– Так значит, ты работаешь на кухне, – задумчиво протянул мой спаситель.

– Да, господин.

– Нравится?

– Не очень…

Мужчина рассмеялся.

– А ты хотела бы быть, как она? – кивнул он на Куколку, все еще играющую на балконе.

Я вздохнула, глядя на девочку. Красивые платья, игрушки… И она наверняка не знает, каково это, когда руки ломит от ледяной воды в ведре, а прошедший с блюдом слуга, как нарочно, наступает грязными башмаками прямо на свежевымытый пол. Конечно, я ей завидовала. Иногда, перед сном, представляла, как вернется отец, как снова заберет меня в теплую каморку над казармами и купит… Нет, не марципан. Большую булку свежего, еще горячего хлеба и кувшин парного молока.

– Любая хотела бы, – сказала я, заметив, что мужчина ждет ответа. – Только это невозможно.

– Ну почему же, – ответил мужчина, опускаясь передо мной на корточки. – В День Поворота нет ничего невозможного. Тем более что я немножечко маг.

Он сжал руку в кулак, а потом развернул ее ладонью вверх. Над пальцами, рассыпая сиреневую пыльцу с крыльев, порхала бабочка. Снова рука в кулаке, и не успела я разочарованно ойкнуть, как на мужской ладони заискрилась льдистая лилия. Волшебник подул на нее, а потом осторожно воткнул мне за ухо, пощекотав шею.

– Вот так, – улыбнулся мужчина. – Тебе идет.

– Спасибо, – прошептала я, боясь прикоснуться к цветку.

Мужчина поднялся, отряхнул полы плаща, снова наклонился, подставив щеку. Догадавшись, я ткнулась губами в гладковыбритую кожу.

Маг улыбнулся, порывшись в карманах, сунул мне серебряную монету.

– Еще увидимся, Ли-и-ра, – протянул он мое имя и зашагал обратно в сторону конюшен.

Глядя ему вслед, я запоздало присела в неуклюжем книксене.

Кухня встретила меня отвратительным запахом мокрого птичьего пера, чадом над сковородами с прогорклым жиром, звоном посуды и громкими выкриками Магды-поварихи, отдававшей приказы не хуже казарменного сержанта.

– Ты! – размахивала она деревянной ложкой. – Живее меси тесто, пока я тебя в нем не утопила!

– Ты! – гулко впечаталась ложка в лоб поваренка. – Не зевай! Сбежит молоко – выпорю!

– Мина, лизарийская твоя задница! Когда ты домоешь эти брыговы противни?!

– Я заканчиваю, госпожа, – залебезила мать. Увидела меня. – Сейчас Лира дотрет…

– Лира сейчас будет перепелок ощипывать, – уперла руки в бока Магда. – Да поживее дрова складывай, дочь ехидны! Тебя только за Корисом посылать!

Я почтительно закивала и, пригибая левое ухо к плечу, прошлепала к длинному, вдоль всей стены в шестьдесят локтей, очагу.

– Что ты ползешь, как каракатица! – понеслось мне вдогонку. – Птицу нужно ощипать, пока не остыла!

Заталкивая крученые сучья под закопченный котел с булькающей похлебкой, я осторожно пощупала висок. Цветка ожидаемо не было – иллюзия развеялась, стоило магу уйти. Я вспомнила, как ласковые руки оттирали грязь с моего лица, и тихо улыбнулась. Нежные прикосновения, от которых я совсем отвыкла за два года, были лучшим подарком на День Поворота.

– Ах ты, вредитель! Троллев выродок! – заорала Магда.

Покосившись через плечо, я увидела как повариха, схватив визжавшего мальчишку за клок волос на затылке, елозит его физиономией по грязному столу. Сбежавшее молоко воздушной корочкой пенилось на внешних боках ведерной кастрюли.

Ка-ззел!

Не ему же отмывать, вот и не уследил. Ненавижу! Так ему и надо, порадовалась я, когда Магда за ухо передала его стражнику.

– Выпори как следует! Чтоб неделю сидеть не мог!

Покачивая телесами, Магда повернулась кругом, выискивая, кому бы еще навешать плюх. Зыркнула на меня, но я уже сидела в углу и ощипывала дичь, сбрасывая перо в дырявый таз.

Рябчики, перепела, фазаны, вальдшнепы, горлицы, гуси, утки, куры были свалены одной кучей высотой мне почти до груди. Я даже пересчитывать не стала, все равно умею только до дюжины, а тут их раз в десять больше – все для высокого стола. Господин Виро́, главный повар княжеской кухни, терпеть не мог грязь в своей вотчине, и потому всю птицу и убоину свозили к нам, отчего небольшое помещение прованивалось кровью, желчью и содержимым кишок.

Я отобрала мелких птиц, которых нужно ощипать в первую очередь – в котел с кипятком какого-нибудь чибиса, в отличие от утки, не сунешь – сварится, но легче не стало. Прикинула объем работы – на весь день хватит, а ведь еще котлы мыть и скрести пол. Эх…

Начала с маховых перьев – они самые вредные и жесткие, если не выдернуть их сразу, то можно потом изуродовать тонкую кожицу на птичьем крыле. Очищенных птичек я раскладывала на столе – их освежуют и отнесут на высокую кухню.

Руки сами делали привычную работу, а губы нет-нет, да и разъезжались в улыбке, когда я вспоминала мага. «Еще увидимся. Хочешь быть, как она?» А вдруг это знакомый моего отца, пришла в голову невероятная мысль. Ну конечно же! Как я сразу не догадалась! Ведь, будь иначе, с чего ему со мной разговаривать? Защищать? Может, он расскажет что-то о папе…

В то, что отец погиб, я не верила. Предпочитала думать, что его отправили служить куда-то на Архипелаги. Или держат в плену, ожидая княжеского выкупа или обмена.

А может, отец спас этого незнакомца? И теперь тот чувствует себя обязанным позаботиться обо мне?

И совсем уж невозможная идея – а вдруг у меня Дар, а волшебник почувствовал это?

В княжестве маги ценились чуть ли не на вес золота – не рождаются они у нас, в отличие от того же Рау. В королевстве, говорят, каждый третий имеет слабые способности, а у каждого пятого имеет смыл их развивать. Кровь райанов же практически заглушает принесенную извне магию лизарийцев, даже для создания иллюзий нам нужны накопители. И тем ценнее рождающиеся раз в десять, а иногда и раз в двадцать лет маги.

Глупости. Папа – райан. Чистокровный, насколько я знаю, иначе был бы не рыцарем, а простым пехотинцем. Обладай даром мать – она не оказалась бы здесь, на грязной кухне. Я искоса взглянула, как она трет смесью песка и поташа жирные занозистые подносы. Даже не знаю, что хуже – дергать пух у казарок или мыть горшки.

«Хочешь быть, как она?»

Конечно, хочу! Я на все была готова, лишь бы выбраться отсюда, избавиться от необходимости постоянно пригибать голову в ожидании подзатыльника, от непосильной работы, из-за которой ломит все тело, от издевательств сверстников – особенно старались девчонки и незабвенный Джайр, чтоб его Лес позвал, от злых щипков женщины, не иначе как по недосмотру Светлых оказавшейся моей матерью.

– Лира!

– Да, госпожа Магда, – вскочила я, отряхивая колени.

– Иди, поешь, потом закончишь, – расщедрилась повариха, поставив на стол щербатую кружку с молоком и пару подгоревших коржиков.

«Еда! Еда-еда-еда-а-а-а!..» – радостно запел вечно пустой желудок.

– И не рассусоливай! Птица сама не ощипается!

– Угу, – промычала я, запихиваясь пересушенным печеньем. Эка невидаль, чуток горелое, все равно вкусно. А ведь у меня еще конфеты! Но их я съем позже, ночью, чтобы никто не видел.

Мать, со стоном разогнувшись, протерла последнее блюдо тряпкой, ненадолго присела в ожидании новой порции тарелок. Гарнизон, замковых слуг, конюших следовало кормить, и поток грязной посуды не иссякал никогда. Несмотря на стертые песком руки и противные объедки, мыть посуду мне нравилось больше, чем пол. Для посуды воду хотя бы грели.

Я перехватила голодный взгляд матери. Отвернулась. Потом отломила половину коржика и отнесла ей.

– Будешь?

Вместо ответа мать с силой ударила меня по руке. Я всхлипнула от обиды и боли, печенье улетело в очаг.

– Да я лучше от голода сдохну! – прошипела эта женщина. – Пошла вон!

От удара в грудь я не удержалась на ногах и шлепнулась на пол.

– Мина, отстань от нее, – заслонила меня широкими юбками Магда. Остальные слуги делали вид, что ничего не происходит.

Тяжело дыша, мать села обратно.

– Цела? – повернулась ко мне повариха.