— Что, нравится? — спросил Аскер с улыбкой, заметив, что взгляд Сулеймана остановился на автомате Калашникова, висящем на ковре среди кинжалов и сабель.
— А что ты скажешь карабинерам, если они заглянут к тебе?
— Не волнуйся, это макет.
— Зачем повесил? Мы никогда такими не пользовались.
— Вот потому и повесил.
Беззаконие нельзя остановить законом.
Хищника может победить только другой хищник. И такими хищниками стали Сулейман с Аскером. Они выслеживали армян на тех же тайных тропах, какими пользовались сами. Им были известны все «коридоры» на границах, все убежища для контрабандистов и незаконных мигрантов, все продавцы оружия и взрывчатки. И агентура у них имелась отменная — среди проституток, барменов, таксистов. Боевики «Армянской революционной армии» всегда действовали тройками. За ними было удобно следить. «Серые волки» выжидали, пока ребята из АСАЛА выйдут на предпоследний рубеж, то есть соберутся на конспиративной квартире с оружием и фальшивыми документами для отхода, — и тогда совершали налет. Иногда Сулейман переодевал своих парней в полицейскую или армейскую униформу. Это успокаивающе действовало на обывателей, и никто из законопослушных соседей не звонил в полицию, услышав хлопки бесшумных пистолетов. В конце концов, разве государство не имеет права на тайные операции, что бы там ни вопили либералы и правозащитники?
— Хорошее было время, — сказал Сулейман.
— Молодость всегда хороша.
— Я не о том. Я хотел сказать, что тогда все казалось проще.
— Да, — согласился Аскер, — теперь уже не знаешь, где друзья, а где враги. Знаешь, почему я никуда отсюда не выезжаю? Потому что не к кому стало ездить. Ты давно был в Марселе у Кемаля?
— Уже не помню когда, — признался Сулейман.
— А я помню. Ровно год назад. Кемаль встретил меня хорошо, время провели отлично — богатый стол, прогулка на яхте… Но как только я начинаю говорить о деле, он морщится и переходит на другую тему. Футбол, туристический бизнес, новая машина. — Аскер мечтательно улыбнулся. — У него тогда появился «ягуар» пятидесятых годов. Салон — белая кожа. Мотор — сказка, а не мотор… Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Понимаю, брат. После всех наших провалов во Франции на месте Кемаля я бы постыдился покупать такую машину, — медленно произнес Сулейман. — Он наш брат, и мы не можем его подозревать. Но зачем он так себя ведет? Он нас дразнит?
— Он женился на француженке.
— Ты уверен? — Сулейман нахмурился. — Может быть, просто подруга?
— Нет, брат. Женился. Все имущество переписал на нее.
— Погоди… Погоди, какое имущество? У него же не было ничего своего. Или…
Аскер снисходительно похлопал его по коленке:
— Ты отстал от жизни, брат. Кемаль сделал то же, что многие из наших. Все, что было куплено на деньги партии, им удалось конвертировать в личную собственность. Из всех наших фондов только половина работает на организацию. А остальные обслуживают таких, как Кемаль. Он успешный предприниматель, а мы с тобой — калеки, потому что не способны трудиться. Нет, он мне такое не сказал. Это я прочитал в его глазах. Знаешь, что он мне сказал на прощание? Если я захочу скрыться от всех, он мне поможет перебраться в Америку. От всех, понимаешь? От всех.
— То есть от нас, — кивнул Сулейман. — Ну и что ты ответил?
— Не хотел его обижать. Сказал, что обязательно воспользуюсь его предложением.
Сулейман закурил и откинулся на спинку дивана, разглядывая оружие, висящее на ковре перед ним. Там было несколько кинжалов — йеменский, кубачинский, персидский. Их ножны висели отдельно, чтобы зритель мог полюбоваться холодным блеском булата и причудливым его рисунком. Особняком был выставлен экзотический малайский крис с извилистым клинком. В центре ковра находился АКМ, под ним скрестили стволы парабеллум и маузер, а сверху и снизу ковер обрамляли две шашки.
— Ну что же, — сказал он наконец. — Кемаль сам сделал свой выбор. Никто его не принуждал.
— Я ждал этих слов, брат. — Аскер тоже закурил, и Сулейман заметил, что сигарета дрожит в его пальцах. — Я знал, что кто-то должен был приехать. Очень хорошо, что приехал именно ты. Ты все понял правильно. Другой мог бы и не понять. А ты понял. Я даже не стал тебе говорить, что его жена — французская еврейка. Отец у нее, правда, сириец, но это же ничего не меняет. И еще Кемаль открыл свой филиал в Бейруте и никому об этом не сообщил, и его партнерами были французы. Подозреваю, что они французские армяне, но на проверку у меня не было времени. Да и что там проверять? И так все ясно. Хорошо, что приехал именно ты. Тебе не надо ничего объяснять.
— Не надо. Но ты рассказал не все, — сказал Сулейман, почувствовав, что Аскеру необходимо выговориться.
— Зачем лишние слова? Могу только сказать, что яхту Кемаля нашли у египетских берегов. Хвала Аллаху, в последнее плавание он отправился один, с ним были только пара матросов и какая-то девица. Тела так и не были обнаружены. Я следил за газетами, там ничего не сообщали.
«А я вот не следил за газетами, — подумал Сулейман, — и напрасно. И за французской ячейкой тоже не следил, попросту забыл о ее существовании. Впрочем, теперь о ней можно и не вспоминать».
— Иногда мне кажется, — сказал Аскер, ловя его взгляд, — про нас все забыли. С тех пор как полыхнуло на Кавказе, к нам не приехал ни один новобранец. Вся молодежь отправляется туда, на Кавказ. Посмотри, кто остался со мной — только племянники и их друзья. А у тебя сколько людей?
— Один.
— Вот видишь! Про нас забыли! Мы никому не нужны. Так зачем я должен у кого-то спрашивать разрешения? Никто пока еще не отменил нашей главной задачи — уничтожать врагов Турана. Разве не так?
— Так, так, — успокоил его Сулейман. — Ты поступил правильно.
Да, они должны были уничтожать врагов Турана. Правда, каждый из них имел свое собственное мнение и о том, кто такие эти враги, и о том, что представляет собой Великий Туран.
Для Сулеймана это было понятие чисто географическое. «Туранский пояс» подразумевался как нечто, противостоящее на севере поясу иранскому. Народы, принадлежащие к тюркской цивилизации, противопоставлялись цивилизации персидской. Еще южнее располагалась арабская цивилизация, и на ней обрывалась граница цивилизованного мира. Итак, если протянуть широкую полосу от Средиземного моря до Каспия и далее через Арал до Байкала — вот и получится Туран. Полосу эту населяли народы, говорящие практически на одном и том же языке. Татары и башкиры легко понимали якутов-саха и казахов, азербайджанцы — узбеков, а туркмены — киргизов. Кроме языка, эти народы объединял и ислам, но на этом не стоило заострять внимание. Во-первых, среди мусульман даже одного и того же толка часто возникали внутренние противоречия, стоило какому-то мулле возомнить себя мудрецом и начать по-своему толковать Коран. А во-вторых, тюрки были единым народом задолго до того, как стали мусульманами.
В юности у Сулеймана дух захватывало, как только он представлял масштабы возрожденной империи. Нефтяные и газовые кладовые, якутская сокровищница алмазов, леса Сибири, кузницы Урала… Какая еще страна смогла бы сравниться по мощи с Тураном, который раскинулся бы от Атлантики до Тихого океана, а то и до Индийского!
В этой величественной ослепительной картине было несколько черных пятен. Например, Армения. Она сама претендовала на то, чтобы стать державой «от моря до моря», то есть имеющей выходы к Черному, Средиземному и Каспийскому морям. Армянские историки утверждали, что их предки заселили Малую Азию и Анатолийское нагорье задолго до того, как туда пришли тюрки. Да они и самого Ноя считали первым армянином — даром, что ли, он пришвартовался именно к Арарату? И Сулейману было ясно, что этот враг — непримиримый. География — штука упрямая. Очертания материков не перекроить, изменению поддаются только границы. Но что делать с людьми, которые останутся внутри переделанных границ? Их остается только изгнать — и сделать своими вечными врагами — либо истребить и навлечь на себя проклятия всего мира.
