Женившись на дочери владетельного индусского принца, Гектор Буркьен получил за нею в приданое поместье Гандапур, на берегу Ганга,
между Каунпором и Битуром. После поражения при Ласвари, он поселился в этом поместье с женою и сыном, и основал здесь обширную факто-
рию индиго.
Внук его, Арман Буркьен, посетил Европу. Там он женился в Париже и вскоре вернулся в Индию.
Когда сыну его Андре исполнилось двенадцать лет, он отослал его в Париж для окончания образования. Через два года после отъезда сына, он
лишился матери, а вскоре затем и жены, которая оставила ему прелестную девочку, четырнадцатилетнюю дочь Берту.
Одиночество показалось плантатару до того невыносимым, что он решил вызвать сына домой.
В январе 1857 года юноша прибыл в Калькутту и через месяц, побывав в чудесном Бенаресе,
приехал в Гандапур, — накануне того дня, с которого начинается наш рассказ.
Андре был красивый, стройный юноша пятнадцати лет. Его смуглое лицо с прекрасными голубыми глазами соединяло красоту двух типов —
индусского и французского. Париж поразил его своею лихорадочною жизнью, огромными домами и мощеными улицами. Но замкнутая жизнь лицея так резко отличалась от простора Индии, что он давно стосковался бы по родному крову, если бы не обещал матери прилежно учиться. И действи-
тельно, Андре учился прилежно и мужественно переносил затворническую жизнь. В лицее он оставил по себе самые лучшие воспоминания.
Вызов отца несказанно обрадовал его, и он с радостью вступил на индийскую почву.
Сгорая желанием повидать знакомые, дорогие места, Андре поднялся на другой день на заре и поспешил в конюшню, чтобы оседлать свою лю-
бимую лошадь Жальди. Вдруг он услыхал чьи-то легкие, торопливые шаги и, повернув голову, увидал на пороге конюшни свою сестру.
— Ах, ты хитрец! — воскликнула молодая девушка, грозя ему пальцем. — Едва успел приехать,
как уже снова собрался бежать, забыв совсем о своем товарище детства!
— Нет, не забыл, — отвечал Андре, целуя Берту, — но я всю ночь не мог сомкнуть глаз от нетерпения повидать знакомые места и хотел поско-
рее прокатиться, чтобы вернуться к твоему выходу.
— Пустые отговорки! Изволь, в наказание, сейчас же оседлать мою Нилу и ехать со мною!
— Подчиняюсь безропотно этому наказанию!— засмеялся Андре, и поспешил оседлать лошадей.
Несколько минут спустя молодые люди мчались по обширной равнине. Первые лучи солнца уже золотили вершины стройных пальм, не успев
еще коснуться роскошной растительности полей, окутанных синеватым туманом. Перед глазами наших героев расстилалась необозримая равнина
с прекрасными, обработанными полями, на которых колосья ячменя поднимались выше голов лошадей, затем следовали обширные поля индиго
с золотистыми цветами, гряды с многоцветным маком, волнующиеся нивы и поля с сахарным тростником, далее виднелись зеленеющие леса,
в которых в изобилии встречались фиговые, грушовые и апельсиновые деревья, обремененные зрелыми плодами. Насколько мог видеть глаз,
благодатная почва повсюду в изобилии снабжала
владельца самыми разнообразными дарами при-
роды.
Андре был в восхищении от окружавшей его природы, чем не мало удивлял свою сестру.
— Тебе, сестрица,— воскликнул он, — все это кажется весьма естественным, потому что ты не бывала в других странах и привыкла видеть эту
благодать!
— Мне кажется, Европа не менее прекрасна,— заметила девушка с легким вздохом сожаления.
— Конечно, дорогая сестра, но если бы почва Индии обрабатывалась так же прилежно, как в
Европе, она могла бы прокормить миллиард людей, вместо населяющих ее двухсот миллионов. Здесь все поражает величием и грандиозными разме-
рами!
Альпы ничто в сравнении с нашими Гималаями. Чтобы образовать такую реку, как наш могучий Ганг, пришлось бы слить в одну множество европейских рек. У нас солнце круглый год согревает почву, между тем, как там целыми месяцами лучи его слабо пробиваются сквозь свинцовые тучи. Там с наступлением зимы вся природа погружается в долгий сон. Тогда солнце лишь изредка показывается на далеком небосклоне, деревья теряют свою листву, с полей исчезают цветы и плоды, и почва покрывается
белым снежным покровом, реки застывают, течение их как будто останавливается под толстою ледяною корою, и жители укрываются в домах
или выходят, укутавшись в теплые одежды, из опасения простудиться и захворать.
— Брррр! Меня от одних слов твоих бросает в озноб! — воскликнула Берта.
— Тем не менее европейцы совсем не считают себя несчастными. Благодаря трудолюбию и изобретательности, они легко переносят суровый
климат. В то время, как индус довольствуется ничтожной тряпкой, прикрывающей его пояс и голову, утоляет голод несколькими плодами и
ищет себе защиты от непогоды под лиственным кровом, —европейцы должны иметь теплую одежду, питательную пищу и прочный кров, под которым они проводят большую часть своей жизни.
В Европе нельзя быть праздным , "-там идет беспрерывная борьба за существование. Но довольно, я философствую точно профессор, вместо того,
чтобы восхищаться окружающей нас красотою.
Солнце жгло невыносимо, и Берта напомнила брату, что пора вернуться домой, так как отец наверно ожидает их с нетерпением.
— Я хочу поклониться Гангу — нашему кормильцу и отцу, как называют его индусы. Вперед, сестрица! Мы скоро домчимся до берега.
Молодые люди галопом поскакали вперед и вскоре увидали залитые солнцем прекрасные, голубые воды реки. Вдруг Жальди, лошадь Андре,
так неожиданно бросилась в сторону, что едва не сбросила седока. Укрепившись в седле, Андре стал успокаивать своего коня. В то же время он
заметил, что сестра его изменилась в лице и
быстро осадила лошадь.
— Что с тобою, сестрица?— крикнул он ей. — Неужели ты сделалась трусихой? Жальди, как видно, не узнает меня, но я докажу ему, что меня
не так-то легко сбросить с седла.
— Взгляни сюда!— вскричала девушка в ужасе, указывая на лежавшего на дороге путника.
Андре быстро спешился и, бросив сестре поводья, подошел к старику Мали. С трудом оттащил он его к откосу дороги. Он убедился, что нищий жив, хотя одежда его была вся в крови, а на ноге зияла большая рана.
Оставив раненого под надзором сестры, успевшей тем временем успокоиться и сойти с лошади, — Андре побежал к реке, намочил платок и, вернувшись, обвязал им голову бедного путника. Из груди старика вырвался глубокий
вздох, он вскоре очнулся и с изумлением взглянул на молодых людей.
— Ах, саибы! — пробормотал он едва слышно.
— Да, старик, мы саибы,—ответил Андре, — но будь покоен, мы не обидим тебя. Скажи, что с тобой случилось?
— При переходе через овраг на меня напал крокодил,— ответил Мали, — я так ослабел, что не могу идти дальше.
— Как ужасно! — вскричала Берта. — Мы возьмем тебя с собою, я уверена, что отец наш приютит тебя.
— Вы слишком добры,— ответил Мали слабым голосом, — но я не в силах дотащиться до вашего дома. Оставьте меня здесь и пришлите мне не-
много пищи. Я отдохну тут с денек, а потом,
надеюсь, как-нибудь дотащусь до моей хижины.
— Нет, это невозможно, друг мой, — заметил Андре.—Солнце еще больше растравит твою рану.
Садись на мою лошадь, и мы скоро доберемся до дому.
— Сесть на вашу лошадь! — удивился Мали. — Разве вы не видите, что я нищий, презренный нат!
— Нищий ли ты, или нет — мне все равно, садись на мою лошадь, — я требую этого. Настойчивость Андре заставила старика повиноваться. Он пробормотал несколько слов в виде извинения и с помощью молодых людей взобрался на лошадь, которую Андре повел в поводу домой. Вид нищего, сопровождаемого молодыми европейцами, представлял невиданное зрелище для Индии, где глубокая бездна разделяет все касты (классы). Такой поступок со стороны саибов, властителей страны, мог считаться настоя-
щим подвигом.
