- Иди один,- говорю я,- неохота мне к нему заходить.

- Мне тоже,-вздыхает Женька-Ну, а как же фанера?

- По-моему, отец графа - жулик,- решаюсь я.

- Почему так?

- Уж очень богато живут на одну зарплату. И всегда у них разные гости. Из окна на весь двор: «Шумел камыш…»

- А может быть, он за заем выигрывает?

Я вспомнил коробку из-под туфель, где хранились мамины облигации, представил, как мама всегда очень долго тщательно их проверяет по газете, а потом виновато посмотрит на нас с Нонкой, вздохнет и скажет: «Ну, значит, в другой раз…»

Я уже давно заметил, как только к нам во двор зайдет участковый дядя Карасев, так сразу у графа занавешивается окно.

Может быть, и жулик,- неуверенно соглашается Женька.- Ну, за сломанный ящик его же не посадят. Звоним. Нам долго не открывают.

- Кто здесь?-наконец слышим мы голос графа де Стася.

- Мы с Алешкой. Открой, дело есть. Защелкали запоры, на пороге граф:

- Прошу. Проходите, мы тут в карты в дурачка играем,- приглашает граф в комнату.- Мать к тетке уехала.

В комнате за столом Бахиля, Жиган дымит папироской, на столе карты, косточки от урюка, рваная газета.

- А,- радуется Жиган,- кинозвезды пришли! Монти Бекс и Дуглас Фербенкс. Привет от рядового советского зрителя!

Мы здороваемся. Бахиля неловко подает руку, топчется.

Я его уже давно не видел. Говорили, что он болел, а потом где-то долго лежал в санатории. И вот сейчас он, длинный, похудевший, прячет от нас глаза, подвигает стулья, разгоняет дым.

- Ну, как ваше кино? - спрашивает он.

- Плохо,- говорим мы.- Фанера нужна.

Женька долго объясняет, для чего нам нужна фанера. Он достает карандаш, осматривается, тянет к себе газету.

- Вот смотрите,- он начинает чертить на газете. Карандаш спотыкается, делает неровные линии. Женька поднимает газету, а под ней смятые рубли и мелочь.

- Значит, в дурачка играете? - спрашивает Женька.

Жиган по комнате ходит, в окна смотрит, посвистывает. Граф молча прикрывает газетой деньги, высыпает на стол горсть урюка.

- Ешьте.

Почему- то сейчас урюк невкусен. Так, словно скорлупа от грецкого ореха.

- А может, сыграем? - пытливо оглядывает нас Жиган.- Так просто, по пятачку?

Мы с Женькой молчим.

- Денег у вас нет? Я в долг ссужу. А?

Бахиля от газеты глаза поднимает, смотрит на нас и молчит.

- В долг дам. Ну? Я сдаю.- Красиво, звонко трещит картами Жиган.

- Мы не умеем,- говорит Женька. Жиган радуется, суетится:

- А чего тут уметь? Двадцать одно. Вот смотрите: это валет? Так вальту два очка. А это что? Ах дама… Ну, даме три очка. А это? Пожалуйста, шестерка. Ну, раз шестерка - значит, шесть.

И опять Бахиля смотрит на нас. Ничего не говорит, а только смотрит. Уж очень он стал худой.

- Вы на него не смотрите,- показывает Жиган на Бахилю.- Его испортило воспитание родителей. А что вы думаете? Кругом золотые коронки. Клиенты хватаются за щеку и кричат. Потом папа, его папа, им раздвигает рот и сверлит. Конечно, они опять кричат. А что им делать?

Жиган бросает колоду на стол, садится рядом, закуривает. Смотрит на нас, не знает, куда бросить спичку.

- А дальше? - Жиган катает косточку, берет ее в рот.- А дальше… Слушайте, а чего вы ко мне пристали?

Он жмет зубами на косточку, вкусно хрустит. Мы с Женькой тоже берем косточки. Щелкаем. Почему-то подумалось о зубном враче.

- Ну, так вот,- говорит Жиган и показывает на Бахилю,- этот гражданин все время находится между золотом и воплями больных. Какие же должны быть нервы?

Бахиля встает, идет в переднюю, долго хлопает калошами…

Жиган к нему. Мы с Женькой тоже.

- Куда же ты? - спрашивает Жиган.

- Я больше в карты не играю,- хлопает галошами Бахиля.

- Проигрался и бежать?

- Я отдам тебе долг,- Бахиля надевает пальто, никак не найдет шапку.

Жиган смеется:

- Шапочку в залог.

- А ну-ка, отдай ему шапку,- встает между ними Женька. Я тоже встал с Женькой рядом.

- Отдай шапку!

- Вы что, очумели? Он же сам играл? -Жиган озирается, увидел графа, зовет в свидетели: - Граф, как было дело?

Граф де Стась мнется, то на Жигана, то на нас смотрит.

- Да вот так было… Мы сначала вдвоем с Жиганом играли, а потом Бахиля пришел. Тоже захотел. А Жиган ему говорит: «Трус в карты не играет». Бахиля разорался, что он не трус. Ну, его приняли.

Бахиля справился с галошами, стоит, молчит, только одни глаза говорят.

- На уж твою шапку,- смеется Жиган.- Иди и больше не играй. Про долг не забудь. Слышишь?

Бахиля мнет в руках шапку, не уходит.

- Ну, чего стоишь? Иди.

- Не уйду,- глухо говорит Бахиля.- Я с ними хочу… У меня есть фанера… Отцу кабинет отделывали… Осталась.

- Так чего же мы стоим? - оглядывается Женька.- Пошли!

Ключ в ржавом замке на сарае еле-еле поворачивается.

- Фу, там, наверное, крысы,- ежится Лидочка.

- У тети твоей крысы.

Открыли дверь. У входа большая лужа. Тиски на верстаке оранжевые. Сверху капает.

- Сюда ее нельзя,- говорит Бахиля, поглаживая белоснежную тугую фанеру,- покоробится.

- Ну, а где же нам работать? Дома нельзя. Мусор будет,- говорит Женька.- Мне и так за пластилин попадает.

- Ну, ведь можно же все подмести,- оглядывает нас Лидочка.

- Ты что же думаешь: один раз провел напильником и скорее за веник? - говорит Мишка.- Разве это работа?

- Что делать? - часто моргает под очками Лева.- Что делать?

- Дети,- вздыхает где-то у меня под мышкой Славик.- Натаскаем желтого песку. Он еще за помойкой остался. Посыплем пол. Лужу вычерпаем.

- Снег с крыши скинем,- прикидывает Мишка,- тиски шкуркой почистить, дать маслица - и порядок.

- Дверь на всю ночь открыть. Пусть проветривается,- говорит Женька.

В общем, взялись мы за сарай. Лужу вычерпали, песок принесли. Лидочка со Славиком обили стены новыми газетами. Портрет Лермонтова по краям обрезали, вставили в рамку. Славик радуется:

- Ну вот, без погон он прямо за нас.

Молчит поэт. Смотрит со стены нашего сарая и молчит.

А рядом газетные фотографии папанинской льдины. Четыре человечка в лохматых одеждах подняли руки, прощаются с самолетом.

И все это вместе попало в наш сарай, попало к нам на Плющиху.

* * *

Жиган стоит у двери нашего сарая.

- Пилите?

- Пилим,- говорим мы. - Разве так пилят? Мы молчим, мы пилим.

- Лидочка лоб вытирает:

- Взял бы да показал, как надо. Жиган папироску рассматривает:

- А вы попросите как следует. Мы пилим.

Закурил, ногой консервную банку катает. - Чего же вы молчите?

Мы заняты. Лидочка фанеру держит, а мы пилим. Дымит Жиган в нашем сарае.

- Хоть бы по линии пилили. А то все вкось. Меня зло берет.

- Слушай, катись отсюдова. Хочешь - на тебе пилу и пили.

Жиган папироску выплевывает, всех расталкивает.

- Вот, смотрите.

Идет пила. Прямо по линии и не спотыкается. Где линия» там и зубцы.

- Что еще пилить? - спрашивает Жиган.

- Все. Больше нечего.

- Я еще могу…

Мы торжественно прибили на воротах нашу вывеску:

«КИНОСТУДИЯ «ПЛЮЩИХФИЛЬМ» Просьба ко всем сознательным ребятам не мешать работать.

Дирекция…

Прием посетителей с 9 утра до 9 вечера».

Наш участковый дядя Карасев долго стоит около вывески, снимает фуражку, опять надевает, хмурится и молчит.

Мы стоим у него за спиной и тоже молчим.

- Так,- наконец говорит дядя Карасев,- а вы это самое… Ну хоть с кем-нибудь согласовали?

Он снова интересуется, покашливает:

- Мало ли что? Вроде как самоуправство…

- А мы с райкомом согласовали,- врет Женька.