции, помог совершенно бесплатно, просто потому, что они земляки. А земляки — это самые надежные люди… Он говорил и говорил, но его голос доходил до Мустафы как сквозь глухую стену.

«Что я скажу им? — думал Мустафа. — Что я скажу родственникам отца? Где я все это время был? Почему появился так поздно? Почему не искал? Почему не вспоминал о родной матери? Что я скажу им?»

Он вдруг встал и решительно направился к выходу.

— Постой, дядя, он же еще не звонил, — вскинулся Рустам, едва не пролив кофе.

Не отвечая, Мустафа под дождем пересек улицу и остановился у высокой двери с полукруглыми стеклами. Взявшись за бронзовую ручку, позеленевшую по краям, потянул тяжелую дверь на себя и вошел в подъезд.

Зарешеченная дверь привратницкой была приоткрыта, и седая старушка глядела на него поверх газеты.

— Месье?

Он остановился, глядя вверх, в широкий квадратный пролет, опоясанный уходящей в вышину лестницей. С перил свесился курчавый смуглый мальчонка, с любопытством разглядывая Мустафу. Откуда-то доносился звук кларнета, и мелодия была турецкой. Впрочем, Мустафа знал, что армяне считают турецкую музыку своей. Где-то наверху хлопнула дверь, и через пару секунд в воздухе разлился аромат поджаренного чеснока.

— Дядя, погоди, я сначала все узнаю, — запыхавшись, сказал Рустам, вбежав в подъезд. — Постой тут. К таким встречам надо готовиться, а то сердце не выдержит. Даже я волнуюсь, а ты, наверное, вообще сознание можешь потерять. Постой тут.

Он побежал вверх по обшарпанной лестнице.

Консьержка продолжала разглядывать Мустафу поверх газеты. Он отвернулся и увидел небольшую приоткрытую дверцу. Толкнув ее, Мустафа вышел во внутренний дворик. Странно, здесь не было дождя. На сухой выщербленной брусчатке стояла пара чугунных скамеек. Посредине двора был небольшой круглый фонтан, в центре которого возвышалась позеленевшая от старости статуя какой-то античной богини. По бортику фонтана бродил пятнистый котенок, цепляя лапкой свое отражение в воде. Увидев Мустафу, он спрыгнул на брусчатку, задрав хвост, подбежал к нему и притерся тщедушным тельцем к его ноге.

— Ты тоже одинок? — спросил его старик и, наклонившись, погладил пальцем за розовым ушком.

Раньше у него никогда не возникало желания иметь дома кошку или собаку. А сейчас подумалось, что это не такая уж глупая затея. Мустафа поднял котенка и, держа на руках, прошелся по двору. В углу за сухой виноградной лозой он обнаружил небольшую ржавую калитку. За ней оказался темный низкий коридор, пройдя по которому, Мустафа вдруг увидел впереди свет. Он раздвинул ветви сирени и вышел на набережную.

Дождь недавно кончился. На подсыхающем асфальте блестели лужи под лучами солнца, которое пробилось сквозь рваные убегающие облака. Мустафа перешагнул через невысокую оградку газона, на котором оказался, выйдя из дома. Он не узнавал этой улицы. Ему казалось, что, пройдя через двор, он очутился на другом конце Парижа. Однако котенок на руках напомнил ему, что несколько минут назад Мустафа был во дворе дома, где жили его родственники. Да, он там был и должен был с ними встретиться. Но вместо того чтобы вернуться, Мустафа побрел по набережной, подставляя лицо теплым лучам. Котенок мурлыкал у него на руках, пряча мордашку в складки плаща.

Вдоль парапета выстроились букинисты, снимая со своих лотков полиэтиленовые и клеенчатые накидки, которыми укрывали книги от дождя. На другой стороне набережной Мустафа увидел сразу несколько витрин, за которыми стояли аквариумы. Розовые, черные и желтые рыбы повисли в невидимой воде и были похожи на парящих птиц.

Мустафа подошел ближе, почти прижавшись к стеклу.

— В теплые дни они выставляют аквариумы, — сказал сгорбленный старик, оказавшийся рядом. — Выставляют на улицу, и здесь не пройти из-за толпы любителей. Да, на это стоит поглядеть. Десятки аквариумов, и столько разных рыбок! Но теперь надо ждать весны. Холодная вода убивает рыбок. И одиночество, оно страшнее холодной воды. Знаете, месье, если у вас в аквариуме окажется только одна рыбка, она начнет тосковать и может даже умереть от тоски. И знаете, что в таком случае надо сделать? Надо поставить в аквариум зеркало, и она успокоится…

Мустафа увидел мост. Он поднялся по ступеням моста и вошел в его узкий выгнутый над водою пролет. На другом конце виднелась чья-то фигура. Человек шел ему навстречу.

Мустафа остановился, схватившись одной рукой за железные мокрые перила. Мужчина лет сорока, чуть моложе его младшего сына, Сулеймана, и такой же подтянутый, такой же курчавый, с ранней сединой на висках, прошел мимо него, глянул на котенка и, улыбнувшись, поднял глаза на Мустафу. Их взгляды встретились.

«Он идет к дому четыре на улице Эстрапад, — подумал Мустафа. — Возможно, он там живет. Возможно, он родственник отца».

Глядя вслед удаляющемуся мужчине, Мустафа понимал, что сходит с ума, но это его не пугало. Гораздо страшнее было то, что вот-вот мог снова начаться дождь, а ему с котенком негде будет укрыться на этом мосту…

Блюменталь и Рустам нашли его в одном из маленьких уличных кафе, которых тысячи в Париже. Пробегая по набережной и озираясь по сторонам в поисках исчезнувшего Мустафы, они вдруг увидели его сидящим безмятежно в кресле под зонтиком за столиком кафе. На его коленях, свернувшись калачиком, лежал пятнистый котенок.

— Полюбуйтесь-ка… господин… адвокат, — нагнувшись вперед и от усталости уперевшись ладонями в колени, переводя дух, сказал Рустам, — мы с ног сбились в поисках вашего клиента, а он тут блаженствует в кафе.

— Эх, дядя, дядя! — укоризненно сказал он, садясь рядом с Мустафой. — Какую ты нам операцию сорвал! Операцию «Родня», — горестно продолжил он, в сердцах хлопнув себя рукою по бедру.

— Да, если честно, то мои врачи не рекомендуют мне подобные нервные и физические перегрузки, — присаживаясь к ним, сказал Блюменталь.

Вместо ответа старик продолжал, рассеянно улыбаясь, поглаживать спинку лежащего на его коленях котенка. Рустам, переглянувшись с адвокатом, пожал недоуменно плечами. Блюменталь ему в ответ слегка кивнул, прикрыв свои глаза.

— Давид-эфенди, — не глядя на Блюменталя, обратился к нему Мустафа, — вы обещали навести справки по поводу могилы моих родителей. Прошло уже много дней из тех, что мне осталось, но вы молчите. Есть надежда, что вы сможете ее найти?

— Хм-м-м, видите ли, в чем дело, уважаемый господин Гази, — прокашлявшись, начал Блюменталь, — во время немецкой оккупации в больнице, где когда-то лежал ваш отец, фашисты организовали свой госпиталь. В сорок третьем году партизаны устроили на него налет и подожгли его восточное крыло. К моему великому сожалению, в подвалах этого восточного крыла хранились архивы по захоронению лиц, не имеющих родственников…

— Значит, надежды нет, — после небольшой паузы, продолжая глядеть куда-то вдаль, сказал Мустафа. — Я знаю, почему так получилось. Это наказание за то, что я ни разу не вспоминал о них. Это наказание мне. Но за что наказывать их? Они-то в чем виноваты? В том, что так сложилась их судьба? Или в том, что им достался такой сын? Чем же они заслужили безвестную, забытую всеми могилу? Я должен ее найти. Быть может, это станет тем единственным делом, которое хоть как-то оправдает мое рождение на свет.

Сказав это, он встал со словами: «Верни его в тот двор», — и, передав котенка Рустаму, обнял адвоката, потрепал таксиста по плечу, медленно пошел по набережной в сторону центра. Блюменталь и Рустам смотрели ему вслед, пока его фигура не растаяла в тумане, поднимающемся с реки.

Когда на следующее утро Рустам приехал в отель, портье сказал, что Мустафа здесь больше не живет…

Вечерние сумерки мягким покрывалом ложились на плечи небольшого городка. Последние лучи заходящего солнца, коснувшись холмов, окрасили в пастельные тона проплывающие над ним облака. Время от времени по улице, поскрипывая колесами, проезжали запряженные повозки, везущие с садов запоздалых земледельцев. В окнах домов стал зажигаться свет, означающий, что наступило время семейного вечера.