Королева крепко закрыла за собой дверь, уперла руки в бока и задышала, так плотно прижимая ноздри, что они побелели.

— Сюзанн, я не потерплю здесь этой грязнули, герцогини П. ни одной минуты… Невыносимая, наглая потаскуха. Знаешь, что она мне сказала?

— Тише, Мари, — сказала сестра Гиацинта, — тише, дорогая.

— Что значит — тише? Я не желаю терпеть…

— Конечно, нет, дорогая. Протяни мне сигарету, будь добра.

— Как мне поступить? — вскричала королева.

Сестра Гиацинта защемила сигарету шпилькой, чтобы не пачкать табаком пальцы, и выпустила дым, вытянув губы трубочкой, как будто собиралась свистнуть.

— А ты спроси герцогиню, что слышно про Гоги.

— Про кого?

— Про Гоги, — повторила сестра Гиацинта. — Выл такой канатоходец, очень красивый, но вспыльчивый. Многие артисты бывают вспыльчивыми.

— Ха! — сказала Мари. — Понятно. И спрошу! Тогда посмотрим, какое выражение будет на ее исполосованной физиономии. Она, видно, делала пластическую операцию?

— Ты имеешь в виду шрамы? Нет, пластическая операция ни при чем. Я же говорю, Гоги был очень вспыльчивый.

Мари двинулась к двери, глаза ее сияли. Обшаривая взглядом длинные коридоры, она бормотала себе под нос: «Милейшая герцогиня, что последнее время слышно про Гоги?»

А вот другой случай:

— Сюзанн, король продолжает упрямиться и не желает слышать о любовнице. Мне это надоело. Тайный совет обратился ко мне за помощью. Не могла бы ты поговорить с королем?

— У меня есть на примете как раз то, что надо, — ответила сестра Гиацинта, — Внучатая племянница нашей настоятельницы. Тихая, воспитанная, немного приземиста, но, Мари, как она вышивает! Она бы тебе очень пригодилась.

— Он не захочет на нее и смотреть. Даже обсуждать не пожелает.

— Видеть ее ему не обязательно. Даже лучше, чтобы он ее не видел.

Или вот еще:

— Прямо не знаю, что делать с Клотильдой. Она стала такой неряшливой, апатичной. Всюду разбрасывает одежду, так эгоистична, невнимательна.

— У нас в монастыре тоже возникают такие проблемы, милочка, особенно с молодыми девушками, они смешивают другие влечения с религиозными.

— И как ты поступаешь?

— Подхожу и спокойно защемляю ей пальцами нос.

— И что это дает?

— Я овладеваю ее вниманием.

Королеве не пришлось раскаиваться в том, что она пригласила во дворец подругу. А капризные аристократы начали нервничать — они почувствовали присутствие какой-то силы, какого-то неумолимого влияния, которое невозможно игнорировать и от которого не отделаешься насмешкой.

Мари прислала сестре Гиацинте подарок на день рождения — лучшего парижского массажиста для ежедневного массажа ног. Она заказала также высокую ширму с двумя дырками внизу, чтобы Сюзанн просовывала туда ноги до щиколоток.

— Прямо не знаю, что бы я без нее делала, — как-то заметила вслух королева.

— Что вы сказали? — переспросил король.

Став королем, Пипин долго не мог прийти в себя от потрясения. Он твердил в изумлении и ужасе: «Я — король и даже не знаю, что требуется от короля». Он погрузился в чтение истории своих предков. «Но они-то хотели быть королями, — говорил он себе. — По крайней мере, большинство из них. А некоторым и этого было мало. Я попался. Если бы я хоть мог проникнуться идеей миссии, божественности замысла…»

Он опять отправился к дяде.

— Прав ли я, предполагая, что вы предпочли бы не состоять со мной в родстве? — спросил он.

— Ты воспринимаешь все слишком серьезно, — ответил дядя Шарль.

— Легко говорить.

— Да, я знаю. Прости, что я так сказал. Я — твой верный подданный.

— Ну, а случись восстание?

— Что тебе важнее — правда или верность?

— Не знаю, скорее всего и то, и другое.

— Не буду скрывать от тебя. То, что я твой дядя, необычайно благотворно повлияло на мои дела. Клиенты так и идут, особенно туристы.

— Стало быть, ваша лояльность сопряжена с доходом. Утратили бы вы вашу лояльность, если бы понесли ущерб?

Дядя Шарль зашел за ширму и вынес бутылку коньяку.

С водой? — спросил он.

— Насколько коньяк хороший?

— Я предлагаю с водой… Так вот. Ты хочешь выворачивать камни и думаешь найти там что-то полезное. На добродетель можно рассчитывать вплоть до того момента, когда дойдет до дела. Я надеюсь, что мне удастся остаться с тобой до самой смерти. Но я надеюсь также, что у меня хватит здравого смысла присоединиться к оппозиции за несколько мгновений до того, как всем станет ясно, что она победит.

— Вы очень откровенны, дядюшка.

— Не расскажешь ли, что тебя на самом деле тревожит?

Пипин глотнул коньяку, разбавленного водой, и неуверенно проговорил:

— Функция короля — править. Чтобы править, надо иметь власть. Чтобы иметь власть, надо ее взять…

— Продолжай, дитя мое.

— Люди, которые навязали мне корону, не имели намерения отдать мне что бы то ни было.

— О, ты, я вижу, кое-чему уже научился. И становишься циником, если пользоваться языком тех, кто боится реальности. Ты почувствовал, что ты колесо, которое не крутится, ты растение, которое не дает цветов.

— Что-то в этом духе. Король без власти — это нонсенс. Король, обладающий властью, — это мерзость.

— Извини, — прервал его дядя Шарль, — Сыр привлек мышей.

Он вышел в лавку.

— Что вам угодно? — услышал Пипин, — Да, она очаровательна. Если бы я сказал, кто ее автор, как я подозреваю… Но нет. Я обязан сказать, что не знаю. Обратите внимание на мазок, на парящую композицию. А сюжет… костюм… Что? Что вот это такое? Так, привезено с кучей рухляди из подвалов одного замка. Я не подвергал ее экспертизе. Конечно, вы можете ее купить, но будет ли это благоразумно? Мне пришлось бы запросить с вас двести тысяч франков, потому что промывка и экспертиза обойдутся мне как раз в эту сумму. Подумайте еще! Вот, например, Руо, тут нет никаких сомнений… — Последовали тихие переговоры, затем опять громкий голос дяди Шарля. — Дайте я смахну пыль. Я вам говорю, я сам еще ее не рассматривал.

Через короткое время дядя вернулся, потирая руки.

— Мне стыдно за вас, — сказал король.

Шарль Мартель подошел к груде пыльных необрамленных полотен, лежавших в углу.

— Надо заменить, — сказал он. — Я изо всех сил стараюсь их расхолодить. Быть может, меня больше мучили бы угрызения совести, если бы я не знал совершенно точно — они воображают, что обманывают меня. — Он унес пыльное полотно в лавку.

— A-а, Клотильда, входи, — послышался его голос. — Твой отец здесь. Тут Клотильда и яичный принц! — крикнул он Пипину.

Все трое прошли за красную бархатную драпировку, заменявшую дверь, и в воздухе повисло легкое облачко пыли.

— Добрый вечер, сэр, — поздоровался Тод, — Он меня обучает ремеслу. Мы собираемся открыть галереи в Далласе и Цинциннати, и еще одну в Беверли Хиллз.

— Какой позор! — не выдержал король.

— Я пытаюсь их отговаривать, но они так просят… — начал было дядя Шарль.

— Очень ловко придумано, — перебил король, — А кто их хитроумно подстрекает к этому?

— Мне кажется, вы не совсем правы, — вмешался Тод, — Первая заповедь торговли — создать спрос, вторая — его удовлетворить. Представьте себе, какого количества предметов не появилось бы на свет, если бы людям не намекнули, что они в них нуждаются. Сколько лекарств, косметики, дезодорантов… Можете ли вы заявить во всеуслышание, сэр, что машина — вещь неэкономичная, излишняя, что она обязывает своих владельцев пользоваться ею, даже когда им это не нужно? Нет, сказать это людям, которые все равно хотят ее иметь, вы не можете. Хотя они не хуже вас все про это знают.

— Но где-то надо все-таки провести границу, — возразил Пипин. — А рассказывал вам мой прекрасный дядюшка, почему украли Мону Лизу?

— Постой, постой, дорогой племянник!

Однако Пипин продолжал:

— Обычно он начинает так: «Не стану упоминать имен, но я слыхал…» Слыхал, видите ли!

— Мне эта кража всегда казалась бессмыслицей, — заметил Тод, — Ведь Мону Лизу украли из Лувра. Так? А спустя год вернули назад. Они что же, вернули подделку?