отца Филиппа он отомстил; 31. его благосклонность почти ко всем друзьям, благожелательность к солдатам; забота о них, равная величию его души; находчивость, едва совместимая с его молодым возрастом; 32. мерой в неумеренных страстях было удовлетворение желаний в естественных границах и наслаждение— в пределах дозволенного. Это все, конечно, большие достоинства. 33. А вот дары судьбы: он приравнивал себя к богам и требовал божеских почестей, верил оракулам, внушавшим ему это, и распалялся несправедливым гневом на отказывавшихся почитать его, как бога. Он переменил на иноземные свое платье и обычаи, стал перенимать правы пебежденных народов, которые до своей победы презирал. 34. Его вспыльчивость и пристрастие к вину, проявившиеся в нем с юных лет, могли бы смягчиться к старости. 35. Все же надо признать, что если он многим был обязан своей доблести, то еще больше того — своей судьбе, которой владел как никто среди людей. Сколько раз она спасала его от смерти? Сколько раз безрассудно подвергавшего себя опасности она охраняла в неизменном счастье? 36. Предел жизни она положила ему вместе с пределом славы. Судьба его выждала, пока он, покорив Восток и дойдя до океана, выполнил все, что доступно было человеку.. 37. Такому царю и вождю нужно было найти преемника, но тяжесть его дел была не по силам одному человеку. Итак, имя сто и слава его дел распространили его царей и царства почти по всему миру, и прославленными оказались даже те, которые хотя бы в незначительной мере были причастны к его судьбе.
ГЛАВА 6
1. Между тем в Вавилоне (на чем был прерван рассказ) телохранители царя созвали во дворец ближайших его друзей и вождей. За ними последовала толпа солдат, желавших узнать,, к кому перейдет влаеть Александра. 2. Многие вожди, затертые толпой солдат, не смогли войти во дворец; поэтому глашатай не стал пропускать тех, кого не мог назвать по имени. Но его распоряжений плохо слушались. 3. Сначала возобновился громкий вопль и плач, затем в ожидании решения все удержали слезы и установилась тишина. 4. Тогда Пердикка, поставив на виду у всех царское кресло, на котором находились диадема,, одежда и оружие Александра, положил на то же кресло перстень, переданный ему царем накануне; при виде этих предметов у всех опять потекли слезы от горя.
5. Пердикка начал говорить так: «Вот тот перстень, которым царь обычно скреплял важные государственные решения, дан-вый им лично мне; я возвращаю его вам. 6. Хотя нельзя себе представить, чтобы разгневанные боги могли послать нам какое-нибудь другое несчастие, равное тому, которое на нас обрушилось теперь, однако величие совершенных Александром дел заставляет верить, что столь великий герой сблизил богов с че
ловеческими делами и они быстро примут в свой сонм того, кто исполнил предназначенное ему судьбой. 7. Поэтому, поскольку от него остались только обычные останки смертного, мы должны прежде всего воздать должное его имени и телу, не забывая при этом, в каком городе и среди кого мы находимся и какого защитника лишились. 8. Нужно, о соратники, обдумать и решить, как нам удержать победу, пребывая среди тех, над кем мы ее одержали. Нам нужна голова. Одна ли моя голова или много голов, — решить это в вашей власти. Вы должны знать, что толпа воинов без вождя — это тело без души. 9. Шестой уже месяц Роксана беременна, будем ждать рождения сына, чтобы, когда он вырастет, ему с помощью богов принадлежало царство. Теперь же вы решайте, кем оно будет управляться».
10. Так говорил Пердикка. Затем выступил Неарх. «Ни для кого не может быть удивительно, — сказал он, — что царское величие подобает только кровным наследникам Александра. 11. Однако ожидать еще не родившегося царя и обходить уже существующего не соответствует ни духу македонцев, ни положению вещей. Есть у царя сын от Барсины, ему и надо передать диадему». 12. Никто не одобрил его речи. По своему обычаю все зашумели и долго стучали копьями, и, поскольку Неарх настаивал иа евоем мнении, дело чуть не дошло до мятежа. 13. Тогда выступил Птолемей: «Конечно, сын Роксаны или Барсины явится достойным отпрыском, чтобы управлять македонским народом,—сказал он, — однако Европе досадно будет назвать имя того, кто в основном пленник. 14. Стоило нам побеждать персов, чтобы служить их же роду. Ведь еще законные их цари Дарий и Ксеркс со своими многочисленными армиями и флотами напрасно стремились поработить нас. 15. Мое мнение таково: пусть те, кого Александр допускал на свои совещания, сходятся всякий раз, как будет потребность в совместном обсуждении, у его кресла, стоящего во дворце: на том, что решит большинство, и нужно всем стоять, этому должны подчиняться и все вожди, и военачальники».
16. Некоторые согласились с Птолемеем, меньшее число — с Пердиккой. Тогда начал говорить Аристон: «Когда Александра спросили, кому он передаст царство, он сказал, что хочет, чтобы оно досталось наилучшему; сам же он признал за лучшего Пердикку, которому и передал перстень. 17. Он был не один при умирающем, и царь, обведя всех глазами, выбрал из толпы друзей именно его, чтобы передать ему перстень. Следовательно, ему было угодно, чтобы высшая власть была передана Пердикке». 18. Никто не сомневался, что предложение Аристона справедливо. Итак, все предложили Пердикке выйти вперед и взять с кресла перстень царя. Тот колебался между сильным желанием и совестливостью и притом рассчитывал, что чем сдержаннее он будет добиваться желаемого, тем настойчивее будут другие ему это предлагать. 19. Итак, после долгих
'.
колебаний, не зная, как ему поступить, он все же отошел и стал позади тех, кто сидел ближе.
20. А между тем один из вождей, человек твердого характера—Мелеагр, раздраженный колебанием Пердикки, выступил и сказал: «Да не допустят боги, чтобы судьба Александра и величие его власти легли на плечи этого человека; обычные люди этого не выдержат. Я не говорю о более знатных, чем он; вообще же людям не надо брать на себя никакой тяжести против своей воли. 21. Не имеет значения, будете ли вы иметь царем сына Роксаны, когда он родится, или Пердикку, так как он все равно захватит власть под видом опеки. Ведь ему не нравится ни один царь, кроме еще не родившегося; при общей торопливости, вполне законной и даже необходимой, он один только высчитывает месяцы и даже предсказывает рождение сына; а вы еще сомневаетесь, готов ли он вам уступить? 22. Клянусь богами, если бы Александр оставил нам царем вместо себя этого человека, то мое мнение таково, что нз всех его распоряжений именно этого одного не следовало бы исполнять.
23. Что же вы не бежите разграблять царские сокровища. Наследником этих богатств уж, конечно, является народ».
24. Сказав так, он прорвался сквозь ряды, а давшие ему дорогу последовали за ним за объявленной добычей.
ГЛАВА 7
1. Вокруг Мелеагра уже собралась большая толпа вооруженных, и вся сходка превратилась в мятеж и раздор, когда кто-то из самых ннзов, неизвестный большинству македонцев, сказал: «Зачем прибегать к оружию и гражданской войне, когда у вас есть царь, которого вы ищете? 2. Вы обходите Арри-дея, рожденного Филиппом, брата Александра, только что бывшего вашим царем; он участник священных церемоний и единственный теперь наследник. Чем он это заслужил? Что он сделал, что вы лишаете его прав, признанных у всех народов? Если вы ищете подобного Александру, вы такого никогда не найдете; если близкого ему, то таков один он». 3. Услыхав это, сходка сначала как бы по команде умолкла; затем все сразу закричали, что надо позвать Арридея; что смерти достойны те, которые проводил сходку без него. 4. Тогда Пифон, обливаясь слезами, начал говорить, что теперь особенно жалко Александра, который обманывался в преданности и услужливости добрых граждан и солдат. Они думают только о царском имени и традиции, а все другое у них в тумане. 5. Совершенно недвусмысленно он приписывал пороки юноше, которому предназначалось царство. Но то, в чем он его упрекал, вызвало больше ненависти к нему самому, чем презрения к Арридею: ибо, жалея его, все начали ему покровительствовать. 6. Итак, все упорными криками объявляют, что не допустят передать власть никому другому, как только тому, кто родился с призванием к власти, и требуют,
