Так или иначе, через полтора года Рэнди закончил программу. Получилось классно; Ави и Честеру понравилось. Рэнди радовался, что сделал нечто настолько сложное и в то же время работающее, но понимал, что будущего у программы нет. Ему было стыдно: он угробил на пустяки столько времени и сил! Впрочем, если бы он не программировал, то убивал бы время за ролевыми играми или в Обществе творческих анахронизмов, так что на круг выходило одно и то же. Вообще-то даже хорошо, что он просидел это время за компьютером, потому что еще больше навострился программировать. С другой стороны, он работал под UNIX – не самый мудрый ход в период бума персоналок.

Честер и Рэнди порой посмеивались над Ави за самозабвенную любовь к ролевым играм. Ави возражал, что играет с единственной целью: понять, каково на самом деле жилось в древние времена. Он всегда был одержим исторической достоверностью. Хотя чего там – они все придумывали себе дурацкие оправдания, да и познания Ави часто оказывались кстати.

Вскоре после этого Ави защитился и пропал с горизонта. Через несколько месяцев он всплыл в Миннеаполисе, где устроился в крупное издательство, специализирующееся на фантастических ролевых играх. Он предложил купить у Рэнди программу за астрономическую сумму в тысячу долларов плюс небольшой процент от будущих продаж. Рэнди согласился в общих словах, попросил Ави выслать ему контракт и пошел искать Эндрю. Тот отыскался на крыше своего многоквартирного дома, где варил рыбьи потроха в берестяном котелке на жаровне для барбекю. Рэнди хотел сообщить хорошие новости и разделить с Эндрю прибыль. Закончилось это очень неприятным разговором на крыше, на ветру, под моросящим дождем.

Во-первых, Эндрю воспринял сделку куда серьезней, чем Рэнди. Для Рэнди это было неожиданное везение, подарок судьбы. Эндрю, сын адвоката, отнесся к ней как к слиянию двух крупных корпораций. Он задал кучу нудных и мелочных вопросов о контракте, который еще не существовал и даже в написанном виде вряд ли занял бы больше странички. Рэнди тогда не понимал, что, задавая столько вопросов, Эндрю как бы брал на себя роль менеджера, подразумевая, что они деловые партнеры.

Во-вторых, Эндрю не представлял, сколько времени и сил вбухал Рэнди в программу. Или (как задним числом догадался Рэнди) как раз, наоборот, представлял. В любом случае Эндрю вообразил, будто прибыль надо делить пополам – собачий бред, учитывая, что его реальный вклад был близок к нулю. Короче, Эндрю вел себя так, словно в проекте использованы все его исследования по рациону индейцев и это дает ему право на равную прибыль.

К тому времени как Рэнди удалось закончить разговор, голова у него шла кругом. Он вышел из дома с одним взглядом на реальность и столкнулся с совершенно иным, явно бредовым, однако два часа угроз со стороны Эндрю поколебали его уверенность. Промаявшись две ночи без сна, он решил отказаться от всей затеи. Какие-то жалкие несколько сот долларов не стоили таких мук.

Однако Эндрю (которого теперь представлял адвокат из папиной фирмы в Санта-Барбаре) горячо возражал. По словам адвоката, они создали коммерческий продукт; отказываясь продать его по рыночной стоимости, Рэнди вынимает деньги из кармана у Эндрю. Начался чисто кафкианский кошмар. Рэнди оставалось только сбегать в любимый паб, тянуть в уголке крепкое пиво (часто в компании Честера) и наблюдать, как развивается фантасмагория. Он понимал, что ненароком вляпался в чудовищную жуть, связанную с семьей Эндрю. Выяснилось, что родители Эндрю в свое время развелись и затеяли борьбу за Эндрю, своего единственного ребенка. Мамаша подалась в хиппи и примкнула к какой-то религиозной секте в Орегоне, прихватив Эндрю с собой. По слухам, в секте практиковалось развращение малолетних. Папаша нанял частных сыщиков, выкрал Эндрю и в доказательство любви принялся осыпать его материальными благами. Мать подала в суд. Отец нашел какого-то экстремального психотерапевта, который под гипнозом вытянул из Эндрю подавленные воспоминания о невыразимых и неправдоподобных ужасах.

Это лишь краткая сводка того, что Рэнди узнал в последующие годы. Позже он вынужден был согласиться, что жизнь Эндрю фрактально ужасна: любой ее маленький кусочек, если всмотреться попристальнее, окажется таким же сложным и жутким, как все целое.

Так или иначе, Рэнди ненароком вляпался в эту жизнь и в полной мере хлебнул ее жути. Ретивый молодой адвокат из папашиной конторы решил в качестве превентивного хода получить копии всех компьютерных файлов Рэнди, которые по-прежнему хранились в системе Вашингтонского университета. Нет надобности говорить, что он взялся за дело всерьез. В ответ на его угрожающее письмо юридический отдел университета проинформировал и адвоката Эндрю, и самого Рэнди, что всякий, создавший коммерческий продукт с использованием университетского компьютера, обязан отстегнуть половину прибыли. Теперь Рэнди атаковали письмами не одна, а две адвокатские фирмы. Эндрю грозился подать в суд: ведь из-за его, Рэнди, оплошности доля самого Эндрю уменьшилась вдвое!

В конце концов, чтобы выкарабкаться из этой истории, Рэнди сам вынужден был нанять адвоката. Финал обошелся ему в пять с небольшим тысяч долларов. Программа так и не продалась, да это было и невозможно: за ней тянулся такой шлейф исков, что легче было бы загнать ржавый «фольксваген», разобранный на детали и рассованный в конуры с бойцовыми собаками по всему миру.

Тогда он первый и последний раз в жизни задумался о самоубийстве – не то чтобы всерьез, но задумался.

Когда все кончилось, Ави прислал ему написанное от руки письмо: «Очень приятно было сотрудничать. Надеюсь, мы и впредь останемся друзьями, а если повезет, то и творческими партнерами».

Лоуренс Притчард Уотерхауз и остальные музыканты стоят на палубе «Невады». Утро. Они играют американский гимн и смотрят, как звездно-полосатый флаг взлетает на мачту.

Внезапно небо наполняют сто девяносто самолетов непривычной конструкции. Одни летят низко, почти горизонтально, другие стремительно пикируют с высоты – до того стремительно, что вроде бы даже разваливаются: от них отлетают маленькие кусочки. Жуткое зрелище – учебные маневры закончились бедой. Однако самолеты успевают вывернуть со своей самоубийственной траектории. Отвалившиеся куски падают ровно и целеустремленно, а не кувыркаются, как обломки металла. Они сыплются повсюду, странным образом все больше на корабли. Это же страшно опасно! Они могут кого-нибудь зашибить! Лоуренс возмущен до глубины души.

На одном из кораблей происходит кратковременный феномен. Лоуренс поворачивается, чтобы рассмотреть. Он впервые видит настоящий взрыв и не сразу понимает, что это такое. Он может играть самые трудные партии с закрытыми глазами, а «Усеянное звездами знамя» куда легче выстукивать, чем петь.

Лоуренс все быстрее следит глазами – не за взрывом, а за двумя самолетами, летящими прямо на них, над самой водой. Каждый сбрасывает по длинному худому яйцу, потом хвостовые рули заметно поворачиваются, и самолеты, взмыв, проносятся над головой. Встающее солнце светит через стеклянные кабины. Лоуренс смотрит прямо в глаза одному из пилотов. Это какой-то азиатский джентльмен.

Невероятно реалистичные учения – надо же, выбрать этнически правильных пилотов и взрывать на кораблях пиротехнические снаряды! Молодцы! Последнее время здесь все было слишком расхлябанно.

Палуба содрогается с невероятной силой. Ощущение такое, будто спрыгнул с десятифутового уступа на сплошной бетон. Однако Лоуренс продолжает стоять на ватных ногах. Чепуха какая-то.

Оркестр уже доиграл гимн и теперь смотрит на представление. Повсюду гудят сирены – на «Неваде», на соседней «Аризоне», на берегу. Лоуренс не видит зенитного огня, не видит знакомых самолетов в воздухе. Бомбы продолжают рваться. Лоуренс подходит к борту и смотрит через несколько ярдов воды на «Аризону».

Еще один пикировщик сбрасывает снаряд, тот падает на палубу «Аризоны» и неожиданно исчезает. В палубе аккуратная дыра по форме бомбы, как в мультфильме, когда персонаж в панике прошибает стену или потолок. Пламя бьет из дыры за микросекунды до того, как вся палуба вспучивается, разламывается, превращается в сплошной шар огня и черноты. Что-то летит на Уотерхауза – он замирает, – проносится над ним, мимо, через него. В голове жуткий звук случайно задетой струны, не в лад, однако не лишенный некоторой сумбурной гармонии. Музыкальный или нет, звук оглушителен. Уотерхауз зажимает руками уши. Однако звук все равно здесь, звук повсюду, словно раскаленные спицы пронзают барабанные перепонки. Адский трезвон.