— Это было бы моей второй ошибкой в жизни, — сообщил я ему. — Первая — та, что я вообще пришел сюда.

— Знаете что? — Он оскалил свои великолепные зубы в злобной ухмылке. — Чем ближе я вас узнаю, тем меньше сожалею о той оплеухе, которую вам отвесил!

— Продолжайте полировать своего “Оскара”, — посоветовал я ему. — Пока он у вас, вам нет нужды притворяться приличным человеком. — Я поставил стакан на крышку погребца и пошел к двери. — Как только что-нибудь разузнаю, поставлю вас в известность.

Он ответил коротким кивком, отвернулся и принялся изучать свое отражение в зеркале. Я с трудом подавил желание пнуть его ногой в обтянутый боксерскими штанами зад, потому что, какова бы ни была его реакция, самовлюбленности не убудет у него ни на йоту. Все-таки актерское тщеславие — вещь несокрушимая, и попытаться уязвить его — все равно что лаять на луну.

Телохранитель за дверью одарил меня мимолетным враждебным взглядом, когда я прошел мимо него к поджидавшей меня Еве Байер.

Она бросила взгляд на свои часики и улыбнулась.

— Добрая дюжина журналистов не пожалела бы тысячи долларов за то, чтобы провести наедине с Рэем полчаса, как это сделали вы, — сказала она. — Какое впечатление он произвел на вас?

— Никакого, — откровенно признался я. — Впечатление на меня произвели только вы.

— Я польщена. — Она на секунду прикусила пухлую нижнюю губку. — Все в порядке, не так ли? Я хочу сказать, вы ведь поможете Рэю?

— Если сумею, — ответил я. — Но пока, мне кажется, шансов маловато.

— С ним надо познакомиться поближе, только тогда начинаешь понемногу понимать его, — сказала она. — Я уже вам говорила, что под его мускулистой внешностью...

— Скрывается человек, который больше всего боится, что вот-вот спятит, — закончил я за нее. — Вы тоже заметили это?

Ее большие сапфировые глаза широко раскрылись, заняв пол-лица.

— Я вовсе не нахожу это смешным, мистер Холман!

— Я тоже, — сказал я. — Не хотите проводить меня до выхода?

— Нет, — сердито ответила она. — У меня есть дела поважнее. До свидания, мистер Холман.

— Пакстон женат?

Она покачала головой, потом бросила на меня подозрительный взгляд:

— А почему вы спрашиваете?

— Просто так. — Я пожал плечами. — И никогда не был женат?

— Насколько я знаю, нет. — Ее лицо стало жестким. — Только не вздумайте болтать о нем всякую чепуху вроде того, что он импотент! Уж я-то наверняка знаю, что это не правда!

— Девушка с пятницы до понедельника, не так ли? — спросил я.

— До чего смешно, мистер Холман, — бросила она звенящим голосом, — но полчаса назад, когда мы шли к трейлеру, вы мне показались вполне симпатичным! Очень милым, и даже понравились! Правда, нелепо?

Она промчалась мимо меня — мини-юбочка так и взвилась вокруг ее позолоченных солнцем бедер — и исчезла внутри трейлера. Я остался совсем один в лучах горячего солнца, на длинной дорожке, ведущей к воротам студии, с глубокой уверенностью в душе, что ни за какие блага на свете не согласился бы очутиться на месте Рэймонда Пакстона — решительно во всех отношениях!

Заблудившийся луч прокрался сквозь щели жалюзи и заплясал на бронзовом пресс-папье, которое стояло посредине обтянутого кожей стола. Несколько секунд доктор Дедини внимательнейшим образом изучал это любопытное явление, и я никак не мог привлечь его внимание к моей скромной персоне. Это был тонко-костый, хрупкого сложения человек, в элегантном костюме, бледно-голубой рубашке и канареечно-желтом галстуке; гладкая оливково-смуглая кожа восточного мудреца, едва заметная седина на висках, глубоко посаженные карие глаза, оттененные длинными, загнутыми кверху ресницами, раз и навсегда застывшее меланхолическое выражение лица — все создавало образ человека, занятого размышлениями исключительно о печалях мира. Впрочем, может быть, у него было нечто похожее на хроническую диспепсию.

— Это ужасная неприятность, — сказал он удивительно мягко. — Впервые в истории нашего заведения пациентка, кхм, покинула санаторий самовольно, без предварительного разрешения.

— Но как именно это произошло? — спросил я.

Его тонкий указательный палец с ухоженным ногтем осторожно подвинул пресс-папье на несколько дюймов в сторону от солнечного лучика.

— Мисс Коленсо пожаловалась, что не может спать, и медсестра понесла ей снотворное. Когда она вошла в комнату, мисс Коленсо напала на сестру сзади, ударила по голове вазой, лишив сознания. Потом мисс Коленсо надела ее форму и вышла за ворота санатория.

— Неужели все так просто? — удивился я. — Ведь вокруг санатория шестифутовая стена, а у ворот — охранник!

— Охранник не может знать в лицо абсолютно всех сестер и сиделок, — сказал доктор с мягким укором в голосе. — Мисс Коленсо подбежала к охраннику и сказала, что внутри здания что-то, э-э-э, стряслось, срочно необходима его помощь. А едва он скрылся в здании, она, очевидно, отперла ворота и вышла.

— Сколько же времени прошло, пока ваши сотрудники узнали об исчезновении больной?

— Не больше пяти минут.

— Вы искали ее? Он поджал губы:

— Искали, конечно, и очень тщательно. До сих пор не понимаю, мистер Холман, почему мы все же не нашли ее. Я послал машину, две группы людей искали мисс Коленсо по обе стороны дороги, еще одна группа отправилась в каньон.

— А если они не обнаружили ее из-за темноты? — спросил я.

— Люди могли бы не заметить, — согласился он. — Но не собаки.

— Собаки?

— Да, специально обученные немецкие овчарки, мистер Холман. — На лице его появилась смущенная улыбка. — И я никак не могу понять, почему они ее не обнаружили. Девушка словно испарилась в воздухе.

— Могу я поговорить с той самой медсестрой? — вежливо спросил я.

— Ну конечно. Мы вполне разделяем беспокойство мистера Пакстона и рады помочь всем, что только в наших силах. Наш штат к вашим услугам, мистер Холман.

— Меня интересует только медсестра, — терпеливо повторил я.

— Сестра Демнон. — Он поднялся со стула и обошел огромный стол. — Я пришлю ее сюда, чтобы никто не помешал вам беседовать.

— Спасибо, доктор.

— Я объясню ей, что вы — доверенное лицо мистера Пакстона, чтобы она от вас решительно ничего не скрывала. — Он смахнул воображаемую пылинку со своего рукава. — Вчера вечером она была прямо-таки в отчаянии оттого, что некоторым образом подвела меня, и страдала от этого, как от физической боли... Но сегодня, рад сообщить вам, она полностью оправилась.

— Великолепно, — пробормотал я.

Доктор вышел из кабинета, тщательно прикрыв за собой дверь и двигаясь с такой осторожностью, словно опасался, что его вот-вот сдует сквозняком. Я закурил и стал размышлять над тем, что же это за санаторий под началом такого симпатичного доктора, если в любую минуту отсюда можно отправить на розыски три отряда мужчин в сопровождении тренированных собак? Минуту спустя отворилась дверь и в кабинет вошла сестра.

Это была рыжеволосая особа лет около тридцати, и даже строгий белый халат не мог скрыть всех изгибов ее пышной фигуры. Ее синие глаза блестели, в них светился ум; аккуратный, чуть вздернутый носик придавал ей несомненную пикантность, а полный чувственный рот совершенно не вязался с представлением о спиртовых компрессах и грелках.

— Мистер Холман? — произнесла она мелодично. — Я — Айрис Демнон. Дедини только что объяснил мне, что вы от мистера Пакстона по поводу мисс Коленсо.

— Вы вчера попали в скверную переделку, не так ли? — спросил я сочувственно.

— Я была буквально потрясена. — Она печально улыбнулась. — Но, в общем, такое случается время от времени в жизни сестер психиатрических клиник, так что мне, пожалуй, даже не следовало бы удивляться!

— Как же все произошло?

— Мисс Коленсо пожаловалась, что не может уснуть, я понесла ей две таблетки снотворного и...

— А каким именно образом она пожаловалась вам? — спросил я.

Она с недоумением поглядела на меня, потом в глазах ее появилось понимание.