Я насторожился. Надо же! Кругом одно и то же,

Голос Нонки:

- У Пушкина об этом хорошо сказано.

- Но то была другая эпоха… Мама заворочалась в постели:

- Нона, заведи будильник. Мне завтра в первую смену.

Скрипит пружинка будильника. Хлопнула дверь. Все тихо. Только чуть слышно, как во дворе кому-то жалуется патефон:

Сердце, тебе не хочется покоя,-

Мне не спится. Так и представляется, как танцует Лариска с Тогой. Наверное, там еще девчонки, Ларискины подруги и ребята из Гогииого дом пять. Мать Ларискина, Евдокия Ивановна, конечно, всем чай разливает, а папа патефон подкручивает. Потом они садятся за стол. И этот пижон Гога, наверное, всем объявляет, что он пойдет мыть руки. А Лариска ему полотенце чистое подает. Противно.

Потом, наверное, Гога хвалится велосипедом и своим отцом, знаменитым адвокатом. А когда он капнет на скатерть вареньем, то Лариска и ее мать, конечно, суетятся:

- Ах, ничего, ничего. Отстирается.

После чая опять будут танцевать. И ее папа, наверное, толкнет маму:

- Посмотри-ка на них!

А потом Гога начнет читать свою поэму про полярников.

Как- то у нас в школе был вечер, посвященный покорению Северного полюса. Гога написал поэму. Она называется «Ледяная симфония». Он здорово расписал темные ночи, вой медведей и Большую землю, чья горячая любовь «за тысячу верст согревала челюскинцев».

Когда он прочел свои стихи, мы захлопали, а Лариска кричала «бис!», крутилась на стуле, ко всем оборачивалась:

- Это он сам сочинил! А мне в альбом еще лучше написал. Классик!

Из школы мы идем все вместе. Лариска вплотную с Го-гой, а мы почтительно рядом. Шагаем, слушаем.

- Вообще-то им такую поэму не стоило посвящать,- говорит Гога.- Они там государственный ледокол утопили, а мы кричим «ура!».

- Да ты что? Они же герои,- торопится Женька,- они же на льдине жили.

- Странно,- пожимает плечами Гога,- а куда же им еще деваться? Боролись за свою жизнь, и все.

Мы даже остановились, не знаем, что сказать.

- А почему же ты об этом в поэме не написал? Гога смеется. Смеется и Лариска:

- Чудаки!

- Детский сад!

Дома за чаем я рассказываю о Гогиной поэме и говорю маме, что челюскинцы никакие не герои, они государственный ледокол утопили.

- Сам додумался? - вмешивается Нонка.

- Нет, Гога объяснял.

- Значит, все кругом называют челюскинцев героями,, только твой Гога против? - прищуривается Нонка.- Так?

- Ну, так,- соглашаюсь я.

- Значит, они ледокол утопили? - наседает Нонка.

- Тише вы, политики,- косится на окно мама.

- Дурак твой Гога,- заключает Нонка.

- Нет, он умный. Он много знает.

- Много знает, да мало понимает.

- А это не все равно?

Нонка прихлебывает чай, задумывается. Я смотрю на маму. Она качает головой, улыбается каким-то своим далеким мыслям:

- Нет, сынок, это не одно и то же. Я в жизни видела… Вот сейчас он, наверное, читает эту свою поэму, и все

слушают. Лариска тоже.

А что хорошего в этой Лариске? Так себе, ничего особенного нет.

Вот в школе на литературе мы разбирали образ одного героя. Я взял в тетрадке провел линию. И выписал с левой стороны все отрицательные качества, а с правой - положительные. Положительных набралось больше. Значит, герои хороший человек.

Необязательно нужно выписывать в тетрадке. Можно и на руках. В темноте это удобно. Пальцы на левой руке - отрицательные качества, а на правой - все хорошее.

Начал с левой руки:

Поет Плохо - раз.

Мышей боится - два.

На правой ноге большой палец картошкой - три.

«Красных дьяволят» не читала - четыре.

Когда играет в пряталки, то жулит - пять.

На меня не смотрит - шесть.

Перешел на правую руку:

Косы белые - раз.

Учится на «отлично» - два.

На гитаре играет - три.

Красивая, зараза,- четыре.

Знает, как звали лошадь какого-то Вронского. «Фру-фру» - пять.

Танцевать умеет - шесть. Кажется, все. Шесть на шесть. Вернулась Нонка, погасила свет, улеглась.

- Нона,- шепчу я,- ты не спишь?

- Чего тебе?

- Научи меня танцевать.

…Утром разбудил почтальон. Нонка кричит:

- Алеша, тебе пакет! Распишись.

Я рывком на кухню. В самом деле на столе пакет, почтальон карандаш сует в руки. На пакете наш адрес, только нет номера квартиры. Внизу крупно написано: Алеше Гриб-кову, а вверху напечатано: «Киевский райком комсомола».

Нонка пакет не дает, на свет смотрит, осторожно надрывает. Выпал большой лист. На нем чертеж. У угла написано: «Самодельный широкопленочный кинопроектор».

- Фу, какая чепуха! - говорит Нонка.

Я уже во дворе. Выбежал на середину, два пальца в рот, чертеж над головой.

Высунулись ребячьи головы и, конечно, намыленный Ла-рискин отец.

- Есть чертеж самодельного аппарата! - ору я. Подошла тетя Дуся, потрогала чертеж, подозрительно спросила:

- Самогонку гоните?

Мы сидим на скамейке. Чертеж на коленях подпрыгивает.

- А где же тут мальтийский крест? - трет затылок Лева.

И в самом деле нигде нет мальтийского креста.

- Чем же лента передвигается? - спрашиваем мы друг друга.

Лева водит пальцем по чертежу, бормочет:

- Обтюратор есть, барабаны есть, это осветительная часть, вот фильмовый канал, объектив, бобины, две конических шестеренки. А вот написано: «грейферный узел». Что это? Зачем?

- Крючки какие-то,- говорит Женька и показывает два согнутых пальца. Лева смотрит на Женькину руку, задумывается.

- А ну-ка, сделай еще,- просит он Женьку.- Алешка, тащи нашу пленку!

- Чаю хоть выпей,- говорит дома Нонка.

- Ноночка, некогда,- кричу я.- Дай я тебя поцелую.

- Тьфу, сумасшедший.

Лева пристроил пленку к согнутым Женькиным пальцам. Заставил Женьку водить рукой вдоль пленки сверху вниз.

- Понятно! - кричит Лева.- Вот этими лапками грейфер протягивает пленку. И не нужен мальтийский крест! Ура!

- Ха-ха!

- Банзай!

- Мировецки! - подбрасывает Славик свой картузик с пуговицей.

Из Ларискиного парадного выходит с портфелем ее отец. Остановился, разглядывая нас, нахмурился, идет к скамейке.

- Молодой человек,- говорит он мне,- это просто хулиганство по утрам бандитским свистом пугать весь двор. Я заявлю участковому. Вот так. Твоя фамилия Грибков? Очень хорошо!

Сказал и пошел к воротам, размахивая портфелем.

- Семь,- загибаю я палец на левой руке.- Отец у нее вредный.

- Чего семь? - спрашивают ребята.

- Так просто. Отрицательных больше. Все ясно.

Женька крутит пальцем около моего виска:

- Нельзя тебе, Алешка, сидеть на солнце. Вышла Нонка, подозвала:

- Сейчас по радио хорошая музыка. Идем учиться танцевать.

- Теперь уже не надо,- говорю я.- Отрицательного больше.

- Чего больше?

- Отрицательных качеств больше. Героиня, конечно, не положительная. Все кончено. Ее забыть.

Нонка пожимает плечами:

- Я же предлагала тебе чаю. Вот теперь мучайся.

* * *

И опять мы прилипли к чертежу. Путают нас пунктирные линии и всякие разрезы по линиям «АВ» и «ВС». Просто не разобраться в них. Сейчас детали на чертеже мы обводим пальцами. Это нетрудно. Настанет день, когда эти же детали мы сможем потрогать руками, соединить их, привести в движение. Но когда этот день настанет, никто из нас не знает. Сколько еще ночей мы будем спать на наших простынях, пока на одной из них вспыхнет яркий свет, задвигаются люди, поезда, корабли, поскачет на коне Чапаев.

Пришла Лидочка. Молча уткнулась в чертеж, поежилась:

- Ой, мальчики, сколько тут всего. Справитесь?

- Здесь клятва нужна,- тихо говорит Лева.

- Какая клятва?

- Ну, что мы не отступим.

- Правильно,- говорит Женька,- давайте поклянемся.

- А как? - подняла бровки Рыжик.