— А это наша администрация, — сказала Ника, указав на белое двухэтажное здание с ухоженным фасадом.

— Та самая, которая несколько лет обещает выдать вам жильё?

— Ага.

Я несколько секунд глядел на это здание.

— Пошли, — сказал я, двинувшись к двери.

— Куда?.. — Ника замерла в изумлении.

— Пошли, зайдём.

— Зачем?

— Просто поболтать.

— Но… что мы скажем? Мы уже много раз к ним обращались — всё без толку.

— Что-нибудь придумаем. Если нет, то просто уйдём. Пошли.

Мы вошли в первый попавшийся кабинет. За столом у компьютера сидела женщина.

— Добрый день! — обратился я к ней. — Где мы можем найти главу села?

Женщина, не поворачивая голову в нашу сторону, равнодушно произнесла:

— Александра Павловича?

— Да-да, — сказал я обыденным тоном. — Именно Александра Павловича, кого же ещё.

— Он сейчас занят и сегодня никого из населения не принимает. Зайдите в другой день.

— Значит, он здесь? У себя?

— Я же вам говорю. — Женщина наконец повернула к нам голову и приспустила очки. — Он сегодня не-при-ни-ма-ет.

— Ну что ж… — вздохнул я и пристально взглянул ей в глаза. — Тогда подскажите, пожалуйста, вы сами. Как нам получить один логично детерминированный и не игнорирующий справедливость резонанс, воплощённый в официально-документальный акт, обладающий потенциалом изменить непригодные для существования жилищные условия представителей одной из многочисленных, но пренебрежительно обходимых власть имущими стороной, малых групп современного общества?

Лицо женщины исказилось в недоумении.

— Что?!..

— Александр Павлович сейчас где?

— У себя… на втором этаже…

— Спасибо.

Мы вышли из кабинета. Я подошёл к журнальному столу в коридоре, на котором лежала ручка.

— Есть бумажка? — спросил я у Ники.

Она растерянно поискала в карманах плаща и вынула чек. Я взял его и нацарапал на нём одно слово. Затем положил ручку на место.

— Пойдём, — сказал я и двинулся к лестнице.

— Это что сейчас такое было?.. — Ника неуверенно шагала за мной.

— Понимаешь, — проговорил я, — сознание большинства людей не готово воспринимать сложные вещи. Допустим, замудрёные термины. В такие моменты у них наступает ступор. Ну вот вообще труба. Но когда на фоне сложного и непонятного звучит простой вопрос, то человек сразу же подсознательно рвётся ответить на него, чтобы хоть как-то компенсировать свою неумелость. И это — несмотря на то, что ответ может носить секретный характер. Вдобавок, если от человека исходит непривычная, выходящая за рамки обычного, но при этом уверенная речь, то, возможно, он занимает иную социальную роль или просто осведомлён о чём-то гораздо большем, чем тот, с кем он говорит. И это может вызвать у его собеседника кратковременное подсознательно чувство неполноценности и необходимости «приклониться» пред лицом более «высоким», то есть — «раскрыться», заведомо уступить. Но а вообще, конечно, нужно смотреть по обстоятельствам, чувствовать, когда именно и что именно нужно сказать и в какую сторону пустить вектор развития событий.

— Но… где ты этому научился?..

— Часто наблюдал за общением людей, — ответил я. — Мне кажется, это здесь.

Мы остановились перед дверью, на которой была вывеска с именем главы села.

— Я не уверена, что это хорошая идея, — начала было Ника, но я уже приоткрыл дверь. И, увидев, что кроме сидящего за столом мужчины в кабинете никого нет, крикнул:

— Кар-р-р!

Затем вошёл внутрь, держа за руку перепуганную до ужаса Нику. Большой кабинет, с большими окнами и большим столом.

— Это ещё что такое? — чуть выставив вперёд голову, негромко произнёс мужчина пятидесяти лет на вид в синем костюме. — Вы кто?

— Добрый день, Александр Павлович! — Улыбнувшись, я подошёл к столу главы села Южное Залиново и протянул ему руку. Ника осталась позади. — Меня зовут Роман, а эту девушку — Ника Громова. Фамилия Громова вам наверняка о чём-то говорит?

— Ни о чём не говорит, — холодно ответил глава, не пожавший мою руку. И стал подниматься с кресла, чтобы, вероятнее всего, выпроводить нас. — Приём будет завтра.

— Хорошо, тогда давайте так… — Я поднял руки, будто сдаюсь — и одновременно показывая ему бумажку в своей левой ладони, на которую периодически сам бросал взгляд.

Глава встал, но уже не спешил предпринимать дальнейших действий.

— Что это? — спросил он.

— Это? — указал я на бумажку. — Это слово, которое вы скажете. Через несколько минут я попрошу вас назвать любое слово, и именно оно будет в этой бумажке.

— Гм… Что за ерунду ты несёшь? Какое ещё слово?

— Обычное. Самое обычное, которое мне ну просто невозможно было заранее угадать. Если там будет другое слово, значит, мы покинем вас и больше не будем отвлекать. У вас ведь и так дел по горло, как я полагаю. Но сначала давайте просто спокойно обсудим столь важный для одной семьи вопрос.

Взбешённый глава, который был готов меня за шкирку вышвырнуть из своего кабинета, бросил взгляд на стоявшую за мной Нику. И потом сел обратно. Я прекрасно понимал, именно её присутствие сказалось на его решении не горячиться раньше времени.

— Ты, по всей видимости, — ненормальный, парень, — проговорил он. — Лучше уйди по-хорошему и не мешай мне работать.

— Бросьте! — улыбнулся я, оглядываясь на Нику и как бы веселясь от происходящего. — Все мы немного ненормальные! И всё же, давайте вернёмся к главной теме. Громовы — это семья с улицы Советской, живущая в старом аварийном доме. Они уже четвёртый год ждут новое жильё. И мы пришли узнать, когда они его получат.

Глава усмехнулся.

— И что? У нас сотни людей находятся в очереди и ждут жильё, и ничего.

— Да, возможно. Но вы хотя бы видели, где живёт эта семья? Этот дом может обрушиться в любую минуту. Мать этой девушки проработала на птицефабрике тридцать лет, а вы говорите про какую-то очередь?

— Роман!.. Роман… — доносился сзади умоляющий шёпот Ники.

— К тому же эта женщина сейчас больна, — продолжал я. — И потому ещё больше нуждается в нормальном человеческом жилье. Её старшая дочь умерла три дня назад под колёсами автомобиля. Вследствие этого женщине как матери сейчас так плохо, что она даже попала в больницу. Её болезнь с каждым годом приобретает всё более опасный характер, а ей приходится жить в ужасных условиях. А вы всё очередь да очередь. Сами-то ведь наверняка живёте в хорошем доме, регулярно отдыхаете где-нибудь на южных морях, на Канарах…

Мужчина, напряжённо поджав губы, торопливо потянулся к фоторамке на столе.

— Не ваше дело, — сказал он, убирая её куда-то в стол. Его сдержанность меня потрясала. — А вопросы, касающиеся нового жилья, решаются в порядке очереди. Сейчас птицефабрика закрывается. У нас строится торговый центр. Первый в своём роде для нашего села. Есть бизнесмены, которые решили вложить деньги. Работаем сообща. Скоро будет новый кинотеатр и развлекательный комплекс. Людей, приезжающих в наше село, становится всё больше, поэтому жилья на всех не хватает.

— Эта женщина проработала на благо села тридцать лет! — медленно проговаривал я каждое слово. — Ваше село славилось самым большим количеством выпускаемых яиц в стране! Эта женщина как никто другой заслуживает новое жильё. Знаете… в их доме сейчас так холодно, что даже никакая телогрейка не поможет.

— Я всё понимаю, — проговорил мужчина, то и дело поглядывая на мою руку, в которой была бумажка. — Но пока ничего не могу сделать. А теперь…

— Александр Павлович, поймите, — перебил я его. — Есть люди в вашем хорошем селе, которые живут словно птицы в клетках. И у вас есть ключик, тот самый, которым вы можете освободить их. Новая квартира — она для некоторых и есть этот глоток свободы и возможность распахнуть крылья, чтобы почувствовать жизнь. Разве вы как глава этого села не хотите дарить такую радость самым нуждающимся в ней жителям? Да ведь творить такое добро и иметь для этого власть и ресурсы — о чём ещё можно мечтать, Александр Павлович?