их семей и никого из резидентов, что, наоборот,
с самого начала англичане всюду, где сила была на их стороне совершили убийства и массовые казни.
— После взятия Коунпура чтобы отомстить за тысячи пенджабских жертв, Нана-Саиб отдал распоряжение расстреливать всех англичан, кото-
рых можно было захватить.
— Но первый пехотный туземный полк отказался исполнять этот приказ, говоря: — „Мы не убьем генерала Уэллера, который прославил наше
имя ы сын которого был нашим квартирмейстером: мы не хотим убивать других англичан, посадите их лучше в тюрьму".
Нана-Саиб был принужден передать исполнение своего приказа мусульманам. Всюду, даже на поле битвы, даже в пылу боя, даже после три-
дцати тысяч пенджабских трупов сипаи отказывались посягать на своих бывших офицеров.
— А знаете ли вы, чем отплатила Англия за великодушие первого полка?
— Все люди этого полка были убиты до последнего...
Дети так увлеклись рассказом Альжернона, что не заметили, как прибыла в лагерь группа всадников, и один из них, подбегая к Андре, воскликнул:— Это мой сын, мой Андре! — Все произошло так неожиданно, что Андре, очутившийся внезапно в объятиях отца, в страшном волнении мог только
проговорить: — Отец, отец! — и лишился чувств.
Буркьен поднял сына на руки и стал приводить его в чувство.
— А Берта? — спросил отец дрогнувшим голосом, как только сын открыл глаза, —' — Она здесъ! — ответил лейтенант, входя в палатку в сопровождении Берты и заклинателя змей.
Невозможно описать радость, охватившую отца и детей после долгой разлуки. Выслушав короткий рассказ детей, Буркьен с жаром обнял Мали
и Миану и, в свою очередь, рассказал, как он, воспользовавшись замешательством последовавшим за взятием фактории, дотащился до леса и,
с помощью слуг, добрался до ближайшего города.
— Таким образом, мы все спасены— закончил свой рассказ Буркьен, — мы опять все вместе...
Это большое утешение в такое ужасное время, когда вся страна разорена и разорвана на части...
ЭПИЛОГ
Одиннадцать лет спустя после рассказанных событий, в июле 1868 г. я был в Каунпоре. Один из офицеров английского гарнизона показывал
мне развалины замка Битур, разрушенного войсками. Утром, когда мы вернулись с этой прогулки, он предложил мне посетить соседнюю
факторию.
—Фактория Гандапур лучшая в крае,— сказал он мне, — и она должна вас интересовать тем более, что принадлежит вашему соотечественнику,
Буркьену. Примут нас, я уверен, прекрасно, более гостеприимного дома я не знаю, а кроме того, зять хозяина, капитан Альжернон, мой хороший
приятель.
Приняли нас в Гячдапуре, действительно, чрезвычайно ласково. Буркьен, довольный тем, что в гостях у него француз, не отпускал меня несколько
дней. Проведя вдали от родины целых пять лет, я, казалось, нашел отечество в этом уголке Индии. Так познакомился я с героями этого рассказа.
Андре, превратившийся во взрослого красивого молодого человека, управлял возобновленной факторией, в чем помогал ему зять его, капитан Альжернон, оставивший военную -службу и женившийся на Берте Буркьен. Миана, лишившийся своего Ганумана, был назначен приказчиком. Мали
стал совсем Дряхлым стариком и проводил дни на солнце, в разговорах со своей коброй Сапрани, все такой же живой и резвой.
Однажды, когда я разговаривал со стариком, мы увидели Буркьена, бегущего по большой аллее фактории и догонявшего своих внуков, радостный
смех которых наполнял весь сад, их мать, Берта, шла позади, спокойная и веселая.
— Все это дело твоих рук, — сказал я Мали, указывая на эту картину счастья.
Храня молчание, он застенчиво улыбался в свою седую бороду. Потом сказал:
— Я спас их не потоку, что они европейцы.
Я только отблагодарил их за все, что они для меня сделали, когда я был укушен крокодилом.
Ни Нана-Саиб, чи другой царек не освободят Индию от англичан. Национальным героем станет тот, кому будут близки и понятны нужды индусского земледельца. Индия должна стать свободной!