- Пусть,- говорит,- этот гад при всем эскадроне над могилой командира всю правду скажет.

Наутро весь эскадрон снова окружил могилу. Тот гад на колени встал, чего-то лепечет.

«Громче,- кричат бойцы,- пусть мертвый услышит!» Он громче. А комиссар ему подсказывает: «Чтоб пролетарии всех стран верили друг другу и не боялись доверять один другому самое дорогое, что есть в жизни!»

Слышно за дверью, как мама чай разливает да покашливает старый пулеметчик.

Як чему это рассказал,- снова голос Ивана Ивановича,- чтоб ты, милиция, знал, что человека могут забрызгать грязью и словами и на бумажке. Подумаешь, тебе заявление написали, а я вот сам все видел. И говорю тебе, как бывший конармеец, что Алешка не виноват. И надо, чтобы Гога при всем дворе сказал всю правду, как тогда у нас в эскадроне.

- Как же это сделать? - тяжело вздыхает дядя Кара-сев,

Как? Ну, вот так. Пойду к его отцу и скажу, что все напишу в «Пионерскую правду», все, что сам видел. Конармейцу, пулеметчику в редакции поверят. Глаз пулеметчика видит все правильно. Иначе не попадет. Мало было пулеметов в гражданскую. А один мне доверили…

* * *

Сейчас у нас в окопе пулеметов хватает. Это нам всем доверили. Настоящее боевое оружие -и прямо в школьные руки. Значит, здорово в нас поверили…

ПИШИТЕ ЗАМЕТКИ

Высоко над нами повисла немецкая «рама». Это тихоходный двухфюзеляжный самолет-разведчик. Наверное, окопы фотографирует.

Расстреляли по самолету не одну обойму, а «раме» хоть бы что. Кружит и кружит себе в высоте. Что-то отделилось от самолета и все быстрее, быстрее приближается к земле. Вдруг это что-то рассыпалось в небе и уже опускается на окоп белыми снежинками. Кто-то кричит:

- Листовки! Хватай на курево!

- Не стоит рук пачкать,- сердито кивает Григорий Иванович на бумажные снежинки.

Мне нестерпимо хочется подержать в руках немецкую листовку. О чем они пишут? Чего хотят? Ведь это же «их» листовки.

Один листок тихо опустился на бруствер, покачнулся и скользнул в окоп. Я хочу поднять, но почему-то стесняюсь Григория Ивановича. Наступил сапогом, помалкиваю. Листовка жжет подметку, не дает успокоиться. Я на Григория Ивановича посматриваю, он будто ничего не видит, неотрывно следит прищуренными глазами за «рамой».

Отодвинул чуть ногу, но ничего не прочтешь. Какие-то рисунки и слитно буквы.

- Ладно уж читай,- не отрываясь от «рамы», вдруг говорит политрук.

- А можно?

- Чего уж там,- машет рукой Григорий Иванович,- не маленький.

Мы с Женькой поднимаем листовку.

- Читай вслух,- просит Григорий Иванович.- А вы, товарищи, слушайте,- оборачивается он к бойцам.

Оказалось, это не просто какая-то листовка, а пропуск. Фашисты советуют хранить его подальше «от командиров, евреев и комиссаров». При встрече с немцами этот пропуск предъявляется, и тогда сдавшемуся в плен обеспечена «райская жизнь».

На обороте рисунки «из райской жизни», На одном нарисован улыбающийся красноармеец. В руках у него балалайка, на другом - тот же красноармеец сидит за самоваром, потом он с веником в бане…

- Здорово нарисовали,- говорит Григорий Иванович и старательно прицеливается в «раму».

- Нy, ребята, прячьте свои пропуска,- говорит политрук,- в рай попадете.

- Да ну вас, Григорий Иванович,- сердится Женька.- Уж и посмотреть нельзя?

- 

Сомни-ка получше,- между выстрелами советует политрук,- в туалет сгодится.

Потом Григорий Иванович долго рассматривает листовку, хмыкает.

- Дураки не догадаются: такие бы вещи на наждачной бумаге печатать. Тогда сохраняется.

Бойцы смеются.

Я люблю, когда людям весело. Особенно приятно слышать смех здесь, в окопе.

Сейчас немцы притихли. Вернулась наша разведка, сообщила, что противник укрепляет свои окопы. Наверное, немцы уже выдохлись и наступать больше не могут. А может быть, ждут подмоги?

Иногда ветер со стороны деревни трогает уши звуками губной гармони, мандолины.

- Вот гады! Как у себя дома,- говорим мы и, не целясь, шлем пулю за пулей на звук гармошки.

Григорий Иванович на корточках роется в своем планшете, достает сморщенный лист бумаги:

- Алеша, в школе стенгазету выпускал?

- Еще какую! - радуемся мы с Женькой.

- Ну-ка, «боевой листок» изобразите.

- Как? Прямо сейчас? Здесь? - переглядываемся мы с Женькой.

- А то где же? Одну здесь, другую в Берлине,- спокойно говорит политрук.- Вот вам цветной карандаш. Тут заголовок, здесь рисунок. Наши пулеметчики дадут заметку, как стрелять по самолетам. Так? Я передовичку напишу. Да, вот еще юмор должен быть. Может быть, у нас кто трусит. Сюда его. Или бесславный конец немецкой листовки… А на весь лист такую шапку: «Доброволец в штаны не кладет»… Как?

Шапка понравилась.

Григорий Иванович отдал нам планшет, и Женька, положив на него бумагу, вывел в углу: «Смерть немецким захватчикам!»

Чем- то очень мирным, далеким, школьным повеяло на нас от цветного карандаша и от этого белого листка бумаги. Не хватает школьного звонка и… совсем как до войны.

* * *

…Звонок, Окончились занятия. Сейчас после уроков в классе остается только наша редколлегия. Мы будем выпускать новогодний номер классной стенгазеты.

Редактор стенгазеты - Лева Гоц. Женька и я-художники. Лидочка и Гога - члены редколлегии.

В дверь просунулась мордашка Славика.

- Учитесь? - спрашивает он.- Давайте старайтесь.

- А как у тебя день прошел? - строго спрашивает его Лидочка.

Славик сообщает:

- По арифметике «отл»,

- Ха-ха!

- Ура!

- Банзай!

- Мировецки,- довольный, подытоживает Славик.- Ну, пошли домой.

- Иди один, Славик. Нам стенгазету выпускать.

- И я с вами останусь. Можно?

- Нельзя. Тебе поесть надо.

- А я поем и приду. Можно?

- Зайди к моей матери,-просит Женька.- Захвати бутербродов на всех. И еще акварельные краски и черную тушь.

- Я сегодня не останусь,- объявляет Лидочка.- Мы с Мишей пойдем посылку его отцу отправлять.

- Ну и что же,- говорю я,- отправите и приходите оба.

- Так мне лее нельзя делать стенгазету,- тихо говорит

Мишка и садится за парту.

- Меня выбрали…

Разглядываем сгорбленного Мишку вместе с его летчицкой сумкой, и вдруг, не знаю почему, я заорал:

- Какой глупый! А кто же нам лучше тебя самолет нарисует? Кто? Прямо над Спасской башней будет лететь самолет. Понял? Ну, давайте бегом!

Мишка вскочил, убежал. Лидочка задержалась, подставила мне кулак:

- Как ты думаешь? Что у меня здесь?

- Самолет.

- Молодец!

Лева упрямый лист ватмана расстилает на сдвинутых партах, сердится, очкастой головой крутит:

- Опять вы это самое… Чувства… Давай-ка пиши заголовок: «За отличную учебу».

Женька рисует башню Кремля, а я набрасываю заголовок «За отличную учебу».

Раньше, выпуская любой номер стенгазеты, мы просто мучались. Мы не знали, как и чем заполнить безгранично большой лист ватмана. Мы даже хитрили: название нашей стенгазеты писали очень большими буквами, потом рисовали огромный номер, слева как можно больших размеров рисовали Спасскую башню. Потом изображали какого-нибудь отстающего ученика, обязательно с большим носом, с подвязанной к ноге гирей, на которой было написано «неуд». Рядом рисовали каких-нибудь драчунов с большими кулаками.

Места еще оставалось много, и мы старались пятна на ватмане заполнить заметками.

Сначала, конечно, передовая статья. Скучная и противная, которая называлась или «Наши задачи» или «Будем учиться на «отлично». Потом шли заметки, которых нам никто не писал, и мы их сочиняли сами. Они тоже были почти всегда одни и те же: «За чистоту в классе», «Что нам мешает?», «Лучше готовить домашние задания» и уголок юмора: «Кому что снится».