Гудок паровоза, резкий и продолжительный. Я прыгнул на ступеньку вагона, и поезд тихо и плавно, будто совсем неохотно, двинулся вдоль перрона. Ольга шла рядом с вагоном, затем остановилась, крикнула:

— Пиши почаще!

— Жди… — крикнул ей я.

И вот зеленая птица-поезд уносит меня далеко, далеко на Запад, в незнакомую Австрию, к людям живым, неизвестным, но любознательным, и наверное, разным, как и везде…

Я вспомнил, что в составе гитлеровской армии семнадцать дивизий из австрийцев топтали землю моей страны, хладнокровно наводили свои пушки на то, что было дорого мне, на моих соотечественников. Но все знают также о том, что Гитлер присоединил Австрию к своему фашистскому рейху насильственно, путем аншлюсса, что подавляющее большинство австрийцев саботировали и осуждали его захватническую политику. После войны же, в новых условиях австрийцев захватывает и ободряет идея создания нейтральной Австрии, идея дружбы с моей страной.

Но вместе с тем неофашистская пропаганда, развернутая в последние годы в Западной Германии официальными ведомствами ФРГ, одобряющая аннексию Австрии Гитлером, как-то ассоциируется и среди австрийцев, особенно в кругах бывших офицеров вермахта гестапо и отрядов СС, выезжающих на различные сборища в ФРГ. Из собственной практики работы в Германии мне были известны факты, когда неофашистская пропаганда делала своими жертвами даже рабочих. Поезд спешил все дальше. Позади уже Киев, Винница, Львов. Рано утром состав остановился на станции Чоп. Здесь таможенный осмотр, проверка документов. Не прошло и часа, как пересекли государственную границу. За день и вечер промчались по холмистым долинам Венгрии, через Будапешт, все ближе и ближе к Дунаю.

Наконец, в предрассветной мгле, на пограничной станции с Австрией, венгры, сопровождавшие поезд, покинули свои места. Поезд двинулся и снова остановился — в вагоны вошли австрийские железнодорожники. В тусклой перронной синеве перед окнами вагона замелькали названия австрийских сел, послышалась хорошо знакомая немецкая речь путевых рабочих. Вот и Австрия.

Ольга, Ольга, о чем думаешь ты сейчас? Наверное, спишь крепко-крепко, прижавшись к дочери, улыбаясь мечте о встрече. А я не сплю. Все думаю о тебе, о дочери и о друзьях, и о том, что ждет меня в этой незнакомой стране. А из головы никак не выходят слова задушевной песни:

Действительно, хмурое, даже дождливое. А как в Москве? Неожиданно поезд резко остановился, будто уткнулся в какую-то преграду. Я вышел в коридор вагона и прямо перед собой на серой стене полуразрушенного здания прочел надпись: «Вин-Остбанхоф». Вена — Восточный вокзал. Вокруг сновали такси, двигались люди, слышалась не- умолкающая немецкая речь. Ко мне подошел человек в коротком коричневом плаще, вежливо спросил фамилию и жестом пригласил в стоящую неподалеку легковую машину…

Федчук принял меня в небольшом кабинете, в гостинице «Империал», расположенной на Ринге, центральной части Вены. Кабинет привлекал особым уютом и чистотой. Небольшой стол, книжный шкаф, диван, темные шторы. На книжных полках толстые тома на русском, английском и немецком языках, рядом с ними две спортивные гирьки — гантели. Чернильный прибор на столе, костяной, тончайшей резьбы, изображал старинный тирольский замок. Федчук сидел за столом в темном штатском костюме и что-то писал. Он сразу узнал меня, но встретил сдержанно, официально.

— Приехали? Ну, хорошо, хорошо, — неизвестно кого и за что похвалил он. — Как доехали, где осталась семья?

Узнав о том, что жена тоже сотрудница контрразведки, пообещал связаться с генералом и ускорить ее приезд.

— Да, брат, — отложив карандаш, заговорил он, — здесь не Германия. Не та Германия, где установлен народно-демократический строй, с которым можно сотрудничать. Здесь буржуазное государство. Да и не то сейчас время, когда почти каждый день ловили кого-нибудь из гитлеровских агентов и их вождей. Выжившие в западных зонах крупные специалисты германской разведки перестроились.

Федчук говорил медленно, спокойно. Сильные его руки неподвижно лежали на столе, словно отдыхали.

— Слив свои интересы с интересами Центрального разведывательного управления США, — продолжал он, — бывшие гитлеровские агенты являются сейчас самым активным элементом в наступлении вражеских разведок.

Начав говорить строго, даже сурово, глядя на меня исподлобья, Федчук постепенно смягчался. Голос и взгляд его становились теплее, дружественнее. У него и прежде была такая привычка.

Федчук достал пачку сигарет, пошарил в кармане спички и, закурив, продолжал:

— Так вот, сейчас западные разведки затевают против нас совместную агентурную операцию под шифрованным наименованием «Бейтегут» — («Добыча»), разработанную в ставке генерала Рейнгарда Гелена в баварском местечке Пуллах. Основная цель операции — собрать как можно больше документов в районах расположения советских воинских частей в Австрии.

Федчук прищурился, и в его глазах мелькнула хитринка.

— Но мы тоже не сидим сложа руки, — отметил он. Для организации противодействия этим планам я направил уже несколько своих сотрудников в советские военные комендатуры в нашей зоне. В одну из комендатур придется поехать и вам, пока вы не связаны здесь работой. Лучше всего… — и он прищурился, размышляя, — в комендатуру города М. Это совсем близко, почти рядом. К тому же у нас с нею хорошая связь.

— Вы хотите, чтобы я налаживал там работу?

— Совместно с аппаратом Военного коменданта и командованием частей организуйте усиленную войсковую охрану наших объектов, дозоры и засады, на подступах к ним. Затем усильте гарнизонную службу в городе как днем, так и в ночное время. Приобретите необходимые связи. Но не думайте, что это так же легко, как дома или в Германии сразу после войны.

Подумав, Федчук добавил доверительно:

— Не скрою от вас, что некоторые австрийцы запуганы. Тут, к сожалению, не последнюю роль сыграла странная пропаганда, которую проводили оккупационные власти союзников. В то время, когда мы искореняли нацизм, они укрывали видных австро-фашистов, поднимая шумиху о какой-то мести русских австрийцам. Поэтому при установлении связей надо искать индивидуальные подходы, искать и находить сочувствующих. — Подумав, он закончил с подъемом — Вобщем, беритесь за дело… действуйте. Там, в комендатуре будете пока и жить. Взглянув на часы, вызвал из гаража автомашину и предложил:

— Могу познакомить вас с центром города, если, конечно, хотите.

Я с радостью принял предложение.

— В сравнении с другими городами, в которых мне приходилось бывать, — говорил Федчук, — Вена представляет собой счастливое исключение. Здесь почти все, что нужно увидеть, расположено в центральной части, в Первом районе и особенно вдоль Ринга.

Говоря это, он сложил в папку лежавшие на столе бумаги и, старательно завязав тесемки, закрыл папку в сейф.

— Дело в том, — продолжал он уже на лестнице, — что кроме Первого района, признанного международным, где по межсоюзному соглашению запрещено проведение каких-либо односторонних акций даже в отношении местных жителей, в Вене имеется еще двадцать два других района, поделенных между военными властями четырех оккупирующих держав с соответствующими Военными комендантами в каждом из них.

На улице шел дождь, но, несмотря на это, выйдя из «Империала» — одной из лучших центральных гостиниц Вены, занятой советской администрацией, — мы оказались в оживленной толпе людей. Улица была заполнена пешеходами и автомашинами.

Шофер открыл дверцу, мы сели в машину и медленно двинулись по Рингу. За стеклом замелькали роскошные отели, фешенебельные магазины, рестораны, кафе.

Подав знак шоферу затормозить, Федчук показал мне обширный старинный парк; в нем утопали громады дворцовых зданий.

— Дворец Хофбург, — пояснил он, — постоянная резиденция последних императоров Австро-Венгрии.