У нее была магистерская степень по теологии, и мне нравилось пробовать на зуб ее веру. Первым делом я поинтересовалась, не Бог ли сделал ее лесбиянкой, но потом начала спрашивать и о других вещах, которые казались мне важными для нее. Помню, что я много расспрашивала ее об альтруизме, о котором не имела никакого понятия на основании собственного опыта. Я объяснила ей, что, на мой взгляд, умение точно оценить полезность человека – так же, как любого предмета, – делает бессмысленной необходимость оценивать его же с какой-либо иной стороны. Это происходило до того, как я оставила подругу, чей отец заболел раком, но и к тому времени у меня разрушилось множество отношений: я всегда избавлялась от людей, если бремя общения перевешивало пользу, которую я извлекала. Один из брошенных мною людей и сказал, что я начисто лишена альтруизма. Я признала, что, возможно, так и есть. Но возможно также, что пресловутый альтруизм – не что иное, как нарушение мышления, мешающее людям действовать, замораживающее их нерешительностью. А я, наоборот, могу свободно, по собственной воле, мгновенно распутывать клубки. Сотрудница в ответ лишь сочувственно кивала головой.

Однажды, вскоре после разговора об альтруизме, мы обсуждали адекватное поведение в ситуациях, когда мне приходилось утешать людей, страдавших от неразделенной любви. Видя, что я теряюсь в суждениях об этом предмете, она спросила, не социопат ли я. Помню, как, не зная, что ответить, принялась лихорадочно подыскивать слова, не вполне понимая, что такое социопат и почему она подумала, что я такая. «Социо-» – это что-то об обществе, «патия» – какое-то болезненное состояние, то есть «социопатия» – нарушение отношения к обществу? Это мне знакомо.

Замечание коллеги меня не оскорбило. К тому времени я уже и сама отчетливо сознавала, что есть нечто, необратимо отличающее меня от других. Я очень рано поняла, что они рассматривают свою жизнь не как сложную игру, в которой все события, вещи и люди могут быть оценены и взвешены с математической точностью с точки зрения их полезности в личных целях и удовольствиях. Несколько позже я также заметила, что многие люди испытывают чувство вины, то есть сожаление особого рода, возникающее не от негативных последствий какого-то поступка, а от некоего нравственного императива, коренящегося в совести. Обидев другого человека или причинив ему зло, такие люди страдали так, словно их поступок нарушал что-то в устройстве вселенной, и это вселенское потрясение вызывало у них душевные муки. Мне приходилось притворяться, будто и я испытываю то же, я имитировала поведение испытывавших его, но самой мне чувство вины оставалось неведомо. Это сильно подстегнуло мое любопытство. Если есть ярлык, которым меня можно обозначить, то, вероятно, я смогу узнать о себе много интересного. Действительно, начав читать статьи и книги о социопатии, я находила описания, в которых узнавала себя.

Оказалось, что когда-то моя сотрудница познакомилась с человеком, который, как она выяснила, оказался социопатом. Вместо того чтобы сочинить слезливую историю об очередной невинной жертве бессердечного мошенника, она поддерживала с ним многолетнюю искреннюю дружбу. Оглядываясь назад, могу сказать: стремление этой женщины смотреть на меня как на человеческое существо, невзирая на то что она считала меня социопатом, свидетельствовало, что меня можно понять и принять такой, какая я есть. Та женщина служила живым доказательством того, что не все наделенные совестью и сочувствием ужасаются таким, как я.

Я действительно была очень рада, что для меня нашлось определенное обозначение, термин, ибо это означало, что я не одинока в мире. Должно быть, подобные чувства испытывают люди, вдруг осознавшие свою гомо- или транссексуальность (нутром они, конечно, всегда чувствовали свою необычность).

С того момента, когда был поставлен любительский диагноз, до периода самоанализа и интроспекции после увольнения прошло несколько лет. Узнав слово «социопат» и поняв, что оно означает, я испытала кратковременное удовлетворение и стала относиться к этому факту как к интересному, но незначительному и постепенно забыла о нем. Однако, когда жизнь дала трещину, я поняла, что жить так – признавая, что я не такая, как все, и игнорируя это положение, – дальше нельзя. Мне отчаянно требовались ответы на мучительные вопросы, и я обратилась к психотерапевту. Но врач буквально стала игрушкой в моих руках, и к тому же сеансы – при весьма спорной эффективности – обходились довольно дорого. Однако во время психотерапевтических сеансов я вспомнила о былых разговорах во время практики и любительский диагноз – «социопатия». Я поняла, что ответ надо искать в социопатии, и принялась за книгу, которая как раз в то время целиком появилась в сети. Это была книга основоположника современного понимания психопатии доктора Херви Клекли.

В книге «Маска душевного здоровья» («The Mash of Sanity»), впервые опубликованной в 1941 г., Клекли описал черты, характерные для типа человека, которого сам автор называл психопатом, но которого теперь принято называть социопатом. Клекли утверждает: диагностировать психопатию чрезвычайно трудно, потому что при этой болезни не страдают ни умственные способности, ни умение нормально вести себя в обществе. Более того, психопат благодаря рациональности может добиться высокого положения в обществе. Клекли писал:

Мало того что психопат рационален в суждениях, а его разум лишен иллюзий; он, кроме того, реагирует на ситуации нормальными эмоциями. Свои честолюбивые цели он обсуждает со здоровым воодушевлением. Твердость его убеждений производит впечатление даже на закоренелых скептиков. На интерес к своей личности психопат отвечает вполне адекватными чувствами, а обсуждая свою жену, детей или родителей, производит впечатление теплого человека, способного на преданность и верность.

По мнению Клекли, психопаты – асоциальные личности, кажущиеся социализованными, то есть способными, как и остальные люди, на чувства, стремления, надежду и любовь. Психопаты практически неразличимы в толпе. На самом деле психопат ко всему прочему обладает привлекательными чертами, зачастую несвойственными многим «нормальным» людям. Психопат, по Клекли, обаятелен и остроумен, хладнокровен и красноречив; во всех ситуациях он проявляет незаурядное самообладание. Однако под «маской душевного здоровья» скрывается лжец, манипулятор, не желающий нести ответственность за свои поступки. Он производит впечатление человека, способного на волнение, так как импульсивен, капризен и часто совершает одни и те же ошибки. Нарциссизм мешает ему устанавливать прочные, эмоционально окрашенные связи с другими людьми; он очень неразборчив в связях. Эмоциональный мир психопата – бледная имитация естественного эмоционального мира здорового человека. При этом Клекли признает: совокупность особенностей делает психопата подходящим в равной степени и для деловой, и для криминальной карьеры.

Никогда не узнавала я в себе социопата лучше, чем в клинических описаниях Клекли, составленных больше полувека назад. Наблюдая сотни пациентов, Клекли вычленил 16 ключевых поведенческих характеристик, определяющих психопатию. Большинство этих признаков до сих пор используются в диагностике социо- и психопатий, а также других расстройств социального поведения. Вот они: