— Да? Потрясающе. Продолжай, я слушаю, — ему пришлось повысить голос.
— Сто двенадцать пассажиров. Бо... Ах! Бо-боинг...
Почувствовав руку внутри белья, Гоша застонал, зашатался и осел на колени Павла. Вёл себя так, будто впервые чужая рука прикоснулась к нему с сексуальными намерениями. Прижимался и выгибался, мешая Павлу его ласкать. Миниатюрный член, твёрдый и очень горячий, дёргался и выскальзывал из пальцев, шлёпаясь по животу. Павел крепко обнимал Гошу, стараясь удержать, но тот здоровый был. Если уж Гошу выгибало, то требовалось двое таких, как Павел, чтоб его утихомирить. Он подвывал громче, чем реверс тяги Боинга, который прибыл в расчётное время и величественно прокатился мимо окна вип-салона. Гоша приземлился секунду спустя. Запачкал ладонь Павла и затих, лежа поперёк его коленей и вздрагивая голым животом. Потом подкинулся, как ошпаренный, и притащил из-за служебной стойки упаковку влажных салфеток. Заботливо обтёр ладони Павла. Внезапно наклонился и поцеловал руку — нежно, благодарно.
— Павел Петрович, мне пора на разгрузку. Нельзя задерживать багаж. А потом ещё один самолёт нужно погрузить и отправить...
— Какой самолёт? — Павлу не хотелось отпускать Гошу. Хотелось увидеть, как натёртые губы назовут номер рейса и количество пассажиров на борту.
Гоша засмеялся:
— Да маленький транспортный. Ан-2.
— Кукурузник? Мой любимый размер.
«А потом, после любви такого парня, который человека в тебе видит, ты уже не будешь куском мяса в своих глазах. Тебе станет легко и спокойно, и только чуть-чуть печально».
3. Баранов как Чиполлино
Через несколько дней к Павлу в администрацию пришла директриса аэропорта Синицкая. Они давно были знакомы и регулярно пересекались на различных деловых мероприятиях. Павел усадил гостью в кресло у маленького кофейного столика:
— Ирина Геннадьевна, рад вас видеть. Хотите чаю или кофе? Я сейчас распоряжусь...
— Не надо, спасибо, — она, казалось, нервничала.
— Давненько не встречались. Вы по поводу реконструкции второй взлётно-посадочной полосы? Я видел, что решение принято...
— Я по поводу Гоши Баранова.
Павел замер и медленно опустился в кресло напротив Синицкой, не понимая, о чём она говорит. Ирина Геннадьевна переплела тонкие пальцы, на которых сверкали крупные бриллианты, и сказала:
— Это мой старший сын.
— О... — только и смог произнести Павел.
— Вот именно. Это же аэропорт. Там же камеры везде... — Синицкая ещё не договорила, а Павел уже начал неконтролируемо краснеть. Он и не знал, что до сих пор на такое способен. — Темно было, но я вас сразу узнала. Хорошо хоть, звук тогда не писался.
Да, это им повезло. Предоргазменные Гошины крики — не для слабонервных. Павел молча ждал продолжения, и Синицкая продолжила:
— Я вас не виню ни в чём. Я вас знаю, как порядочного женатого человека. Я уверена, что Гоша сам вас домогался и, можно сказать, соблазнил, как он это умеет...
Павлу не понравилось, как Синицкая засаживала своего сына.
— Ради справедливости не могу не заметить, что это я был инициатором встречи.
— Что вы имеете в виду?
— Я сам к нему в аэропорт приехал.
— Как?! Это не первый раз?
— Не первый, — не стал уточнять, что второй. — А почему вы так удивлены? Вы что, знаете за своим сыном привычку приставать к незнакомым мужчинам? Зачем вы пришли?
В глубине души Павла рождалась злость на мать, которая не стоит горой за своего ребёнка.
— Я пришла, чтобы предостеречь вас.
— Предостеречь меня? От Гоши?!
— Вы не понимаете... Он может быть опасен...
— Чем же?
— Гоша — очень особый мальчик.
— Особый в смысле исключительный или в смысле специфический?
— Второе... — Ирина Геннадьевна понурилась, разглаживая юбку на коленях. — У него отклонения. Я не хочу вдаваться в диагнозы, но... Когда Гоше было двенадцать, мне пришлось отправить его в санаторно-лесную школу, чтобы уберечь от проблем младшего сына. И мужа.
— Отца Гоши? — удивился Павел.
— Нет, его отец подло нас бросил, когда Гоше исполнилось два года. Я говорю про своего второго мужа. Не хочу вдаваться в подробности, просто поверьте мне... Если вам не нужны неприятности...
— Спасибо, Ирина Геннадьевна, за предупреждение. Я ценю вашу заботу обо мне, но с Гошей сам разберусь. Он ведь совершеннолетний? — вдруг засомневался Павел.
— Ему скоро двадцать, но по развитию...
— Спасибо ещё раз. Надеюсь, и видеозапись, и наш разговор останутся строго между нами. Мне бы не хотелось, чтобы по городу поползли грязные слухи.
— Конечно, Павел Петрович. Я понимаю, что из-за моего ребёнка вы попали в неудобную ситуацию, и сделаю всё возможное, чтобы замять инцидент. И с Гошей я строго поговорю, хотя это бесполезно. Он не контролирует себя. Я его пристроила у себя в аэропорту, чтобы держать под надзором. То есть, присмотром...
Павел раздёргал узел галстука, едва сдерживаясь, чтобы не начать злой бессмысленный спор с этой любящей матерью. Чтобы не поведать ей, что опасный мальчик, от которого нужно беречь новых мужей и младших детей, — нежный, искренний и наверняка девственный молодой мужчина. Да, гей, но это уж никак не его вина. Павел проводил Синицкую и поручил секретарю найти номер телефона Баранова из службы багажа. Захотелось поговорить с особым мальчиком.
