-- Кто говорит об этом!..

   -- Ах, Екатерина Павловна! -- вдруг страстно заговорил он, приподнимаясь.-- Все еще впереди, вся жизнь! И как это хорошо!.. Если б знали вы, как я люблю ваши суровые глаза и власть их над собою!.. Хотите, я сброшусь вниз, туда... скажите только слово!.. Ей-богу!.. С наслаждением, с восторгом!..

   -- К чему же это? -- улыбаясь, с загоревшимися глазами спросила Катя.

   -- Так... не знаю... чтоб доказать свою преданность и любовь... Но вам это непонятно: вы холодны, как льдинка, и рассудительны, как сама старость.

   -- Этого я, действительно, не понимаю.

   -- То-то и есть. 8ы не понимаете, что за один миг, за один порыв можно отдать душу и богу и черту. Вот чего вы не понимаете.

   -- Нет, может быть, и понимаю... но лучше этого не понимать! -- тихо заметила Катя и тотчас же переменила разговор.

   -- Дайте слово, что вы к осени будете в Петербурге,-- сказала она.-- Вам необходимо пожить там, необходимо.

   -- А вы не верите мне?

   -- Нет, верю, верю... но все-таки.

   -- Весьма охотно. Обещаю и клянусь. Клянусь я первым днем творенья и так далее.

   -- Спасибо! -- сказала Катя и поднялась.

   -- Куда же вы? -- спросил Светлицын.

   -- Пора. Пушка прогремела, все спешат к ужину.

   Светлицын неохотно встал и пошел с ней рядом.

   Коперник целый век трудился,--

   запел он чистым, приятным баритоном.

   -- У вас и голос прекрасный,-- сказала Катя,-- сколько у вас талантов!

   -- Мне серьезно советовали поступить в консерваторию. Но в том-то и беда, что много талантов, и ни одного настоящего.

   В стороне от палатки горячо спорили о чем-то студенты. В споре принимали участие Ожегов, Веретенников и два молодых инженера. Но больше всех горячился Кленовский. Его резкий голос покрывал другие.

   -- Это идиотство! -- кричал он.-- Это непонимание элементарнейших приемов тактики!..

   -- Барин! А, барин!.. Вас спрашивают,-- уже несколько раз говорил ему какой-то мужик, притрагиваясь к его плечу.

   Наконец, Кленовский с досадой обернулся и увидел конюха. Тот стоял перед ним, испуганный и бледный, с растерянными, виновато бегавшими глазами.

   -- Чего тебе?

   -- Спрашивают вас... там... папенька, что ли... не знаю.

   -- Кто?

   -- Так что тятенька ваш, стало быть... требуют вас... туда-с...

   -- Куда?.. Зачем?.. Какой тятенька?.. Тятенька -- вон он стоит... что ты врешь?..

   -- Не знаю-с... позови, говорят... вас спрашивают...

   -- Ну ладно, отстань!.. Ну-тя к черту!.. Это идиотство, игнорировать требования самого народа! -- возвращаясь к спору, опять закричал Кленовский.-- В этом вся суть, вся сила, почва и опора!.. Какая глупость!..

   -- Барин,-- не отставал конюх,-- сделайте милость, пожалуйста... будьте настолько добры... надо-с... пожалуйте, барин!-- уже настойчиво, почти грубо заговорил он.

   -- Фу-ты, черт!.. Вот привязался!.. Чего тебе? Отстань, сделай милость!..

   -- Барин, никак невозможно... пожалуйте, как хотите...

   -- Ах!.. Ну хорошо... Я сейчас, господа... куда?..

   -- За мной пожалуйте.

   -- Куда ты меня ведешь? К кому? -- спрашивал Кленовский, спускаясь вниз по тропинке.

   -- Вон туды-с... сию секунду-с...

   Сойдя с горы, Кленовский заметил поджидающего их человека в военной форме. "Каким образом здесь офицер? -- мелькнуло у него в голове.-- Откуда? Зачем?"

   -- Вы господин Кленовский? -- вежливо, прикоснувшись к фуражке, обратился к нему военный.

   -- Да. Что вам угодно?

   -- Николай Николаевич?

   -- Да.

   -- Весьма рад, давно желал познакомиться,-- задушевно и чрезвычайно просто сказал офицер и назвал свою должность и фамилию.

   "Вот так клюква! Что это значит?" -- подумал Кленовский, чувствуя неприятные мурашки по всему телу.

   -- Не беспокойте себя,-- продолжал успокоительно офицер,-- не тревожьтесь.

   -- Я не беспокоюсь, но в чем дело?

   -- Не угодно ли следовать за мной?

   -- Куда?

   -- О, пока весьма недалеко. Несколько шагов.

   -- Но что это значит? Зачем? Пока вы не объясните, я не тронусь с места.

   -- Очень жаль. Но к чему такое недоверие? Даю вам слово, что это необходимо.

   -- Я не пойду... Зачем? Кто вы такой? Что вам надо?..

   -- Маталасов! -- позвал кого-то офицер, и тотчас же из кустов выступили три жандарма и молча обступили Кленовского. Кленовский постоял с минуту в нерешительности, пробормотал ругательство и, не сопротивляясь более, пошел с ними.

   -- Пожалуйста, будьте спокойны,-- все так же вежливо и ласково говорил офицер,-- дело обыкновенное-с... с молодыми людьми часто случается.

   Через минуту они скрылись в тени кустов. Вскоре колокольчики залились веселым малиновым звоном и смолкли в лесу.

   В тот же вечер столь же таинственно исчезли с пикника еще два студента и один гимназист, но отсутствия их никто не заметил. Веселье шло своим чередом. Была уже полночь. Луна стояла высоко. Костер догорал. У большинства мужчин головы кружились от вина. Языки развязались: теперь уже все чувствовали себя совершенно непринужденно. Подали шампанское, стали провозглашать тосты за науку, за генерала, за Россию, за процветание края, за уральскую горную промышленность. Кто-то из молодых инженеров предложил тост за народ, и он был встречен дружными аплодисментами и криками "ура".

VIII

   К Конюхову среди шума несколько раз прокрадывался какой-то рыжий, невзрачный молодой человек, в коротеньком сюртучке, и таинственно докладывал ему о чем-то. Конюхов говорил с ним вполголоса, по обыкновению отвернувшись в сторону, что-то приказывал, и молодой человек так же незаметно исчезал.

   -- Ну? -- спрашивала Анна Ивановна, озабоченная встревоженным видом мужа.

   -- Прозевали!-- отвечал он, хмуря брови:-- Захватили народищу тьму, а депутацию проморгали. Ищут теперь, дурачье, по всему лесу... ослы!..

   -- Какая досада!..

   -- Забрали сейчас одних болванов, да не тех... Жалоба должна быть у Барсукова, а его-то и нет... Подлецы!.. распугали народ, шуму наделали... кособокие!.. Вообще выходит безобразие!..

   -- Ну, ничего... не волнуйся... Бог даст, устроится...

   -- И это называется: негласно... тьфу!.. вот наши дурацкие порядки!.. До генерала дойдет -- сущий скандал!

   -- Этого не может быть!.. А если бы и так, то что ж? Мы тут ни при чем, мало ли производится дознаний и прочее. Наше дело сторона.

   Снова откуда-то вынырнул рыжий молодой человек и, почтительно переждав разговор, подошел к Конюхову.

   -- Осип Павлович вас просят,-- доложил он:-- туды-с.

   -- Хорошо,-- сказал Конюхов и пошел за ним.

   В укромном местечке их поджидал Осип Павлович, тучный, упитанный человек, с бритой головой и красным лицом, затянутый в мундир.

   -- Здравия желаю! -- проговорил он хриплой октавой.-- Многая лета!..

   -- Здравствуйте. Ну что?

   -- Слава богу... Готово-с

   -- А бумага?

   -- Готово-с.

   -- Дайте-ка мне.

   -- Невозможно. Она там... приобщена к делу.

   -- Но мне нужно непременно. Что написано? Кто писал?

   -- Писали господин Кленовский.

   -- Как?!

   -- Студент-с, а не господин лесничий, конечно-с.

   -- Ага!.. Вот мерзавец!.. Я так и знал.

   -- Уже и они... ау! До свиданья!..

   -- Когда? Что вы толкуете! Я сейчас его видел.

   -- Никак нет-с... ау-с!.. изъяты из обращения.

   -- Туда и дорога!.. А жалоба мне нужна...

   -- Да вы не беспокойтесь, Петр Саввич: она приобщится к делу и дальше не пойдет, а другой, надеюсь, не напишут... Нет, уж теперь погодят... Если угодно, я копию сниму.

   -- Пожалуйста.

   -- С полным удовольствием. Имею честь кланяться. Многая лета!..