— В смысле? О чем ты? — еще больше насторожился мужчина.
— О том, — она поставила чашки с чаем на стол, — что соскучился по домашней еде, значит, дома давно не был. Работа, да?
— Ах, да, — облегченно выдохнул он, — работа дышать не дает. Но и с женой тоже в ссоре, тяжело переживаю одиночество.
— Не надо ссориться с самыми близкими и любимыми людьми, Стефан. Их может уже завтра не стать, а ты никогда не исправишь сделанного или сказанного.
Марисса говорила, а Стефан бледнел про себя, слушая ее. Она словно имела в виду Мири, будто знала, что в ее смерти был виноват он, сказанное и сделанное им. Мужчина тяжело сглотнул, ненавидя свое прошлое. Оно было темным и кровавым, настоящее все сильнее походило на него, с каждым днем добавляя в узор его жизни все новые и новые оттенки черного.
— Если бы мы были такими мудрыми вовремя, а не когда уже поздно, Марисса...
— Ты прав, Стефан. «Поздно» — это самое страшное слово, которое я знаю. Боль, страдания, мучения, ничто не идет в сравнение с «поздно». Когда становится поздно, никакая боль не может стать сильнее, чем она есть; никакие страдания не имеют больше над тобой власти. Вся твоя жизнь превращается в одно большое сожаление.
Стефан молчал, держа в руках горячую чашку с чаем. Ему все равно казалось, что пальцы онемели от холода. Он всю жизнь жил в горьком сожалении о прошлом и непроходимой тревоге за будущее. И в настоящем, видимо, уже ничего не сложится. Знала ли Марисса, что виновник ее вечного сожаления о смерти сестры сидел перед ней? Что бы она сказала ему, узнай, кто косвенно повинен в таком раннем и трагичном уходе Мири?
— Я часто вспоминаю Миранду, — продолжила Марисса, — и то недолгое время, что выпало нам на эту жизнь. Так грустно, Стефан, осознавать, что вся твоя жизнь оборвалась в один миг, когда умерла сестра.
— Знаю, Марисса, — печально ответил ей мужчина, отставляя чашку, к содержимому которой даже не притронулся, — Мири и для меня была когда-то всем. Я никогда не смогу восполнить пустоту от ее потери в своей душе.
Он не заметил ее едкой ухмылки, которую Марисса спрятала за чашкой. Как же она ненавидела этого ублюдка. Видит Бог, она бы пошла на сделку с Дьяволом, лишь бы отправить сукиного сына в пекло! За всю боль, которую он причинил ей, за жизнь сестры и своего не родившегося племянника. Кто знает, как бы сложилась ее жизнь, была бы она более счастливой и радостной, если бы Стефан Хейз когда-то не затопил ее мир кровью?..
— Мири была беременна, — дрогнувшим голосом произнесла Марисса. — Мы никогда не поднимали ту тему, не говорили об этом, но, думаю, ты знаешь о ребенке, ведь так?
— Да, — еле слышно ответил Стефан и зажмурился про себя, отгоняя призраков, которые почувствовали запах крови и боли, начавшей пульсировать в его сердце. Скоро невидимые падальщики набросятся на него.
— Никогда не понимала, почему она так сделала, Стефан? Моя Мири, безбашенная, добрая, любящая жизнь девочка покончила жизнь самоубийством, забрав с собой в тот мир и вашего ребенка? Она так любила тебя, какой бес опутал ее?!
По щеке женщины скатилась слеза, и она нервным движением руки стерла ее. Мариссу разрывало на части от его присутствия, она не могла и не хотела видеть подонка в своем доме, но такие условия диктовала месть. Месть, которая разрушит его жизнь до основания, превратит в прах все, что он любил. Она отберет у него смысл жизни и породит в его мире хаос и темноту, забрав навсегда любимую женщину.
— Я не знаю, — пытался говорить уверенным голосом Стефан, но у него это плохо получалось. Слишком ярко он помнил события двадцатилетней давности, ведь у боли нет срока годности, — ее поступок и для меня тоже останется навсегда загадкой.
— Что ж, не будем о плохом, — бодро сказала Марисса, и тут же ее губы расцвели в улыбке. — Фонд. Сейчас принесу документы, посмотришь нашу отчетность по последним мероприятиям.
— Конечно, Марисса.
Женщина вышла из комнаты, но ноги понесли ее в совсем другую сторону. Она быстро спустилась в подвал и подошла к Марине. В венах клокотала ярость, еле сдерживаемая злость. Марисса замахнулась и ударила девушку по лицу.
— За что?! — закричала Марина, пытаясь увернуться от рук сумасшедшей.
— За то, что твой ублюдок-муж разрушил наши с сестрой жизни, за жизнь моего племянника, за все! — поорала Марисса и отвесила еще одну пощечину пленнице, упиваясь счастьем от вида раскрасневшегося лица и слез Марины.
— Боже мой, что происходит…
— Я бы убила тебя, но боюсь, это не доставит ему столько боли, как осознание того, что ты ушла от него, бросила своего любимого Стешу. Твой труп, даже порубленный на части, не причинит ему столько страданий, как знание того, что ты жива, но счастлива в чужих руках.
— Нет, пожалуйста, — заплакала Марина, — поговорите с ним. Я уверена, вы ошибаетесь, Стефан не мог сделать того, о чем вы говорите.
Очередной удар по лицу заставил девушку замолчать. Пусть она убьет ее! Пусть разделает тело на части, но только не сделает то, что задумала! Тогда это убьет Стешу…
Марисса приказала себе остановиться, убеждая, что скоро эта девочка пройдет все круги ада, и нет смысла так усердствовать. Оставив Марину, женщина поднялась наверх и вернулась к Стефану с документами. Как ей нравилась идея с фондом. Она качала из Стефана деньги самым легальным способом из всех существующих. Он даже не подозревал, что уже несколько лет спонсировал ее планы мести, и теперь его доброта, приправленная сжигающим чувством вины, погубит его.
—Ты молодец, Марисса, я горжусь тобой, — произнес Стефан, глянув на документы одним глазом. Они мало его интересовали, он верил Мариссе и действительно ею гордился. — Ты так много делаешь для детей, которые выбрали неправильный путь.
— Конечно, Стефан, а как иначе мне прожить эту жизнь и не свихнуться? Я всегда винила наркотики в случившемся с Мири. Она принимала их довольно долгое время, юношеская психика не справилась с новостью о беременности. Эта гадость толкнула мою сестру на самоубийство! И я не позволю другим детям угробить свою жизнь, подсев на наркотики.
Мужчина молчал. Наркотики были заменой конфетам в их сложной юности. И он, и Мири, оба сидели на разной дури, какую получалось достать и на какую хватало денег. Часто к марихуане и коксу примешивались алкоголь и обычные сигареты, тогда они признавались друг другу в неземной любви, отравленные гадостью всех видов. Их с Мири любовь была наркотической иллюзией, ядовитым дымом, в котором они видели собственные, не существующие картины. Любовь была одной из таких картин.
— Ты знаешь, что это такое, как это страшно — не владеть собой, быть кем-то другим, когда наркотики подменяют твой разум. Скажи, Стефан, ты бы спас ее, если бы знал, что она придет домой после вашей встречи и полоснет по своим венам бритвой? — всхлипнула женщина, вытирая слезинки с глаз. — Ты бы спас ее и своего ребенка?
— Тебе не нужно об этом спрашивать, Марисса. Ответ очевиден: да. Если бы я только знал, — соврал он, про себя проклиная тот день, когда все случилось, и того Стефана, который отнял жизнь у этой девочки и не рожденного ребенка.
Во всем виновата дурь. Они почти всегда были под кайфом, каждый день был обязательно окрашен жаждой достать дозу или, если получалось найти деньги на пакетик убийственный травки, болезненной эйфорией. Не нужна была ему Мири и какой-то ребенок, когда в голове стоял плотный туман из вечной жажды и постоянного кайфа; когда мозги были набекрень от всего дерьма, которое он в себя тогда запихивал. Ему было абсолютно все равно, кого трахать в конкретный день: Мири — хорошо, уже знакомая ему девушка; не Мири — тоже неплохо, ноги раздвигают все одинаково. А потом она пришла к нему с новостью о ребенке… И это стало началом конца.
— Мы в этом месяце хотели устроить больше мероприятий, помочь большему количеству ребят. Стефан, я вижу, как они борются за жизнь, как хотят все исправить. Моя душа воспаряет к небесам, когда они благодарят меня за то, что я делаю.
