Постояв с минуту, Великий князь спросил насмешливо:
– Что, потерялся листочек? Ну, ищите-ищите, Ваше Высочество. А я пойду развлекусь немного. Кстати, Темерлицкая таможня – таможня, основанная на нашей территории в низовьях Дона. Там основывается новый город. Сие, княгиня, к вашему сведению.
Намеренно четко чеканя шаг, он вышел из комнаты. Злорадная улыбка не сходила с его лица.
* * *
До воскресенья Великая княгиня не слышала никаких разговоров по поводу просверленной двери, хотя знала, что они обязательно будут иметь место. На следующей неделе, в середу, Великая княгиня Екатерина пришла к обедне позже обыкновенного. Вернувшись к себе, она уже намеревалась снять свое придворное платье, как вдруг увидела направляющуюся к ней императрицу. Понеже Елизавета Петровна не была за обедней в придворной церкви, а присутствовала при богослужении в своей малой домашней церкви, то Екатерина Алексеевна, как токмо ее увидела, пошла к ней навстречу, дабы поцеловать руку. Государыня в ответ коснулась губами ее щеки и приказала позвать Великого князя. Токмо Никитична вышла за дверь, императрица села в кресло и обратила на Екатерину недовольный взгляд.
– Нехорошо, Ваше Высочество, опаздывать к обедне, разве сие вам не известно?
Екатерина смиренно склонилась в поклоне, с удивлением подметив, как быстро докладываются императрице ее промахи.
– Сие случилось впервые, Ваше Императорское Величество. Камердинер задержался с моей прической.
Императрица потянулась за колокольчиком и позвонила. Явилась камер-фрау Владиславова.
– Где Великий князь?
– Уже идет, Ваше Величество!
– Позвать камердинера Екатерины Алексеевны, – приказала она недовольным тоном.
Испуганный Евреинов явился тут же.
– Я полагала, сударь, вы здесь, дабы служить Великой княгине отменно. Ежели вы еще хоть раз задержитесь с ее прической, из-за коей она нынче опоздала к обедне, придется нам с вами расстаться, – сказала императрица, не глядя на него.
Пунцовый камердинер, заикаясь, пообещал более не оплошать.
– То-то же, не допускайте подобного впредь, – смягчилась государыня и, бегло оглядев нарядное платье невестки, сказала: – Я еще во времена Анны Иоанновны, будучи цесаревной, не оказывала предпочтение нарядам перед Господом Богом.
Екатерина стояла перед ней, виновато опустив голову.
– Хоть я и не жила при дворе, – продолжала императрица, – но в своем доме, довольно отдаленном от дворца, никогда не нарушала своих обязанностей. Часто для того вставала при свечах.
Поняв, что теперь императрицу остановить будет трудно, Екатерина произнесла волшебные слова, коим ее научила когда-то камер-фрау Мария Крузе:
– Виновата, матушка!
Елизавета замолчала, взгляд ее потеплел.
Послышались шаги. Великий князь, который уже разделся в своей комнате, пришел в шлафроке и с ночным колпаком в руке. С веселым и развязным видом он подбежал к руке императрицы. Елизавета Петровна в ответ поцеловала его в лоб и начала тем, что спросила:
– Откуда у тебя, сударь, хватило смелости подглядывать за мной, императрицей Российской?
Вся развязность племянника мгновенно улетучилась, побледнев, он оглянулся на жену, ища у ней спасение. Разгневанный голос тетки повысился на тон:
– Захожу я в твою комнату, и что же вижу? Дверь, всю просверленную, и дырки направлены к тому месту, где обыкновенно сижу я! Изволь объяснить, что все сие значит!
Императрица озлобленно смотрела в лицо наследника, но тот, отступив на шаг, потерянно вертел в руках свой ночной колпак. Императрица ждала ответа, Петр молчал. Тогда она продолжила еще громче:
– Не позабыл ли ты, сударь, чем мне обязан? После оного твоего поступка я не могу смотреть на тебя инако как на неблагодарного. Видишь ли, – продолжала распаляться императрица, – отец мой, Великий Петр, тоже имел неблагодарного сына и наказал его в назидание другим!
На сих словах Петр, вздрогнув, выронил ночной колпак и судорожно сцепил пальцы. Елизавета Петровна, не глядя на племянника, продолжала:
– Во времена императрицы Анны я всегда выказывала ей уважение, подобающее венчанной главе и помазаннице Божией, а сия императрица шутить не любила и сажала в крепость тех, кто уважения ей не оказывал. – Лицо Елизаветы Петровны исказилось, и она встала. – Учти на будущее: я всегда сумею найти способ проучить дерзкого мальчишку.
Великий князь наконец еле слышно промямлил:
– Ужели я какой преступник? Сие всего лишь неудачная шутка…
Шея императрицы от оных слов пошла пятнами.
– Ты вздумал шутить с императрицей, с теткой, коей всем обязан!
Она так разошлась, что не знала уже меры своему гневу, что с ней обыкновенно случалось редко. Рассердившись свыше всякой меры, она наговорила ему много обидных и оскорбительных вещей, выказывая ему свое полное презрение.
Смертельно напуганные, Петр и Екатерина остолбенели. Доселе не приходились им видеть до такой степени разгневанной императрицы. Слезы выступили на глазах Великой княгини.
Заметив их, императрица все еще в запале, сказала:
– То, что я говорю, к вам, княгиня, не относится. Я знаю, что вы не принимали участия в том, до чего он додумался, что вы не подсматривали и делать оного не желали.
– Виноваты, матушка! – паки вырвалось у Екатерины.
Елизавета, услышав ее слова, как отрезвев, замолчала. После чего, резко развернувшись, направилась к двери и удалилась, не сказав более ни слова.
Великий князь в большом смущении пошел к себе, а Екатерина стала молча снимать платье, раздумывая обо всем услышанном. Когда она уже разделась, вошел Великий князь и сказал тоном наполовину смущенным, наполовину насмешливым:
– Хорошо, что ты сообразила сказать «виноваты, матушка!».
– Что ж ты промолчал? Ведь дитя родителям оказывает благодарность покорностью и почтением.
– Да, вестимо. Но у меня все вылетело из головы. Мне казалось, она готова меня убить. К тому же, она вовсе не мать мне, – сказал он пренебрежительно, оттопырив нижнюю губу.
– Она родная и любимая сестра твоей матери, – мягко напомнила ему Екатерина.
Они еще некоторое время перебирали разнос, устроенный им государыней, затем отобедали вдвоем в комнате Екатерины.
Когда Великий князь ушел к себе, княгиня легла в постель и долго еще не могла уснуть, пересматривая в уме события вечера. Екатерина похвалила себя за свою мудрость. Ведь был момент, когда она чуть было не уступила настойчивым предложениям мужа понаблюдать в отверстие. Себе она положила впредь быть крайне осторожной. Уж она бы никогда не позволила кому-то подсмотреть за собой. Она бы нашла, как подобного избежать – по крайней мере, занавесила бы злосчастную дверь, чтоб таковые уродцы, как ее супруг, не имели никакой возможности учинять подлости по отношению к ее особе. Все равно рано или поздно она станет царицей наравне с наследником. Она сумеет так повернуть дело, что вся власть – или хотя бы половина оной – перейдет в ее руки. Вот тогда все увидят, какая она умница. Народ оценит ее по достоинству и полюбит больше, чем внука Великого Петра.
Вскоре после сего случая, 25-го ноября, Великая княгиня с мужем в очередной раз присутствовала при впечатляющем парадном обеде, коим каждый год отмечался день вступления на престол дочери Петра Великого. Таким образом императрица Елизавета Петровна отдавала дань благодарности гвардейцам, приведшим ее на престол.
Великой княгине вдруг пришло в голову: а сумела бы она, Екатерина, отблагодарить тех людей, окажись на месте императрицы Елизаветы?
С удалением медикуса Лестока Екатерина потеряла возможность узнавать, что происходит дома. Но и здесь Господь был к ней снисходителен: из Италии приехала театральная труппа, и один из итальянцев, по фамилии Сакромозо, незаметно подкинул Екатерине письмо от матери. С тех пор он стал ей передавать почту через графа Михаила Воронцова, большого поклонника Франции, где нынче, после смерти мужа, проживала ее мать, герцогиня Иоганна-Елизавета. Некрасивая высылка матери Екатерины и всего круга людей, состоявших с ней в связи, показали Екатерине цену политических интриг, коим Mutter так надеялась обучить дочь. Екатерина давно уяснила для себя, к чему может привести жизнь на грани, когда человек ради наживы легко может предать. Пример Иоганна Лестока, когда-то доверенного приближенного Елизаветы Петровны, а ныне опального, не выходил у нее из головы. Великая княгиня Екатерина Алексеевна продолжала держать себя осторожно и осмотрительно. Первое время новое окружение зело удручало Великую княгиню. Тимофея Евреинова, верного помощника и советчика, изгнали после того, как в гардеробной Великой княгини он поссорился с лакеем, подававшим кофе. Об оном случае было доложено Чоглокову, тот сообщил государыне, и вскоре Евреинов лишился места. Вместо него поставили Василия Григорьевича Шкурина, высокого человека приятной наружности, возрастом чуть более тридцати лет. Поначалу Екатерина Алексеевна его игнорировала, никак не желая видеть его вместо любезного Евреинова. Однако со временем привыкла к нему и даже сблизилась так, что ко дню сорокалетия императрицы Екатерина показала ему только что полученные из Парижа от матери отрезы ткани. Василий Григорьевич пришел в восторг от набивной ткани с золотой нитью. Он любовался ею и цокал языком.
