— А молоко у Буси вкусное?
— Вкусное!
— Ну что ж. Ради этого мы тогда простим Бусе её вольный характер.
— Халактер?
— Ага, характер. Бусин характер, видно, свободолюбивый. Хочет простора. Быть ничем не связанной.
— Я ничего не понимаю, дядя Ло!
— Эх, Аврора, Аврора, — ухмыльнулся Роберт. — Если б я хоть что-нибудь в этой жизни понимал!
— Извини, что заставила так долго ждать. Тебе ведь пора ехать. Путь неблизкий… — сказала Женя, забежав в дом: вся промокшая, в одной руке — банка варенья, в другой — молока.
— Тёплое ещё, — добавила она. — Будешь?
— Какая щедрая Буся, — произнёс Роберт, взяв тёплую банку молока. — Попробую-попробую… Так… м…
Он пригубил банку — и осторожно глотнул. Потом ещё. А потом сделал большой-большой глоток.
— Ну а что. — Он глянул на банку, облизывая губы. — Буся — молодец. Вкусное молоко. Только вот необычно пить его таким… горячим. Как будто пьёшь прямо из её вымени…
Женя рассмеялась. Роберт посмотрел на неё, промокшую и радостную, и внезапно на мгновение вошёл в странное состояние сознания. Из него можно было как бы со стороны наблюдать за происходящим. И даже — за ним самим. Не включаясь в процесс, безмолвно и отстранённо.
И из этого укромного «места» дождь, что звучал на улице, создавал в его душе предчувствие надвигающихся перемен. Он словно отчаянно просил его остаться. Несмотря ни на что. Ещё хотя бы на чуть-чуть…
— Жень, — сказал Роберт и вдруг снова принялся пить молоко. Почти опустошив половину литровой банки, он наконец оторвался от неё и, с белыми усами, продолжил: — Ты знаешь… мне, вот, почему-то кажется, что мой автобус-то… уже уехал. Ага. Да и не доберусь я в ливень до дороги-то. Утону там ещё где-нибудь. Вон, Мир Воды уже Авроре видится во сне! А вдруг она предсказательница, м? Рисковать как-то и не хочется. Жизнь одна всё-таки.
Женя широко раскрыла глаза.
— Ты… остаёшься?
Роберт пристально посмотрел на неё.
— Я бы этого очень хотел.
— Правильно! — тут же всплеснув руками, быстро заговорила девушка. — Ну куда ты в такой дождь? Весь промокнешь, и не факт, что поймаешь машину на дороге. Автобусы-то редко ходят. Слишком уж далёкий путь. Да и опасно ехать в такое ненастье! Оставайся, оставайся, конечно! Нужно дождаться, пока закончится дождь. Да и мне самой, если честно, не по себе в такую погоду. А вместе — куда веселее! Да ведь, Роберт? — на одном дыхании протараторила Женя.
Роберт не смог сдержать улыбку. Такая родная Женя. Несомненно, оставалось в ней и по сей день что-то такое из самого детства.
*
Обратно в город Роберт не поехал. Решил, что скажет потом на работе, что подхватил грипп или что-то в этом роде. Хотя, конечно, отлично понимал, что главного редактора не провести этими псевдоболезнями, да и к тому же здесь он по большей части обманывал самого себя. Но другого выбора, как чувствовал сам Роберт, у него не было. Он очень хотел остаться. Ему не хватило столь короткого времени. Ему нужно было больше. Ему нужно было то, чего он был лишён всю свою юность.
— Когда идёт проливной дождь и не видно ни одного просвета на небе, такое ощущение, что он никогда не закончится, правда? — произнесла Женя.
— Да, — кивнул Роберт. — Как будто вслед за небом тучи накроют и землю. И наступит конец света.
— Именно, — согласилась Женя.
Они вынесли два кресла на веранду и устроились там. Их укрывал металлический навес, примыкавший к крыше дома. Одеться пришлось теплее, ведь с приходом дождя стало прохладнее. Роберт надел фуфайку, Женя — голубую осеннюю курточку. Так они и сидели, глядя на дождь, омывающий сад перед домом. Сидели и уже второй час вели неторопливую беседу.
— Расскажи о нём, — попросил Роберт. — Каким он был? Как вы познакомились?
Женя минуту молчала. Потом тихо заговорила:
— Знаешь, после школы я с невероятной завистью смотрела, как одноклассники, знакомые уезжают отсюда. Все. Все уезжали в города. Творить свою жизнь. Открывать для себя новые возможности. А мне пришлось остаться, ведь бабушке стало хуже: болела уж сильно. А бросить её я не могла. Поэтому решила, что поеду учиться в какой-нибудь город позже, а пока — будет время определиться с выбором. Вот тогда-то, со мной и познакомился он. Ему на тот момент было уже двадцать шесть, мне — почти девятнадцать. Работал он водителем грузовой машины, показался мне хорошим человеком. А если ещё учесть, как я была подавлена из-за того, что не могу никуда уехать, то его ухаживания немного успокаивали меня. Растапливали моё сердце. Любой женщине хочется мужского внимания… И я его получала.
Примерно спустя полгода после нашего знакомства я узнала, что беременна. Мы расписались. Стали жить у нас в доме, чтобы я всегда могла присматривать за бабушкой. Родилась Аврора. А потом он запил. Он и раньше выпивал, но теперь почему-то перестал сдерживаться. Запои затягивались. И вскоре ему уже не было дела ни до меня, ни до Авроры. Возвращался с работы всегда выпившим. Иногда и вовсе туда не ходил. Потом, через какое-то время, бабушка умерла. Не прошло и года, как умер он. От болезни и плохой водки… Вот и вся история. С тех пор я и одна. Только я и дочь.
Шли месяцы. Ничего не менялось. Каждый день превращался в одно и то же. Эти улицы, эти лица — всё осточертело. Мне хотелось убежать отсюда. Туда, где бы я нашла своё место. Туда, где бы я стала по-настоящему счастлива. Туда, где меня не терзало бы чувство сожаления из-за утраты моей молодости. Моей возможности повидать огромный мир, что существует за пределами этой деревни… Знаешь, когда я прихожу на работу, в школу, когда нахожусь там, мне кажется, что мои школьные годы никуда не ушли. Что я — по-прежнему ученица: скоро окончу школу и уеду отсюда. Потом найду мужчину своей мечты, создам большую дружную семью и проведу с ней всю свою жизнь…
Роберту было жаль слышать то, что сейчас говорила Женя. Он невольно чувствовал себя причастным к её боли и досаде. Конечно, он не имел прямого отношения к тому, что ей пришлось остаться здесь. Но где-то в глубине себя ему казалось, что он мог бы предотвратить такую жизнь Жени. Мог бы избавить её от этого…
— Женя… — вымолвил он. — Ты ещё очень молода. Как ни крути, не пятьдесят тебе. Двадцать три всего.
— И тебе.
— И мне… — кивнул Роберт. — Так что всё ещё поправимо.
— Кажется, мы тут друг для друга — как служба психологической поддержки, да? — улыбнулась Женя.
— Почему бы и нет.
— Тогда ответь мне, Роберт. Зачем нам все эти испытания? Может, неспроста они нам даются, а? Ведь должен же быть в них хоть какой-нибудь смысл.
— Смысл… — повторил Роберт. — Я уже и не знаю, есть ли хоть в чём-нибудь смысл.
— А ты совсем не думал о семье, детях? — спросила Женя. — Тебе вот не хотелось бы иметь ребёнка?
— Как сказать… Думать-то думал. Да вот думанья эти какие-то безрадостные. Бесперспективные, что ли. Ну семья, ну дети — а внутри-то если нет счастья, то как ещё и с семьёй уживаться? Тогда уж внутренний хаос будет только разрастаться. Вначале бы в себе разобраться, а уже потом — увеличивать демографические показатели.
— Но время идёт, Роберт. Как бы ни было тяжело, никуда не деться — нужно выживать в этом мире. А когда есть семья, то это гораздо легче. Поверь. Есть ради кого.
— Вот именно: не жить — а выживать. Не любить, а пытаться полюбить. Не быть счастливым — а пытаться стать им. И так — всю жизнь. В погоне за самим собой. За тем «я», которому наконец-то станет хорошо.
— Но ведь нужно же хоть как-то пытаться стать счастливым?
— Знаешь, я думаю, что для счастья ничего этого не нужно. То есть не обязательно судорожно обзаводиться кем-то. Мне кажется, для настоящего счастья нужно малое. А именно — покой.
— Покой… — медленно и с каким-то удовольствием повторила за ним Женя.
— Да, — кивнул Роберт. — Я понял это недавно. Да вот, буквально вчера вечером и понял. Покой — это когда тебя не тревожат лишние мысли. Когда ты не беспокоишься, что завтра может произойти то, чего тебе не хочется. Когда тебе не нужно идти туда, куда ты не хочешь. Когда то, что ты делаешь, — это и есть радость. Это когда ты перестаешь анализировать окружающий мир и понимаешь — он просто есть. И ты — просто часть него. И на этом все вопросы замолкают. И вот если этот покой внутри найден, то можно и другим дарить это спокойное, умиротворённое, радостное состояние своей души. Своей любимой женщине, своим деткам.
