– Тем не менее вы рискуете, сир де Руж, навлечь на себя большие неприятности.

– Так ведь рискую не даром, брат Бертран. Короче, вы собираетесь платить, любезнейший?

Монах долго копался в складках своей рясы. Я его не торопил, поскольку очень хорошо понимал чувства человека, которому приходится вот так за здорово живешь расставаться со своими кровными.

– Пятьдесят золотых хватит?

– Давайте не будем торговаться, господин Бертран, – сказал я, забирая у монаха вместительный кожаный мешочек, – я все-таки благородный рыцарь, а не трактирщик.

Брат Бертран совершенно не к месту помянул черта. Я сделал вид, что не расслышал его богохульства, и направился к еретикам. Толпа озабоченно загудела. Похоже, горожане сообразили, что их лишают интересного и поучительного зрелища. Правда, протестов с их стороны не последовало. Видимо, эти люди отлично понимали, что и сами не застрахованы от чрезмерного внимания расходившихся крестоносцев. Зато подручные ретивого монаха выразили свое неудовольствие. Однако окрик начальника подействовал на них отрезвляюще, и еретики были переданы благородному рыцарю де Ружу почти без споров.

– Идите вперед и не оборачивайтесь, – шепнул я артистам, садясь в седло своего гнедого коня.

Ключевский и Зимина подчинились. Между прочим, своим внешним видом они ничем не отличались от окружающих людей. Похоже, успели переодеться и адаптироваться в декорациях нового спектакля, поставленного на этот раз не столичным режиссером, а злодейкой судьбой.

– Как вы здесь оказались, Чарнота? – резко обернулся ко мне Ключевский, когда мы наконец покинули запруженную толпой площадь.

– Вопросы потом, – усмехнулся я, – а пока нам следует подкрепиться перед дальней дорогой.

У дверей трактира стоял конь липового барона де Френа. А сам барон сидел за столом перед дымящимся блюдом с мясом и удивленно таращил на нас глаза. Очень может быть, Крафт был искренен в своем удивлении, но у меня были все основания выразить ему свое презрение. Как ни крути, а он нарушил наш договор, свидетельством чему были эти двое, находящиеся совсем не там, где они должны были бы быть.

– Предложите даме стул, Вацлав Карлович.

Крафт мои слова проигнорировал, и не по причине растерянности или плохого воспитания, а просто потому, что в трактире стульев не держали. Здесь были только грубо сколоченные лавки и такие же непритязательные столы. Одно слово – Средневековье. Впрочем, Анастасия Зимина оказалась женщиной покладистой и без споров присела на лавку, потеснив в дальний угол Крафта. Мы с Ключевским расположились напротив.

– Еще мяса, – сказал я трактирщику, который возник перед нами словно из-под земли.

– Клянусь, Чарнота, это какое-то недоразумение.

– Будем надеяться, Вацлав Карлович.

– Я приказал гаргульям их отпустить.

– Видимо, они перепутали двери, – примирительно заметил Ключевский, вгрызаясь в баранину. – Здесь, между прочим, очень приличное вино.

– Так вы были в этом трактире?

– Конечно, – кивнул Ключевский. – Настя отдала хозяину свои золотые сережки. Мы поели и переоделись, чтобы не слишком выделяться в толпе. Но нас все равно арестовали и доставили в ратушу. А там сидел этот жирный монах.

– Вас пытали?

– Нет, – покачал головой Ключевский. – Мы сразу признались в ереси и подписали все бумаги. Уж очень устрашающе выглядели их пыточные орудия. Я решил, что уж лучше быть еретиком, чем чужаком, взявшимся неведомо откуда. Все-таки хоть какой-то статус.

– Вы поторопились, господин артист, – укорил я Ключевского. – Еретики в данной местности не в почете.

– Мы это поняли слишком поздно, – заступилась за коллегу Зимина. – Но хорошо то, что хорошо кончается.

К моему удивлению, Анастасия не выглядела слишком расстроенной и ела с большим аппетитом. Трудно сказать, что это было – то ли профессиональное умение адаптироваться в любых обстоятельствах, то ли эти люди оказались на острове Буяне далеко не случайно и знали в общих чертах, что их здесь ждет.

– А где мы сейчас находимся? – оторвался на мгновение от мяса Ключевский.

– В Лангедоке, – с готовностью подсказал ему Крафт. – Середина тринадцатого века.

– Какой ужас, – довольно спокойно отозвалась Зимина.

– А я ведь не верил Закревскому, – покачал головой Ключевский. – Думал, что Аркаше все это почудилось с перепоя.

– Кстати, а куда подевался Боря Мащенко? – спросил я.

– Его не было с нами, – сообщила Зимина. – Нас разлучили еще там, в замке господина Крафта.

– Надеюсь, господин Крафт, что хотя бы с Мащенко ваши подручные не промахнулись и мне не придется спасать его от виселицы.

– Клянусь, Чарнота, это какое-то недоразумение.

Конечно, я не поверил клятвам хитроумного Вацлава Карловича. Но и смысла пытать его в чужом и враждебно настроенном городе не было. Нам надо было выбираться отсюда, и выбираться как можно скорее.

– Любезный, – подозвал я трактирщика, – вы не могли бы продать мне повозку и двух лошадей.

– Как вам будет угодно, сир.

Я достал свой заветный кожаный мешочек и вытряхнул на стол несколько золотых монет. Глаза трактирщика алчно блеснули, – кажется, я переплатил. Впрочем, меня это обстоятельство нисколько не огорчило. Зато Вацлав Карлович подозрительно глянул в мою сторону:

– Откуда у вас деньги, Чарнота?

– Мне дали взятку.

– Не смешите.

– Ваш скептицизм неоправдан, Вацлав Карлович. Кстати, а что там с нашими сокровищами? Вы проверили содержимое мешка?

– В основном это свитки религиозного содержания. Специалистов они наверняка бы привели в восторг, но, к сожалению, в наших поисках толку от них никакого.

– Вы уверены, Вацлав Карлович, что там больше ничего не было? Мешок мне показался увесистым.

– Была еще вот эта штуковина.

Крафт глянул по сторонам, обернулся на дверь, после чего достал из-за пазухи длинный металлический предмет, тускло блеснувший в неярком свете, падающем из окна. Предмет действительно был увесистым, хотя о его назначении можно было только догадываться.

– Похож на индикатор, – высказал свое мнение Ключевский. – Видите этот глазок?

– Но он ведь не горит, – пожал плечами Крафт.

– Вероятно, прибор либо выключен, либо неисправен. А как он попал в тринадцатый век?

– Спросите что-нибудь полегче, господин Ключевский.

Завязавшийся обмен мнениями прервал хозяин, сообщивший, что лошади и повозка готовы. Самое время было убираться из этого города подобру-поздорову, пока нас не замела инквизиция. У меня не было ни малейшего желания заканчивать свою жизнь на костре.

– Должен вас предупредить, сир, что дороги в наших краях ныне не безопасны.

– Это я уже успел заметить.

– Я имею в виду не людей, благородный рыцарь, – понизил голос почти до шепота хозяин. – Ходят слухи о волкодлаках.

– Это что еще за волкодлаки?

– Оборотни, сир. Неделю назад они напали на богатый и хорошо охраняемый обоз. Спастись удалось только одному человеку. Я собственными ушами слышал, как он рассказывал об этом брату Бертрану.

– Так, может, речь шла о катарах?

– Нет, это были волкодлаки. Они и раньше время от времени появлялись в наших краях, но в тот раз они пришли большой стаей.

Полученная от трактирщика информация меня отчасти позабавила, а отчасти насторожила. С одной стороны, в Средние века жили очень суеверные люди, с другой, как я успел убедиться на собственной шкуре, дыма без огня не бывает. В определенном смысле я и сам был оборотнем, а потому и воспринял предупреждение с должной серьезностью.

Повозка, которую я купил у трактирщика, выглядела достаточно крепкой и даже вселяла надежду, что она не развалится на каменистой дороге и довезет свой драгоценный груз, я имею в виду прежде всего Анастасию Зимину, до станции назначения. Знать бы еще, где эта станция находится! Но в данном случае я полагался исключительно на удачу и на кривую, которая куда-нибудь да выведет.

Из городка мы выбрались благополучно. Пара сытых коней довольно бодро тянула за собой повозку, в которой сидели артисты, а мы с Вацлавом Карловичем верхом на лошадях ленивой рысцой ехали рядом. Местность вокруг была равнинной, заросшей пожелтевшей под жарким солнцем травой, а на горизонте возвышались горы. По сведениям, полученным от хозяина трактира, где-то там за этим горным хребтом начиналась иная жизнь, куда более спокойная, чем в разоренном крестоносцами Лангедоке.