Когда Аманда позвонила родителям, чтобы сказать, что Николас сделал ей предложение, отец взял вторую трубку, и они спросили, что подарить на свадьбу.

— Ну…

— Мы знаем, что вам с Ники подарить, — сказала Вив.

Аманда вспомнила ту садовую купальню для птиц, которую они однажды выбрали как «идеально подходящую для особого события».

— У нас, может, не будет сада в новом доме, — сказала Аманда.

— Я знаю, милая моя, потому-то мы и хотим, чтобы вы устроили торжество у нас, — здесь ты смогла бы все организовать по-своему. Твой отец и так уже много чего сделал. Мы можем открыть ворота в соседний сад, если хочешь. Джефф ведь не будет против, правда, Джим?

— Конечно, не будет, — сказал Джим. — Дорогая, мы постараемся, чтобы все было замечательно.

У Аманды слова застряли в горле.

— Ты скажи только, как ты хочешь, — сказала Вив. — Мы можем развесить на деревьях фонарики, как у Болтонов на дне рождения Сандры, когда ей исполнился двадцать один год. Тебе тогда это понравилось. Джим, что ты думаешь?

— Мама, — Аманда слышала себя как бы со стороны, — дело в том, что Николас вроде как решил отпраздновать свадьбу за городом, и мы подумали, что Дорсет — подходящее место.

— Правда?

— Там находится… ферма его мамы.

— А… ну тогда ладно. Будет чудесно.

— Ну да…

— Джим, ты слышишь? В Дорсете. Твой отец никогда там не был. Хорошо. Скажешь нам тогда, чем мы сможем помочь. Мы так ждали… в общем, отложили тут немного. Скажешь нам, Мэнди, дорогая…

Аманда попрощалась, положила трубку и плакала до тех пор, пока не выплакала все глаза.

Николас наконец нашел ее. Она помогала персоналу, обслуживающему свадьбу, упаковывать бокалы из-под шампанского в пластиковые футляры.

— Да уж, — сказал он, крепко прижавшись и обняв ее сзади за талию, — говорят, что брак все меняет, но всего три часа — и королева бала превращается в домохозяйку! Неплохо, неплохо…

— Я никого не знаю.

— Где ты никого не знаешь?

— Ты меня не знаешь, Николас, на самом деле, — Аманда повернулась к нему и уперлась кулаками в его грудь, — и я тебя не знаю, разве не так?

Николас фыркнул от смеха, но потом, заметив ее гнев, сделал серьезное лицо.

— Дорогая, — он склонил голову набок, размышляя, посмеяться ли над ее вспышкой гнева или еще немного подразнить, — любимая моя, помнишь, мы читали об этом в «Космо»? Статья «Хандра в день свадьбы: десять опасных симптомов». У тебя гормональный сбой на нервной почве. Тебя околдовала злая фея, чтобы ты засомневалась в муже и начала проверять «серьезность намерений вашего избранника». Ну так проверяй же, потому что я уже обо всем догадался! Только, дорогая, поторопись, хорошо? Я пришел тебе сказать, что Бриджит хочет поскорее покончить с речами.

— Мы ничего не знаем друг о друге. — Аманде было трудно говорить, как будто она читала очень неразборчивый текст на экране телесуфлера. — Я выбившаяся в люди парикмахерша из Бэзилдона, а ты… ты щеголь из высшего общества, обожающий модные вечеринки, который внезапно сделал не тот выбор. И что бы мы ни думали, это играет решающую роль, и это неодо… неопро…

— Непреодолимое препятствие?

— Непреодолимое. В конечном счете. Ты свой среди этих… всех этих людей.

Николас, нахмурившись, огляделся.

— Тетя Нелл? Рашенда? — Он поднял бокал в чью-то сторону. — Мартин Эндерверст, конечно.

— Ты понимаешь, о чем я, — сказала Аманда. — Ты знаешь, кто тебе на самом деле нужен.

— Кто же?

— Девушка из высшего общества.

Николас сморщил нос:

— Какая? Такая, как Лулу?

Лулу была последняя из Слоунсов, чья репутация оставалась неподпорченной. В тот день на ней был разноцветный пояс и огромная брошь в форме лисицы, на которой восседал жокей.

— Ну, или Пенни… или Эмбер.

Николас выглядел так, как будто муху проглотил. Потом он громко хрюкнул от смеха:

— Ты что, совсем спятила? Ты, наверное, не заметила еще, что Пенни за забором и ее тошнит, а Эмбер — твоя самая лучшая подруга.

Аманда задержала дыхание.

«Пожалуйста, — закричал голос в ее голове, — пожалуйста, не останавливайся, продолжай!»

— Не говоря уж о том, что она последняя женщина на земле, на которой кто-либо когда-нибудь на самом деле захотел бы жениться.

«На самом деле захотел бы жениться. Захотел бы жениться». Ее внутренний голос как будто архивировал эти слова, чтобы потом, во время очередных эмоциональных всплесков, к ним был легкий доступ. «На самом деле жениться» предполагало целый ряд других возможностей, в особенности «на самом деле влюбиться», возможно, и на всю жизнь, «на самом деле страстно желать, хотеть». Все, что угодно, но только не такое будничное, ограниченное, как «на самом деле жениться».

— Почему нет? — Голос Аманды был на удивление спокойным. — Почему не захотел на самом деле жениться?

— Ну, понимаешь. Она слишком страстная, бурная, что ли. Милая и все такое, но не то, что называют серьезным выбором.

«Серьезный выбор». Ее внутреннее «я» опять все запоминало, чтобы помочь самооценке стать еще ниже. Серьезный выбор предполагал наличие серьезного воспитания, мотивированной личности, зарплаты и надбавок и так далее, которые являются значительным бонусом к образу жизни мужа. Также плюсом будут брекеты на зубах, полные лодыжки и бедра женщины, предназначенной для рождения детей.

Аманда вдруг увидела одновременно двух Николасов: один завязывал галстук перед зеркалом, а она сидела на стуле рядом с ним, держа в руках огромный ежедневник и зачитывая их совместные дела на следующую неделю; а другой Николас возлежал на кровати с Эмбер, руки которой были привязаны к спинке кровати его галстуком, рядом на полу валялась скомканная рубашка.

— Вот в чем дело. А я серьезный выбор?

— Милая моя, — Николас крепче обнял ее за талию, — ведь я хочу жениться на тебе не только из-за твоего потрясающего бюста и отличного характера. Я женюсь на тебе, потому что знаю — ты будешь хорошей женой и матерью. Потому что ты притворяешься эдакой сучкой в кожаной юбке, но на самом деле милая и добрая. Конечно же, передо мной стоял вопрос — влюбляться в тебя или нет, но твое умение делать кубики изо льда отметает прочь всякие сомнения в этом.

Словно признавая свою вину, он воздел руки к небу, не забывая при этом взглянуть на часы.

— Так ни на ком другом ты бы не женился?

— Женился! — Аманда замерла, а он продолжил: — На тебе, до того как ты сошла с ума и стала обвинять меня в похотливых желаниях к твоим гостям. — Николас обнял Аманду и потерся своим носом о ее нос. — Раз уж ты заговорила об этом, имей в виду: немного шика тебе бы не помешало, когда мы будем наедине. Белые сапожки для верховой езды, эскимосский жилет, плетка, может быть?

Она посмотрела на Николаса. Он улыбался так простодушно и широко, что подозрения улетучились.

Во всех других альбомах похозяйничал Десятый канал. На каждой третьей странице отсутствовала фотография, оставались только прямоугольные пустые места, аккуратно подписанные Ником: «Новый год, 1993», «Мэри Салливан, Эмбер, я, заседание в Будкастере. Ноябрь, 1994». Нетронутыми остались четыре страницы «Вилла Арлекко, Ареццо, Италия. Май, 1992». Если подумать, ничего удивительного. Десятому каналу требовались факты из общественной жизни Эмбер, а на тех фотографиях было только четверо отдыхающих.

Аманда отогнула прозрачную бумагу и начала рассматривать глянцевые снимки. Обычные фотографии людей на отдыхе: улыбки на лицах, загорелые руки, стол со свечами, полуобнаженные женщины в полосатых шезлонгах, сидящие в тени огромных памятников парочки.

Однако сейчас Аманда видела эти фотографии по-другому. Она заметила, что за столом, где хватило бы места десятерым, Николас сидел, тесно прижавшись к Эмбер. На единственном снимке, где они были вчетвером, Аманда и Дэйв смотрели прямо в объектив, а Эмбер хохотала, опершись рукой о Николаса, который улыбался и смотрел ей прямо в глаза.

Аманда вновь схватила свадебный альбом и начала быстро просматривать фотографии гостей, произносящих тосты за ее спиной, в поисках лица Николаса, на котором бы отразилась любовь к ней. Она провела рукой по волосам и опять вернулась к снимкам, сделанным на отдыхе в Тоскане.