– Да, если захочет.

– Тогда ты должен ее остановить.

Саймон молчал.

– Кто-то должен ее остановить, – продолжала Лу. – Я поговорю с дядей Дезмондом. Он поставит ее на место. Ты всегда говорил, что он самый влиятельный адвокат в «Чемберс».

В голосе мужа зазвенел металл:

– Нет, Лу, нет. Ты не скажешь ему ни слова. Неужели ты не понимаешь? Здесь ты у Дезмонда Ульрика не найдешь сочувствия.

– Ты, может, и не найдешь, а я найду.

– Знаю, ты уверена, что Дезмонд все для тебя сделает. Он без ума от тебя. Ты занимала у него деньги.

– Мы занимали деньги. Если бы не он, дома бы нам не видать. Беспроцентная ссуда. Акции Картрайта и деньги дядюшки Дезмонда – вот из чего сложился задаток, не забывай.

– Черта с два тут забудешь. Придется отдавать.

– Отдавать не придется. Он сказал, что дает в долг, чтобы пощадить твою гордость.

Однако не пощадил. Тогда Саймон в очередной раз испытал острое чувство беспокойства и мучительный приступ пусть иррациональной, но постоянной ревности. Ульрик без ума от Лу, и это он может понять, как никто. Но как отвратительно, что она использует чувство родственника и еще хвастается.

– Не смей ничего говорить, – повторил он. – Лу, слышишь, я запрещаю. Хуже всего проговориться кому-нибудь – особенно в «Чемберс». Единственная надежда – чтобы не пошли слухи. Картрайт будет молчать, как делал последние четыре года. Это в его интересах. А с Венис я поговорю.

– И как можно скорее. Ты не можешь и впредь рассчитывать на мое жалованье.

– Я не рассчитываю на него – это мы рассчитываем. Не забудь, ты сама настояла на продолжении ра-боты.

– Сейчас все изменилось. Карл Эдгар меня достал. Он становится невыносим. Я ищу другую работу.

– Лучше тебе пока не дергаться. Сейчас не время уходить.

– Боюсь, твой совет запоздал. Сегодня днем я уволилась.

Они испуганно посмотрели друг на друга.

– Ты должен решить этот вопрос с Венис Олдридж. И как можно скорее, – сказала Лу.

В доме Марка Ролстоуна в районе Пимлико звонок раздался как раз в тот момент, когда девятичасовой блок новостей Би-би-си подошел к концу. В парламенте в тот день ничего важного не происходило, Марк остался дома поработать над своим выступлением на следующей неделе и сейчас обедал дома один. Люси была у своей матери в Вейбридже и собиралась остаться там на ночь. В конце концов, матери и дочери есть о чем потолковать – особенно теперь. Как обычно, жена оставила готовый обед – запеченную утку, которую надо было всего лишь разогреть, простой салат без заправки, фрукты и сыр. Марк рассчитывал на один звонок, и это как раз мог быть он. Кеннет Мэплз обедал в парламенте, но сказал, что, возможно, заскочит позже – выпить кофе и поболтать. Тогда позвонит и подтвердит встречу. Кен состоял в «теневом кабинете»: разговор мог оказаться важным. Все, что происходит перед выборами, достойно внимания. И этот звонок мог быть от Кена.

Но, испытав разочарование и раздражение, он услышал в трубке голос Венис:

– Рада, что застала тебя. Звонила в парламент. Надо срочно увидеться. Можешь подъехать на полчасика?

– А дело не ждет? Мне должны позвонить.

– Не ждет. Иначе не звонила бы. Оставь сообщение на автоответчике. Я тебя долго не задержу.

На смену первой вспышки раздражения пришло смирение.

– Хорошо, – неохотно согласился Марк. – Я возьму такси.

Положив трубку, он задумался. Странно, что Венис позвонила ему домой. Он не помнил, когда это было последний раз. Венис не меньше, чем он, старалась не смешивать их роман с остальной частью жизни и держала отношения в строгой тайне – не из-за того, что ей было так же много терять, как ему, а просто из брезгливого нежелания сделать личную жизнь достоянием сплетников из «Чемберс». Удачно было то, что он входил в инн Линкольна, а не Мидл-Темпл; кроме того, жизнь члена парламента с ненормированным рабочим днем и постоянными поездками по Центральному избирательному округу предоставляла отличную возможность для тайных свиданий, а иногда даже и целых ночей, проведенных в Пелхем-плейс. Но в последние полгода свидания стали реже, а инициатором встреч все чаще становилась Венис. Их связь стала обретать обыденность семейной жизни – без надежности и комфорта последней. Ушло не только эмоциональное возбуждение. Теперь он с трудом вспоминал первые жаркие недели, когда их роман только начинался, и ту пьянящую смесь сексуального притяжения и восхитительного чувства гордости от того, что красивая и успешная женщина сочла его желанным. Интересно, продолжает ли считать таким теперь? Может, у обоих все перешло в привычку. Все, даже незаконная связь, имеет свой конец. Во всяком случае, этот роман в отличие от его ранних рискованных похождений имеет шанс закончиться без скандала.

Еще до того, как Люси сказала ему о беременности, Марк собирался расстаться с Венис. Дело принимало опасный оборот, словцо «бабник» становилось модным. Английская публика и особенно пресса с ее поистине генным лицемерием решила, что дозволенная журналистам сексуальная свобода неприемлема для политика. Адюльтер, всегда не популярный, становился почти невозможным при такой высокой планке сексуальной добродетели. А Марк не сомневался, что в случае отсутствия какой-нибудь исключительной сенсации его любовная история окажется на первой странице: молодой, идущий вверх по карьерной лестнице член парламента, претендующий на место заместителя министра; его жена, благочестивая католичка; и любовница, одна из лучших криминальных адвокатов страны. Он не хотел принимать участие в унизительном действии и играть роль в комическом дуэте с обязательными фотографиями раскаявшегося мужа и верной женушки, с достойным видом стоящей подле преступного супруга. Нет, он не допустит, чтобы Люси прошла через такое. Венис его поймет. Она не ревнивая, мстительная, сосредоточенная на себе эксгибиционистка. Преимущество выбора в любовницы интеллигентной, независимой женщины в уверенности, что ваш роман закончится достойно.

Люси дождалась, когда сомнений в беременности не осталось, и только тогда сказала мужу. Умение ждать, знать, как должно поступить, досконально продумать, что именно она скажет, – как это типично для его жены! Марк заключил ее в объятия, испытав прилив почти забытой страсти, нежного любовного чувства. Отсутствие детей было для Люси большим горем, да и у него вызывало сожаление. Но в тот момент он вдруг с удивлением понял, что хотел ребенка не меньше, чем жена, просто не признавался себе в этом: чувство поражения было невыносимо, и он подавлял всякую надежду, полагая, что она бессмысленна. Высвобождаясь из его объятий, Люси вдруг предъявила ультиматум:

– Марк, новые обстоятельства внесут изменения в наш брак.

– Дорогая, но ребенок всегда вносит изменения. У нас будет семья. Боже, это замечательно! Какие чудесные новости! Не понимаю, как ты могла скрывать это целых четыре месяца.

Еще не договорив, Марк понял, что совершил ошибку. Будь они близки, ей не удалось бы скрыть перемены. Но жена словно не обратила внимания.

– Я имела в виду изменения в наших отношениях. С кем бы ты ни встречался – я не хочу знать ее имя и вообще не хочу ничего об этом знать, – теперь этим встречам надо положить конец. Тебе это ясно?

– Все и так кончено, – сказал он. – Это было несерьезно. Я никогда никого не любил, кроме тебя.

В тот момент Марк верил тому, что говорил. Да и сейчас верил: в меру его способности любить, только она владела его сердцем.

У их договора было дополнительное условие, и оба о нем знали. Ужин в пятницу был его частью. Люси сделает то, что от нее ждут, и сделает хорошо. Жена не интересовалась политикой. Ее тонкой натуре был чужд мир, в котором существовал муж, с интригами, тактикой выживания, группировками и соперничеством, чудовищными амбициями. Но ей были по-настоящему интересны люди – не важно, к какому классу они принадлежали и какое положение занимали, и люди всегда откликались на ее дружелюбный, внимательный взгляд, чувствуя себя уютно и спокойно в ее гостиной. Марк говорил себе, что его окружению нужна Люси, ему самому нужна Люси.