© Е. Клокова, перевод, 2015

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Издательство АЗБУКА®

Вся медицинская бригада, занимавшаяся Люкой Шардоном, собралась вокруг его кровати, они убрали все электроды электроэнцефалографа. Показатели электрокардиографа и других аппаратов свидетельствовали о стабильности состояния.

Пациент, пристегнутый к кровати ремнями, пришел в сильнейшее раздражение.

– Я буду говорить только с моим психиатром, а все остальные пусть уйдут. Пожалуйста…

Палата мгновенно опустела. Люка Шардон попробовал поднять голову, но не смог.

– Не пытайтесь, – сказала Санди Клеор. – Вы долго были в тяжелом состоянии, так что пройдет немало времени, прежде чем ваши мышечные рефлексы восстановятся.

– Ну да, а ремни очень кстати, они не дадут мне упасть или пораниться, так?

Психиатр присела на край кровати и убрала со лба пациента прядь светло-каштановых волос. Красивая молодая женщина – на вид не больше тридцати – была без халата: больница, где лежал Люка, находилась в сотне километров от Отделения для сложных больных[1], в котором она работала.

– Не стоит иронизировать, Люка, это для вашей же пользы, иначе нельзя.

– Чушь! Все возможно, если захотеть.

– Как вы себя чувствуете?

Он взглянул в окно, повернул голову и посмотрел прямо в глаза своему врачу, в очень красивые темно-голубые глаза.

– Скажите, доктор Клеор, как долго вы пытались меня лечить – до перевода сюда?

– А вы не помните?

– Нелепый вопрос… как сумасшедший может что-то помнить? Реальность и время – понятия, ничего не значащие для безумцев, разве вы этого не знаете?

Клеор задумалась. Речь и рассуждения пациента показались ей связными, совершенно логичными и без малейшего намека на агрессию.

– Четыре месяца. Вы провели в ОТБ четыре месяца…

– Вы считаете электрошок действенной процедурой? Без нее нельзя обойтись, ее нечем заменить? Вы понимаете, какую боль причиняли мне, пока «лечили»? Знаете, каково это – получить разряд в сотни тысяч вольт? Тебе кажется, что глаза вот-вот вылезут из орбит, а все вены взорвутся. Вам стоит попробовать хоть раз, может, тогда поймете. Психиатрам следует опробовать на себе любую терапию, прежде чем применять ее к другим.

Санди Клеор искоса взглянула на ремни на запястьях пациента. Этот человек мог напасть без предупреждения, стремительно, как кобра, он не раз это делал. Психоз – непредсказуемый и разрушительный недуг, больные страдают галлюцинациями, их обуревают бредовые идеи, бо́льшую часть времени они существуют в параллельной реальности, что очень затрудняет лечение. В случае с Люкой Шардоном дело осложнялось тем, что даже в моменты просветления он оставался параноиком и любую попытку врачей и медсестер позаботиться о нем воспринимал как заговор или травлю.

– Электротерапия помогла вашей памяти вытолкнуть на поверхность некоторые воспоминания о прошлом. Как бы вы к этому ни относились, что бы себе ни думали, она вам помогла.

– Бросьте, доктор! Вы подкармливали мой страх и усугубляли страдания, считали, что лечите, но лишь ухудшали ситуацию.

Электрокардиограф подал сигнал бедствия: сердце выдавало сто двадцать ударов в минуту. Люка опустил глаза на иглу капельницы и замедлил дыхание, пытаясь успокоиться.

– Вы с доктором Полем Гамбье, этим любителем трубочного табака, вели пространные беседы, полагая, что больной «в отсутствии». А я все слышал и каждый день по крупице терял рассудок.

– Это трудно понять – и уж тем более поверить.

Он попытался рассмеяться, но закашлялся, лицо покраснело от натуги. Отдышавшись, он спросил:

– Как там Сесиль Жанна? Мертвецы все еще бродят за ней по пятам?

– Увы…

– И она по-прежнему сдирает с себя кожу, если остается без смирительной рубашки?

– К сожалению, лучше Сесиль не стало.

– И не станет. Пока она заперта в вашей больнице, покойники от нее не отвяжутся. – Он вздохнул. – Очень жаль. Она красивая женщина. У нее такие чу́дные темные волосы – длинные, до пояса. Я всегда любил смотреть на них, касаться ладонью. Сесиль Жанна много для меня значит. Вам это известно.

– Да, конечно.

На мгновение глаза Люки стали пустыми, но он сделал над собой усилие и вернулся к разговору:

– Пока я был в коме, кое-что происходило, доктор Клеор, и это «кое-что» может поставить под вопрос некоторые ваши варварские методы.

Психиатр не понимала, к чему клонит Люка, но, имея опыт подобных разговоров, не позволила выбить себя из колеи.

– Если знаете чудо-решение, Люка, поделитесь со мной.

– Лучше задам вопрос. Вы блестящий врач, вот и скажите, способен ли мозг исцелить сам себя? Очиститься от гнили без внешнего вмешательства, лекарств, врачей? Как заживают ссадины на коленках, даже если их не мазать йодом?

Она покачала головой:

– Выздоровление – путь к той части себя, которую мозг сознательно заблокировал. Пациенты по большей части не способны пройти этот путь самостоятельно, им мешает болезнь. Мы, психиатры, помогаем нашим пациентам разрушать барьеры.

Люка поймал взгляд Санди – он хотел, чтобы она в полной мере прочувствовала его слова.

– Я знаю правду. Я точно знаю, что произошло в тот день двадцать второго декабря, доктор. Мне известно, кто убил восьмерых игроков. Я вижу его лицо, как сейчас вижу вас, доктор.

Санди Клеор выпрямилась. Ее пациент никогда не говорил ничего подобного. Он воспринимал ее как мучительницу, считал, что она участвует в заговоре против него. Она постаралась сохранить нейтральный тон, но возбуждение брало верх.

– И кто же он? Что именно вам известно о том дне двадцать второго декабря?

Люка Шардон поднял глаза на висевшие над телевизором часы:

– Доставайте ваш серый диктофон, доктор, тот самый, которому вы доверяете все эти грошовые умозаключения.

– Я оставила его в отделении.

– Очень удачно. Поезжайте, пока дорогу не занесло снегом, и зайдите в мою палату – ту, где меня держали до перевода сюда. Я кое-что спрятал в одном из металлических прутьев кровати. Достаньте это, возьмите диктофон и возвращайтесь – оно того стоит. Надеюсь, времени у вас достаточно, потому что история, которую я собираюсь рассказать, потрясет ваше воображение.

22 декабря

Утро в сердце Альп выдалось сухим и морозным. В такую погоду хорошо надеть снегоступы и отправиться на прогулку. Именно так и собирался поступить аджюдан-шеф[2] Пьер Бонифас, если бы в самом конце дня ему не сообщили ужасную новость. Звонивший – горный проводник – находился в шоковом состоянии и едва мог толком объяснить, что случилось.